Автор: F-fiona
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: м/м
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Секс с использованием посторонних предметов
Размер: Миди, 43 страницы
Кол-во частей: 10
Статус: закончен
Описание:
Он отказал самому главному человеку в городе… За что и расплачивается.
Посвящение:
Моей любимой Ли-Нежа
Часть первая
В эту ночь я совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Это я понял позднее, валяясь в дешевом гостиничном номере, в луже собственной крови, когда в голове образовалась лишь пустота, спасая от того ужаса, что со мной произошел.
Я отказал самому крутому человеку у нас в городе, который заправляет всем.
Обычный вечер, зал полон публики, я наношу последние штрихи макияжа на лицо, а Рината размазывает по моему телу блестки.
— Я по-блядски выгляжу, — смеюсь я своему отражению в зеркале.
— Да уж, — Рината безжалостно вытирает руки о белоснежное полотенце. – Работа такая.
К счастью, работаю я не проституткой, а всего лишь исполняю танец живота. В мужском варианте это смотрится шикарно, женщины падают к моим ногам, как снег на тихую улицу в полночь. Неспешно и навсегда.
Яркий свет, сцена, вдох, выдох, улыбка, манящие, томные движения, тело, блестящее от пота и блесток.
Крики, свист, овации.
Переодеваюсь, выхожу в зал, мне дарят букет шикарных бархатных роз. Еще один к десяткам в гримерке. И тут ко мне подходит неулыбчивый тип, подстриженный под ноль:
— Хозяин приглашает вас за столик.
Он подбородком указывает в сторону, и я натыкаюсь взглядом на брюнета, одну щеку которого пересекает глубокий шрам. Это, безусловно, уродует его. Он весь в черном, губы стянуты в плотную линию. Нахально разглядывает меня, похотливо.
Я не продаюсь. Надоели все эти крутые перцы, возомнившие себя богами. Деньги и власть – это еще не все. Тем более, и у меня есть покровители, а уж деньги-то никогда не были для меня проблемой.
— Передай своему хозяину, что шел бы он подальше.
Самодовольно улыбаюсь, замечая, что брюнет за столом хмурится, поняв, что я отказал.
Ухожу в гримерку, рассказываю Ринате о произошедшем, смеемся. За полночь я покидаю клуб, ставший мне родным домом, иду вдоль стоянки к машине, и внезапно меня накрывает темнота.
Я прихожу в себя в совершенно незнакомом месте. Лежу на кровати навзничь. Облезлый потолок, выцветшие обои. Приподнимаюсь, хватаюсь за голову.
— Очнулся? - жесткий, властный голос эхом раскатывается по комнате.
Поворачиваюсь и вижу недавнего знакомого, того самого брюнета, которому я отказал. Он сидит в кресле у стены, по бокам от него стоят еще двое парней. Сурового такого вида, шкафы. Один из них и передавал мне приглашение.
— Это похищение? – стараюсь, чтобы мой голос не дрожал. – Вы хоть знаете, кто стоит за мной?
Ответ следует через пару минут. Брюнет достает сигареты, прикуривает, выпускает густой дым в потолок.
— Ты знаешь, кто я?
— Нет. А должен?
Парни переглядываются.
— Такие, как я, отказов не принимают.
— Да что ты? – хмыкаю я. – Ну вот же, принял.
Брюнет затягивается, швыряет сигарету прямо на пол. Один из парней быстро тушит ее ботинком.
— Ребята, приступайте.
— К чему? – икнул я, когда заметил, с какой решительностью они двинулись ко мне. – С ума сошли?
Меня бьют наотмашь по лицу. Падаю обратно на кровать, перед глазами все плывет. Один из парней начинает раздеваться. Я не дурак, понимаю… Холодок пробегает по позвоночнику. Страх придает сил. Рывок, кусаю парня рядом со мной, бегу к двери. Удар в спину опрокидывает меня на пол. Тянут за волосы, волокут к кровати, срывают одежду. Я кричу:
— Вы издеваетесь? Хватит! – пытаюсь удержать джинсы дрожащими пальцами. Мои запястья крепко перехватывают и сдергивают всю одежду.
— Перестаньте! – отчаянно прошу.
Что я такого сделал? За что?
Но меня не слышат. Ужас растекается по венам, выбивает воздух из легких. По щекам слезы. Я не верю, не верю… Они не могут меня изнасиловать! За меня заступятся!
— Ты труп, ублюдок! – кричу я брюнету. Один из парней плюнул на руку и пытается вызвать у себя стояк дрочкой.
Брюнет легко усмехается, ничего не говорит. Ему нравятся мои попытки вырваться, его черные глаза горят. Садист хренов! Он закидывает ногу на ногу, снова закуривает. Пристально смотрит, пытаясь не пропустить ни секунды.
Дышать нечем, глаза щиплет. Нет, я не заплачу. Чувства собственной беспомощности, неизбежности происходящего наполняют меня. Я ору, так громко, как могу. Мне тут же затыкает рот пятерня, пахнущая табаком. Пытаюсь укусить ее, меня прижимают еще крепче, закрывают и нос. Парень передо мной добился стояка, раздвигает мне ноги. Почему я перестал сопротивляться? Просто смотрю на это? Я будто парализован. Не шевелюсь. Рука исчезает с моего лица, жадно делаю вдох, перед тем, как меня разрывает напополам. Кто бы мог подумать, что эта боль такая острая, неожиданная, присыпанная унижением и горечью?
Это мой ночной кошмар. Да, это неправда, это мне снится… Кричать нет сил, давлюсь слезами, но они необратимо текут по щекам. Парень сзади держит меня, выламывая мне руки, до хруста в суставах. Парень спереди, трахает меня, закинув мои ноги себе на плечи. Каждое его движение бесконечно. Он продолжает вколачиваться в меня, в одном темпе, ровно дыша.
Помогите, кто-нибудь… Почему никто не приходит? От собственных криков у меня звенит в ушах.
— Хватит, хватит, — прошу я, извиваюсь, но трахающий меня парень лишь стискивает мои бедра. Бросает:
— Не дергайся.
Ниже пояса все горит. Нет такого слова, которое могло бы описать ту боль, которая главенствует в моем теле. Я – ничто. Я распадаюсь. Почему так? Ну почему?
Хриплю, все еще умоляю их остановиться.
Парень кончает. Понимаю это, когда тот останавливается и шлепает по заднице.
— Ну как? – спрашивает он у хозяина.
Не знаю почему, но я смотрю на него. Абсолютно бесстрастный взгляд. Курит. Легкий изгиб губ в полуусмешке.
— Неплохо. Отдерите его сзади, но я хочу видеть его лицо.
Они говорят, словно меня нет. Словно так и должно быть. Словно изнасиловать человека – это обычное дело. Тут меня прорывает.
— Тварь! Ты тварь! Я поубиваю вас всех! Убью! – в конце я хриплю. Взгляд падает на мои бедра. Они в крови. Это не правда. Это все сон.
Удар доказывает обратное. Второй приходится по почкам, я сворачиваюсь и скулю.
— Тим, — смеется брюнет. – Ты его не убей раньше времени.
Раньше времени? Они убьют меня? В груди что-то сжимается. Господи, даже в такой ситуации, изнасилованный, я хочу жить. Плачу, что-то кричу. Слишком неправильно, слишком ужасающе, слишком невероятно. Меня не могут убить за простой отказ сесть за столик! Я же человек, я же живой. Так нельзя…
Меня ставят раком, проникают сзади. Один из парней оттягивает мои волосы, предоставляя возможность рассматривать мое лицо хозяину во всей красе.
— Трахни его сильней, — говорит он. В его голосе холод и безразличие.
Зачем же тогда все это? Чужой член начинает скорее скользить внутри, обжигая, уничтожая. Чужие пальцы впиваются в бедра. Чужие руки держат мою голову, словно в тисках. Но если бы не это, я бы уже упал. Сил нет, тело уже не мое. Внутри пустота. Боль яркая, не проходящая, как и слезы. Почему я все еще плачу? Не хочу этого кошмара. Почему он не кончается? Почему все это происходит со мной? Каким нужно быть зверем, чтобы сидеть и спокойно смотреть на это? Он убьет меня потом, всплывает в сознании. Ну и что… Уже не важно. Какая разница? Так даже лучше.
Все кончается. Меня не держат. Меня не трахают. Я лежу на кровати. Что есть я? И есть ли я? Пусто, пусто, пусто.
Он подходит ко мне. Присаживается на корточки. Не вижу его, будто смотрю сквозь него.
— Ну что, уже ты не такой смелый? Сейчас бы ты отказал мне?
Я не могу ответить. Не могу пошевелить языком. Не могу дышать. Все кружится.
— Запомни – Давиду Туманову никто не отказывает.
Так вот он кто. Я много слышал о его жестокости, беспринципности и безнаказанности. Да, он легко может меня убить. Он может на кусочки меня порезать прямо на улице, и никто никогда не признается, что видел его с кровавым ножом в руке. Все в городе его боятся. Все под ним – менты, местные депутаты, проститутки, сутенеры, наркоторговцы.
Он выдыхает мне в лицо дым, густой и сладкий.
Я не чувствую рук и ног.
— Парни, кончайте с ним, — так же равнодушно, без сожаления.
В руках насильников пистолет. Сердце пропускает удар. Успеваю лишиться сознания, прежде чем звучит выстрел.
Я отказал самому крутому человеку у нас в городе, который заправляет всем.
Обычный вечер, зал полон публики, я наношу последние штрихи макияжа на лицо, а Рината размазывает по моему телу блестки.
— Я по-блядски выгляжу, — смеюсь я своему отражению в зеркале.
— Да уж, — Рината безжалостно вытирает руки о белоснежное полотенце. – Работа такая.
К счастью, работаю я не проституткой, а всего лишь исполняю танец живота. В мужском варианте это смотрится шикарно, женщины падают к моим ногам, как снег на тихую улицу в полночь. Неспешно и навсегда.
Яркий свет, сцена, вдох, выдох, улыбка, манящие, томные движения, тело, блестящее от пота и блесток.
Крики, свист, овации.
Переодеваюсь, выхожу в зал, мне дарят букет шикарных бархатных роз. Еще один к десяткам в гримерке. И тут ко мне подходит неулыбчивый тип, подстриженный под ноль:
— Хозяин приглашает вас за столик.
Он подбородком указывает в сторону, и я натыкаюсь взглядом на брюнета, одну щеку которого пересекает глубокий шрам. Это, безусловно, уродует его. Он весь в черном, губы стянуты в плотную линию. Нахально разглядывает меня, похотливо.
Я не продаюсь. Надоели все эти крутые перцы, возомнившие себя богами. Деньги и власть – это еще не все. Тем более, и у меня есть покровители, а уж деньги-то никогда не были для меня проблемой.
— Передай своему хозяину, что шел бы он подальше.
Самодовольно улыбаюсь, замечая, что брюнет за столом хмурится, поняв, что я отказал.
Ухожу в гримерку, рассказываю Ринате о произошедшем, смеемся. За полночь я покидаю клуб, ставший мне родным домом, иду вдоль стоянки к машине, и внезапно меня накрывает темнота.
Я прихожу в себя в совершенно незнакомом месте. Лежу на кровати навзничь. Облезлый потолок, выцветшие обои. Приподнимаюсь, хватаюсь за голову.
— Очнулся? - жесткий, властный голос эхом раскатывается по комнате.
Поворачиваюсь и вижу недавнего знакомого, того самого брюнета, которому я отказал. Он сидит в кресле у стены, по бокам от него стоят еще двое парней. Сурового такого вида, шкафы. Один из них и передавал мне приглашение.
— Это похищение? – стараюсь, чтобы мой голос не дрожал. – Вы хоть знаете, кто стоит за мной?
Ответ следует через пару минут. Брюнет достает сигареты, прикуривает, выпускает густой дым в потолок.
— Ты знаешь, кто я?
— Нет. А должен?
Парни переглядываются.
— Такие, как я, отказов не принимают.
— Да что ты? – хмыкаю я. – Ну вот же, принял.
Брюнет затягивается, швыряет сигарету прямо на пол. Один из парней быстро тушит ее ботинком.
— Ребята, приступайте.
— К чему? – икнул я, когда заметил, с какой решительностью они двинулись ко мне. – С ума сошли?
Меня бьют наотмашь по лицу. Падаю обратно на кровать, перед глазами все плывет. Один из парней начинает раздеваться. Я не дурак, понимаю… Холодок пробегает по позвоночнику. Страх придает сил. Рывок, кусаю парня рядом со мной, бегу к двери. Удар в спину опрокидывает меня на пол. Тянут за волосы, волокут к кровати, срывают одежду. Я кричу:
— Вы издеваетесь? Хватит! – пытаюсь удержать джинсы дрожащими пальцами. Мои запястья крепко перехватывают и сдергивают всю одежду.
— Перестаньте! – отчаянно прошу.
Что я такого сделал? За что?
Но меня не слышат. Ужас растекается по венам, выбивает воздух из легких. По щекам слезы. Я не верю, не верю… Они не могут меня изнасиловать! За меня заступятся!
— Ты труп, ублюдок! – кричу я брюнету. Один из парней плюнул на руку и пытается вызвать у себя стояк дрочкой.
Брюнет легко усмехается, ничего не говорит. Ему нравятся мои попытки вырваться, его черные глаза горят. Садист хренов! Он закидывает ногу на ногу, снова закуривает. Пристально смотрит, пытаясь не пропустить ни секунды.
Дышать нечем, глаза щиплет. Нет, я не заплачу. Чувства собственной беспомощности, неизбежности происходящего наполняют меня. Я ору, так громко, как могу. Мне тут же затыкает рот пятерня, пахнущая табаком. Пытаюсь укусить ее, меня прижимают еще крепче, закрывают и нос. Парень передо мной добился стояка, раздвигает мне ноги. Почему я перестал сопротивляться? Просто смотрю на это? Я будто парализован. Не шевелюсь. Рука исчезает с моего лица, жадно делаю вдох, перед тем, как меня разрывает напополам. Кто бы мог подумать, что эта боль такая острая, неожиданная, присыпанная унижением и горечью?
Это мой ночной кошмар. Да, это неправда, это мне снится… Кричать нет сил, давлюсь слезами, но они необратимо текут по щекам. Парень сзади держит меня, выламывая мне руки, до хруста в суставах. Парень спереди, трахает меня, закинув мои ноги себе на плечи. Каждое его движение бесконечно. Он продолжает вколачиваться в меня, в одном темпе, ровно дыша.
Помогите, кто-нибудь… Почему никто не приходит? От собственных криков у меня звенит в ушах.
— Хватит, хватит, — прошу я, извиваюсь, но трахающий меня парень лишь стискивает мои бедра. Бросает:
— Не дергайся.
Ниже пояса все горит. Нет такого слова, которое могло бы описать ту боль, которая главенствует в моем теле. Я – ничто. Я распадаюсь. Почему так? Ну почему?
Хриплю, все еще умоляю их остановиться.
Парень кончает. Понимаю это, когда тот останавливается и шлепает по заднице.
— Ну как? – спрашивает он у хозяина.
Не знаю почему, но я смотрю на него. Абсолютно бесстрастный взгляд. Курит. Легкий изгиб губ в полуусмешке.
— Неплохо. Отдерите его сзади, но я хочу видеть его лицо.
Они говорят, словно меня нет. Словно так и должно быть. Словно изнасиловать человека – это обычное дело. Тут меня прорывает.
— Тварь! Ты тварь! Я поубиваю вас всех! Убью! – в конце я хриплю. Взгляд падает на мои бедра. Они в крови. Это не правда. Это все сон.
Удар доказывает обратное. Второй приходится по почкам, я сворачиваюсь и скулю.
— Тим, — смеется брюнет. – Ты его не убей раньше времени.
Раньше времени? Они убьют меня? В груди что-то сжимается. Господи, даже в такой ситуации, изнасилованный, я хочу жить. Плачу, что-то кричу. Слишком неправильно, слишком ужасающе, слишком невероятно. Меня не могут убить за простой отказ сесть за столик! Я же человек, я же живой. Так нельзя…
Меня ставят раком, проникают сзади. Один из парней оттягивает мои волосы, предоставляя возможность рассматривать мое лицо хозяину во всей красе.
— Трахни его сильней, — говорит он. В его голосе холод и безразличие.
Зачем же тогда все это? Чужой член начинает скорее скользить внутри, обжигая, уничтожая. Чужие пальцы впиваются в бедра. Чужие руки держат мою голову, словно в тисках. Но если бы не это, я бы уже упал. Сил нет, тело уже не мое. Внутри пустота. Боль яркая, не проходящая, как и слезы. Почему я все еще плачу? Не хочу этого кошмара. Почему он не кончается? Почему все это происходит со мной? Каким нужно быть зверем, чтобы сидеть и спокойно смотреть на это? Он убьет меня потом, всплывает в сознании. Ну и что… Уже не важно. Какая разница? Так даже лучше.
Все кончается. Меня не держат. Меня не трахают. Я лежу на кровати. Что есть я? И есть ли я? Пусто, пусто, пусто.
Он подходит ко мне. Присаживается на корточки. Не вижу его, будто смотрю сквозь него.
— Ну что, уже ты не такой смелый? Сейчас бы ты отказал мне?
Я не могу ответить. Не могу пошевелить языком. Не могу дышать. Все кружится.
— Запомни – Давиду Туманову никто не отказывает.
Так вот он кто. Я много слышал о его жестокости, беспринципности и безнаказанности. Да, он легко может меня убить. Он может на кусочки меня порезать прямо на улице, и никто никогда не признается, что видел его с кровавым ножом в руке. Все в городе его боятся. Все под ним – менты, местные депутаты, проститутки, сутенеры, наркоторговцы.
Он выдыхает мне в лицо дым, густой и сладкий.
Я не чувствую рук и ног.
— Парни, кончайте с ним, — так же равнодушно, без сожаления.
В руках насильников пистолет. Сердце пропускает удар. Успеваю лишиться сознания, прежде чем звучит выстрел.
Часть вторая
Удивление от осознания того, что я жив, затмевает остальные чувства. Как же так? Приподнимаюсь. Озираюсь. Тот же номер отеля, та же кровать в бурых пятнах, тот же сладкий запах табака, навсегда врезавшийся в мою память. У меня не прострелена ни одна часть тела. Странно. Почему меня оставили жить?
Шевелюсь. Зря. Боль, широко ухмыляясь, мгновенно подчиняет мое тело. Тяжело дышу. Не думать, не думать, не думать… Нужно подняться, одеться и домой. Бежать, прятаться. Самое сложное – встать на ноги. Штормит, тошнит. Нагнуться за валяющимися в пыли джинсами – вообще подвиг. Мне удается одеться только через десять минут. Стискиваю зубы. Слезы так и стоят в глазах, но я не могу плакать.
На улице темно, ветер пробирает до костей. Денег с собой нет, сотовый найти не смог, наверное, все отобрали. Что делать? До дома идти час, не меньше, а я едва стою на ногах. Однако выбора нет. Ковыляю. Долго. Шарахаюсь от редких прохожих, от света фар, изредка проезжающих машин. Рассвет все не наступает. Он, наверное, никогда не наступит.
Дом.
Такой чужой. Последние силы уходят на то, чтобы подняться на лифте на мой восьмой этаж, достать из-под плинтуса запасной ключ, открыть дверь и рухнуть на пол в прихожей.
В забытьи на полу я пробыл несколько часов. За это время взошло солнце, осветив своим бледным светом мою небольшую квартиру. Я слышал, как беспрестанно хлопают створки лифта, как соседи собираются на работу, как кто-то включил громко телевизор с утренними новостями. Все это никак меня не касалось. Все шло так, как и вчера, как и позавчера. Их жизнь не изменилась. А моя - уже навсегда.
Открываю глаза, рассматриваю пыль под комодом. Мысль, посылаемая разумом, тревожно пульсирует, заставляя подняться, выпить обезболивающее, принять душ и забраться под теплое одеяло. Подчиняюсь. Тело действует само. Руки находят аптечку, пару таблеток, стакан воды, выпитый залпом, горячий душ, новая волна боли и сон.
***
Уже ночь. Меня трясет. Я проснулся от того, что по щекам текла соленая влага. У меня случилась истерика во сне, ну надо же. И так бывает. Обидно, жутко обидно. Неправильно… ужасно… как такое могло произойти? Ледяной пот на лбу, дрожащие руки, которые я никак не могу успокоить. Почему я позволил этому случиться? Ведь это я виноват! Кричу, прикусываю подушку.
Не могу уснуть. Надо отвлечься.
Встать на ноги почти не реально. Заставляю себя. В холодильнике - водка на нижней полке. Осталась еще с нового года. Полбутылки. Пара минут. Жар внутри. Мокрое лицо от слез, мокрое от испарины тело. Хнычу, как маленький ребенок. Почему?.. Я проваливаюсь в бездну прямо тут, на кухне, возле теплой батареи.
***
Звонок. В дверь. Испуг. Бешено стучащее сердце. Зачем-то иду, открываю. Вскрик. Не мой.
— Что с тобой? – Рината. С порозовевшими щеками от холодного осеннего ветра.
— Приболел, — глухо выдавливаю из себя слова. Бреду в спальню, к кровати, падаю, сжимаю зубы от боли.
— Выглядишь хреново, Ами.
Ами или Аметист, мой сценический псевдоним. Но, как водится, мы часто путаем игру с жизнью. Только не сейчас. Я поднимаюсь на локтях и смотрю с несвойственной мне злостью на подругу, резко, оглушая, выплевываю ей в лицо:
— Я – Саша! Запомни ты это! Никакой не Ами, не Аметист!
Она вздрагивает. Я никогда не позволял себе кричать на нее.
— Прости, Саш, я…
Рината бормочет что-то еще, но я не слушаю. Прячу пылающее лицо в изгибе локтя. Хочу остаться один. Пусть она уйдет. Исчезнет. Пусть все исчезнут. Наверное, меня услышали. Я один, в своей бесконечной пустоте.
***
— Как ты? – заботливый голос Ринаты. – Ты умудрился простудиться. Не приходил в себя, пришлось вызывать скорую. Ну и напугал же ты меня!
— Да? – в горле пересохло, но подруга понимает меня без слов. Протягивает стакан с водой.
Жадно пью.
— Сколько я лежал?
— Сутки. Михалыч рвал и метал. Не верил, говорил, что ты загулял. В субботу же такая вечеринка намечается, если тебя не будет, то придет всем большой пипец. Михалыч очень просил.
Вздыхаю. Суббота через два дня. Я ничего не хочу, но понимаю, что должен. Михалычу я по гроб жизни обязан.
— Саш, — чувствую прохладную руку на лбу. – Что с тобой стряслось? Не ври мне.
— Я… — как вдруг захотелось ей все рассказать. Но тогда я не буду больше в ее глазах мужчиной. Не могу. Стыдно. Больно. – Рин, ты бы домой шла, Аля, наверное, скучает.
Аля – ее дочка, ей всего три годика. Рината часто берет ее на мои выступления. У меня есть даже такие юные поклонники.
— Да, — рассеянно кивает девушка. Не хочет уходить. – Так ты будешь в субботу?
— Буду, — уйди уже наконец.
***
Суббота. Час стою перед входной дверью, боясь выйти на улицу. Весь взмок, рубашку, под курткой, хоть выжимай. «Я должен, должен…», — пульсирует в голове. Внутри что-то кричит, что никому я не должен. Я беспомощно всхлипываю. Ну что же это я?
Замок, щелчок, обожженная кнопка вызова лифта.
Рината пригнала мою машину еще вчера. Сажусь в нее, закрываю двери, вцепляюсь в руль. Нервно вздрагиваю, когда мне приветливо сигналит соседка сидящая в своем мини.
Никогда еще я так долго не ехал до работы, не обращая внимание на сигналящие сзади машины, соблюдая все правила дорожного движения, пропуская всех вперед.
Рината нетерпеливо бегала по гримерке, помогая мне одеться. Михалыч выразил свою мысль кратко: «Явился». Оглядел меня. Яркий макияж скрывал бледность, Рината блестками и пудрой попыталась спрятать синяки. Задница саднила, но несколько привычных таблеток помогли на какое-то время забыть об этом. Я пью их горстями, иначе ходить бы не смог, не то что танцевать.
Сцена, бьющий в глаза свет. Все не так. Не получается. Движения рваные, дерганые, пластики никакой. От аплодисментов вздрагиваю. Боюсь посмотреть в зал. Поклон, бегу в гримерку, а теперь домой, в безопасность.
Стягиваю с себя шаровары и браслеты в перьях, выдергиваю заколки из головы, смываю обычной водой макияж. Ни хрена не выходит.
— Ами, — странный голос Ринаты. – Тебя зовет в зал один человек.
Закрываю глаза. Я так и знал. Мне не нужно гадать, кто это. Именно этого я боялся. Конечно, я могу сбежать, но он найдет меня. Не замечаю, что дрожу, салфетки выпадают из рук.
— Сказать, что ты не выйдешь?
— Нет!
Я кричу. Так говорить нельзя. Я должен выйти. Он ничего мне не сделает при всех. Натягиваю рубашку, джинсы. Ничего не вижу перед собой, когда спускаюсь в зал. Где он?.. Наугад иду к столику, за которым он сидел в прошлый раз. Правильно. Холодный, цепкий взгляд задерживается на моем лице. Усмешка, такая ненавистная. Меня мутит. В ушах стучит. Я сейчас упаду.
— Садись.
Мешкаю, на мои плечи опускаются несколько тонн в виде рук охранников. Ноги подкашиваются, но под меня успевают поставить стул. Почему так близко?.. Это он… меня насиловал? Не могу не посмотреть. Нет. Не он. Другой. Низкий, широкоплечий.
— Как дела? – невинно спрашивает Туманов, закуривая.
Беспомощно сижу, не в силах открыть рот.
— У тебя взгляд побитой собаки, — хмыкает он, выдыхая дым мне в лицо. Зачем-то расстегивают пуговицу на рукаве моей рубашки, закатывает его. Видит синяки, которые я пытался скрыть на сцене браслетами. Не шевелюсь. – Танцевал паршиво. Задница болит?
Шумно выдыхаю. Зубы стучат. Ужас охватил меня с головы до пят. Его издевки ничуть меня не трогают. Домой… домой. В безопасность. Туда, где его нет.
— Пей, — Туманов ставит передо мной стакан с газировкой и, не таясь, высыпает туда пакетик чего-то белого, размешивает вилкой. – Пей.
Не могу. Он кивает одному из парней и тот поит меня. Мне остается только глотать.
Отпускает. Дышать легче. Напряжение не такое ощутимое. Что за наркотики?
— Ну, что? – вдруг улыбается Туманов. – Поехали, продолжим?
Меня будто скинули с вертолета в Северный Ледовитый океан. Нет. Нет. Нет. Не соображая, хватаю нож и засаживаю ему куда-то. Парни за спиной не успевают среагировать. Туманов хватается за плечо. Попал. Жалко не в сердце. Ну, все, мне конец. Но он улыбается. Смеется. Хлопает меня по щеке. Меня передергивает.
Он ненормальный.
Страх растекается по венам, охлаждая кровь.
— Собачка не такая уж и затравленная?
— Оставь меня в покое, — это будто не мой голос.
— С чего это вдруг? С тобой интересно. Я думал, ты уже покинул город или покончил жизнь самоубийством. А ты пришел на работу, даже выступил. Может, тебя пропустить через всю мою охрану, тогда ты перестанешь хвататься за свою никчемную жизнь?
— Не… — голос срывается. – Не смей.
Это все наркотики. Едва соображаю.
— Ух, какие мы смелые.
Черные глаза блестят. Туманов машет охранникам, которые теперь не сводят с меня взгляда, чтобы они отошли подальше.
— Расскажи, что ты чувствуешь?
Закрываю глаза и вздыхаю:
— Усталость. И желание убить тебя.
— Хм, это интересно. Мы с тобой подружимся. Ладно. Сегодня живи, а завтра приедешь по этому адресу.
Передо мной на стол падает визитка. Он шутит? Я никуда не поеду. Я сбегу, убью себя, но никогда не приду.
— Да, кстати, — как бы невзначай роняет он, — Рината, твоя подруга, очень милая.
— Она не моя подруга, — бледнею так, что это невозможно не заметить.
— А ребенок у нее просто очарователен.
— Ты…
— Да, я могу все. Так что если ты не придешь…
На сцену выбегают девчонки, танцуют в блестящих шароварах, в грохоте музыке тонут его последние слова, но в них нет нужды. Я и так все понял. Теперь я полностью в его власти и деваться мне некуда.
Шевелюсь. Зря. Боль, широко ухмыляясь, мгновенно подчиняет мое тело. Тяжело дышу. Не думать, не думать, не думать… Нужно подняться, одеться и домой. Бежать, прятаться. Самое сложное – встать на ноги. Штормит, тошнит. Нагнуться за валяющимися в пыли джинсами – вообще подвиг. Мне удается одеться только через десять минут. Стискиваю зубы. Слезы так и стоят в глазах, но я не могу плакать.
На улице темно, ветер пробирает до костей. Денег с собой нет, сотовый найти не смог, наверное, все отобрали. Что делать? До дома идти час, не меньше, а я едва стою на ногах. Однако выбора нет. Ковыляю. Долго. Шарахаюсь от редких прохожих, от света фар, изредка проезжающих машин. Рассвет все не наступает. Он, наверное, никогда не наступит.
Дом.
Такой чужой. Последние силы уходят на то, чтобы подняться на лифте на мой восьмой этаж, достать из-под плинтуса запасной ключ, открыть дверь и рухнуть на пол в прихожей.
В забытьи на полу я пробыл несколько часов. За это время взошло солнце, осветив своим бледным светом мою небольшую квартиру. Я слышал, как беспрестанно хлопают створки лифта, как соседи собираются на работу, как кто-то включил громко телевизор с утренними новостями. Все это никак меня не касалось. Все шло так, как и вчера, как и позавчера. Их жизнь не изменилась. А моя - уже навсегда.
Открываю глаза, рассматриваю пыль под комодом. Мысль, посылаемая разумом, тревожно пульсирует, заставляя подняться, выпить обезболивающее, принять душ и забраться под теплое одеяло. Подчиняюсь. Тело действует само. Руки находят аптечку, пару таблеток, стакан воды, выпитый залпом, горячий душ, новая волна боли и сон.
Уже ночь. Меня трясет. Я проснулся от того, что по щекам текла соленая влага. У меня случилась истерика во сне, ну надо же. И так бывает. Обидно, жутко обидно. Неправильно… ужасно… как такое могло произойти? Ледяной пот на лбу, дрожащие руки, которые я никак не могу успокоить. Почему я позволил этому случиться? Ведь это я виноват! Кричу, прикусываю подушку.
Не могу уснуть. Надо отвлечься.
Встать на ноги почти не реально. Заставляю себя. В холодильнике - водка на нижней полке. Осталась еще с нового года. Полбутылки. Пара минут. Жар внутри. Мокрое лицо от слез, мокрое от испарины тело. Хнычу, как маленький ребенок. Почему?.. Я проваливаюсь в бездну прямо тут, на кухне, возле теплой батареи.
Звонок. В дверь. Испуг. Бешено стучащее сердце. Зачем-то иду, открываю. Вскрик. Не мой.
— Что с тобой? – Рината. С порозовевшими щеками от холодного осеннего ветра.
— Приболел, — глухо выдавливаю из себя слова. Бреду в спальню, к кровати, падаю, сжимаю зубы от боли.
— Выглядишь хреново, Ами.
Ами или Аметист, мой сценический псевдоним. Но, как водится, мы часто путаем игру с жизнью. Только не сейчас. Я поднимаюсь на локтях и смотрю с несвойственной мне злостью на подругу, резко, оглушая, выплевываю ей в лицо:
— Я – Саша! Запомни ты это! Никакой не Ами, не Аметист!
Она вздрагивает. Я никогда не позволял себе кричать на нее.
— Прости, Саш, я…
Рината бормочет что-то еще, но я не слушаю. Прячу пылающее лицо в изгибе локтя. Хочу остаться один. Пусть она уйдет. Исчезнет. Пусть все исчезнут. Наверное, меня услышали. Я один, в своей бесконечной пустоте.
— Как ты? – заботливый голос Ринаты. – Ты умудрился простудиться. Не приходил в себя, пришлось вызывать скорую. Ну и напугал же ты меня!
— Да? – в горле пересохло, но подруга понимает меня без слов. Протягивает стакан с водой.
Жадно пью.
— Сколько я лежал?
— Сутки. Михалыч рвал и метал. Не верил, говорил, что ты загулял. В субботу же такая вечеринка намечается, если тебя не будет, то придет всем большой пипец. Михалыч очень просил.
Вздыхаю. Суббота через два дня. Я ничего не хочу, но понимаю, что должен. Михалычу я по гроб жизни обязан.
— Саш, — чувствую прохладную руку на лбу. – Что с тобой стряслось? Не ври мне.
— Я… — как вдруг захотелось ей все рассказать. Но тогда я не буду больше в ее глазах мужчиной. Не могу. Стыдно. Больно. – Рин, ты бы домой шла, Аля, наверное, скучает.
Аля – ее дочка, ей всего три годика. Рината часто берет ее на мои выступления. У меня есть даже такие юные поклонники.
— Да, — рассеянно кивает девушка. Не хочет уходить. – Так ты будешь в субботу?
— Буду, — уйди уже наконец.
Суббота. Час стою перед входной дверью, боясь выйти на улицу. Весь взмок, рубашку, под курткой, хоть выжимай. «Я должен, должен…», — пульсирует в голове. Внутри что-то кричит, что никому я не должен. Я беспомощно всхлипываю. Ну что же это я?
Замок, щелчок, обожженная кнопка вызова лифта.
Рината пригнала мою машину еще вчера. Сажусь в нее, закрываю двери, вцепляюсь в руль. Нервно вздрагиваю, когда мне приветливо сигналит соседка сидящая в своем мини.
Никогда еще я так долго не ехал до работы, не обращая внимание на сигналящие сзади машины, соблюдая все правила дорожного движения, пропуская всех вперед.
Рината нетерпеливо бегала по гримерке, помогая мне одеться. Михалыч выразил свою мысль кратко: «Явился». Оглядел меня. Яркий макияж скрывал бледность, Рината блестками и пудрой попыталась спрятать синяки. Задница саднила, но несколько привычных таблеток помогли на какое-то время забыть об этом. Я пью их горстями, иначе ходить бы не смог, не то что танцевать.
Сцена, бьющий в глаза свет. Все не так. Не получается. Движения рваные, дерганые, пластики никакой. От аплодисментов вздрагиваю. Боюсь посмотреть в зал. Поклон, бегу в гримерку, а теперь домой, в безопасность.
Стягиваю с себя шаровары и браслеты в перьях, выдергиваю заколки из головы, смываю обычной водой макияж. Ни хрена не выходит.
— Ами, — странный голос Ринаты. – Тебя зовет в зал один человек.
Закрываю глаза. Я так и знал. Мне не нужно гадать, кто это. Именно этого я боялся. Конечно, я могу сбежать, но он найдет меня. Не замечаю, что дрожу, салфетки выпадают из рук.
— Сказать, что ты не выйдешь?
— Нет!
Я кричу. Так говорить нельзя. Я должен выйти. Он ничего мне не сделает при всех. Натягиваю рубашку, джинсы. Ничего не вижу перед собой, когда спускаюсь в зал. Где он?.. Наугад иду к столику, за которым он сидел в прошлый раз. Правильно. Холодный, цепкий взгляд задерживается на моем лице. Усмешка, такая ненавистная. Меня мутит. В ушах стучит. Я сейчас упаду.
— Садись.
Мешкаю, на мои плечи опускаются несколько тонн в виде рук охранников. Ноги подкашиваются, но под меня успевают поставить стул. Почему так близко?.. Это он… меня насиловал? Не могу не посмотреть. Нет. Не он. Другой. Низкий, широкоплечий.
— Как дела? – невинно спрашивает Туманов, закуривая.
Беспомощно сижу, не в силах открыть рот.
— У тебя взгляд побитой собаки, — хмыкает он, выдыхая дым мне в лицо. Зачем-то расстегивают пуговицу на рукаве моей рубашки, закатывает его. Видит синяки, которые я пытался скрыть на сцене браслетами. Не шевелюсь. – Танцевал паршиво. Задница болит?
Шумно выдыхаю. Зубы стучат. Ужас охватил меня с головы до пят. Его издевки ничуть меня не трогают. Домой… домой. В безопасность. Туда, где его нет.
— Пей, — Туманов ставит передо мной стакан с газировкой и, не таясь, высыпает туда пакетик чего-то белого, размешивает вилкой. – Пей.
Не могу. Он кивает одному из парней и тот поит меня. Мне остается только глотать.
Отпускает. Дышать легче. Напряжение не такое ощутимое. Что за наркотики?
— Ну, что? – вдруг улыбается Туманов. – Поехали, продолжим?
Меня будто скинули с вертолета в Северный Ледовитый океан. Нет. Нет. Нет. Не соображая, хватаю нож и засаживаю ему куда-то. Парни за спиной не успевают среагировать. Туманов хватается за плечо. Попал. Жалко не в сердце. Ну, все, мне конец. Но он улыбается. Смеется. Хлопает меня по щеке. Меня передергивает.
Он ненормальный.
Страх растекается по венам, охлаждая кровь.
— Собачка не такая уж и затравленная?
— Оставь меня в покое, — это будто не мой голос.
— С чего это вдруг? С тобой интересно. Я думал, ты уже покинул город или покончил жизнь самоубийством. А ты пришел на работу, даже выступил. Может, тебя пропустить через всю мою охрану, тогда ты перестанешь хвататься за свою никчемную жизнь?
— Не… — голос срывается. – Не смей.
Это все наркотики. Едва соображаю.
— Ух, какие мы смелые.
Черные глаза блестят. Туманов машет охранникам, которые теперь не сводят с меня взгляда, чтобы они отошли подальше.
— Расскажи, что ты чувствуешь?
Закрываю глаза и вздыхаю:
— Усталость. И желание убить тебя.
— Хм, это интересно. Мы с тобой подружимся. Ладно. Сегодня живи, а завтра приедешь по этому адресу.
Передо мной на стол падает визитка. Он шутит? Я никуда не поеду. Я сбегу, убью себя, но никогда не приду.
— Да, кстати, — как бы невзначай роняет он, — Рината, твоя подруга, очень милая.
— Она не моя подруга, — бледнею так, что это невозможно не заметить.
— А ребенок у нее просто очарователен.
— Ты…
— Да, я могу все. Так что если ты не придешь…
На сцену выбегают девчонки, танцуют в блестящих шароварах, в грохоте музыке тонут его последние слова, но в них нет нужды. Я и так все понял. Теперь я полностью в его власти и деваться мне некуда.
Часть третья
Сегодня выходной. Впервые за долгое время я куда-то не срываюсь, остаюсь дома. Лежу на диване, тупо терплю боль в заднице. Не поднимаюсь за обезболивающим, хотя стоило бы, наверное. Туманов сказал приходить к семи. Еще три часа. Сжимаю виски. Какой длинный день. И, наверное, будет не менее длинная ночь. Мне не страшно. Мне противно. От собственной беспомощности. Что я могу сделать? Пожаловаться Михалычу? Он не рискнет вступать в разногласия с Тумановым. Вон как трясется, стоит ему зайти в клуб. Сказать Рине, чтобы она бежала с малышкой? Я знаю, что это бесполезно. Такие как Туманов достанут из-под земли. Это не человек, это псих. Сотворить такое за отказ сесть за столик, а потом ничего не сделать, когда я проткнул его ножом? Это не поддается объяснению. Смотрю на часы. Прошло всего пять минут. Хуже всего то, что у меня нет выхода. Ума не приложу, как Туманов догадался, что Рината не просто моя коллега по работе, а самый близкий человек для меня. Ей я рисковать не могу. А, может, он и не догадывался. Может, совершенно случайно, и попал в точку. Но откуда он знает про ее дочь? Размышлять я мог до бесконечности, но понимал, что даже если бы не было Ринаты и Али, то был бы кто-нибудь еще. Туманов нашел бы другой способ меня принудить, заставить.
Что-то колет в районе груди. Чувствую себя так протяжно тоскливо, будто на похоронах.
Быстрый взгляд. Часы. Господи, еще два часа и сорок пять минут до семи. Не могу. Все эти мои размышления – просто попытка избежать реальности. Что мне действительно поможет - только алкоголь.
Бутылка водки. Я вчера купил три. Самое забавное, что я никогда не пил беленькую. Предпочитал вино или шампанское. Ребята могли вливать в себя стопку за стопкой, а я не понимал.
Ни капельки она не горькая. Не ощущаю ее вкуса вообще. Лишь тепло, разливающееся волной по телу. Бисеринки пота на лбу. Спазм в желудке. И долгожданное расслабление. Слезы по щекам. Снова. Давлюсь ими. Скатываюсь с дивана. В бессилии обхватываю голову руками, вырываю клочки волос. Не больно. Пять жадных глотков. Пять жадных вдохов. Водка острая, будто перец чили. Комната расплывается. Смеюсь. Ползу в коридор, не забыв бутылку. Воображаю себя воином на поле сражения, геройски спасающим флаг своей страны. Какой к черту флаг? На спину, в потолок, который почему-то кружится.
Непонятный шум, и входная дверь моей квартиры с треском открывается. На пороге один из охранников Туманова. Салютую ему водкой. Переворачиваю бутылку и, припав к горлышку, вливаю в себя. Кашляю. Мужчина оглядывает меня, а затем выхватывает бутылку из моих рук и отшвыривает в сторону. Я возмущаюсь. Громко. Сразу же получаю оплеуху. Мужчина хватает меня за шиворот, тянет вверх, заставляя встать на ноги, а потом заталкивает в туалет. Ничего не понимаю. Он засовывает мне в рот прядь моих же волос. Он дебил? Что он делает? Скручиваюсь пополам от рвотного позыва. Вот что… Меня долго тошнит. Всей той водкой, что я выпил, и едким желудочным соком. Опять забыл пообедать. Мужчина держит меня за волосы, намотав их на руку, ждет, пока я не закончу. Горько во рту, горько на душе.
Затем меня запихивают прямо в одежде под ледяной душ. Пытаюсь вырваться, кусаюсь, а потом сползаю вниз и рыдаю, глотая слезы и воду. Мужчина ничего не говорит, уходит. Не знаю, сколько я так сижу. Продрог. Встаю, выключаю воду, снимаю тяжелые вещи, закутываюсь в банный халат. Когда выхожу – замираю на месте. Охранник, сняв верхнюю одежду, чинит дверь, которую сам же и выломал. Надо же, инструменты нашел. Я разглядываю его. Невысокий, широкоплечий, мускулистый. Даже под свитером видно бугры мышц. Лицо простое, вытесанное из могильного камня, в том смысле, что, наверное, это человек никогда не улыбается.
— Постучать нельзя было? Сразу ломать? – зачем-то говорю я.
Мне не отвечают. Даже не смотрят в мою сторону, будто меня здесь и нет. В собственной квартире. Ладно. Иду на кухню, завариваю чай, чтобы согреться. Минут через пять приходит мужчина, возвращает инструменты в один из кухонных ящиков. Моет руки. Садится напротив, разглядывает меня, чувствую себя неуютно и не могу поднять взгляд.
— Туманов убьет и девушку, и ребенка, — его голос хриплый, будто бы он болеет. А еще очень сухой.
Зачем он это сказал? Я и так это знаю. Киваю. Голова кружится. Я все еще немного пьян.
— Если сказано в семь, значит, в семь ты и должен быть в указанном месте.
— Это он тебя прислал?
Мужчина не отвечает. Встает, хозяйничает на моей кухне, наливает себе чай.
— Собирайся, еще ехать.
Паника охватывает меня. Пульс мгновенно учащается, руки дрожат.
— Одевайся, — повторяет охранник.
Тон, которым это произнесено, не оставляет сомнений в том, что он меня и в таком виде приволочет. Иду в спальню, натягиваю джинсы и черную водолазку. Кое-как стягиваю волосы в хвост. Смотрю на себя в зеркало. Бледный, как смерть.
Мужчина уже стоит в прихожей. Одетый, держит в руках мое пальто. Зашнуровываю кеды. На это уходит больше времени, чем обычно. Забираю пальто, накидываю его. Охранник сам закрывает мою дверь и кладет ключи себе в карман.
— Может, отдашь? – моя слабая попытка создать хотя бы для себя иллюзию независимости кажется смешной.
Он не отвечает. Мы входим в лифт.
— Ладно. Не хочешь, как хочешь.
Что-то меня на разговоры потянуло.
— Куда мы поедем? Молчишь?
Мы спустились вниз, мужчина направился к припаркованному внедорожнику черного цвета с затонированными стеклами. Конечно, машина всех бандитов. Я хихикнул. Охранник неодобрительно на меня посмотрел, запихал меня на пассажирское сиденье.
— Вот скажи, — продолжил я, поудобнее усаживаясь. – Он всем жизни ломает? Ой, не говори, сам догадаюсь!
Я хмыкнул своей остроумной шутке.
— А вот если бы я тогда сел за столик к нему, то, что - все было бы хорошо? Ни-хре-на! Что-нибудь бы все равно сказал не так, или сделал, и Туманов бы меня… — я запнулся. Сколько бы я ни хорохорился, мне было хреново. Я не знал чего ожидать, но был уверен, что ничего хорошего не последует.
Ехали мы минут двадцать. Затормозили возле переливающегося всеми цветами радуги здания. Какой-то клуб.
— Иди, — бросил мужчина.
Я сглотнул. Потом вспомнил, что у меня же нет выбора. Дернул за дверную ручку, открыл дверь и вдруг спросил:
— Как тебя зовут?
Помедлив, охранник ответил:
— Денис.
***
На входе меня встретили два шкафа, переглянулись, проводили к ВИП-зоне. Туманов расположился в просторном кабинете, наблюдая через стеклянную стенку за танцполом. Парочка охранников была тут же, ненавязчиво маячили по бокам. Они обыскали меня со всей возможной тщательностью. При моем появлении Туманов широко улыбнулся, глянул на часы:
— Пунктуальный какой. Проходи.
Делаю пару шагов и сажусь на самый дальний от мужчины диван. Мне уже не страшно. Как-то вдруг все равно. Туманов разглядывает меня, произносит негромко:
— Раздевайся.
Так сразу?! Хочется кричать. Хочется даже упасть перед ним на колени и молить, чтобы он ничего не делал со мной.
— Ой, да не красней ты как целка, — смеется он. – Я там уже все видел. Мальчики, отвернитесь.
Охранники гогочут. Естественно, никто не отворачивается. Я понимаю, что этот шутливый тон лишь прикрытие. Если я не буду повиноваться, то все может кончиться печально. Для меня. Медленно снимаю пальто, стягиваю водолазку. Входит мой недавний знакомый, Денис. Щеки вдруг начинают гореть. Стаскиваю джинсы и, замешкавшись, все остальное.
— Какой хороший мальчик, — ласково улыбается Туманов. – Даже не знаю, каким ты мне нравишься больше: дерзким или покорным. Витя, дай-ка ему чемоданчик.
Один из охранников ставит передо мной чемодан. Открывает. Там сценические костюмы, покрытые блестками. Не понимаю…
— Станцуешь.
Это не вопрос. Это приказ. Быстро натягиваю на себя шаровары и затягиваю пояс.
— Рано. Витя, второй чемоданчик.
При виде содержимого второго чемодана я чувствую, как кровь приливает к моим щекам. Они секс-шоп ограбили? Тут чего только не было. Не ожидал такого. Но… зачем все это?
— Ну, что тебе нравится? – Туманов закуривает. – Ничего? Тогда я выберу. Вот, красненький.
Я смотрю на красный фаллоимитатор. Он один из самых больших. И уж точно никак не влезет в меня.
— Бери его.
Тон меняется. Он опасный. Смотрю на Дениса, его лицо все такое же каменное.
— Бери. Повторять не буду.
Ладони мокрые. Искусственный латекс, из которого сделан фаллоимитатор, выскальзывает из рук.
— Догадаешься, что с ним делать? – ласково спрашивает Туманов.
Я молчу.
— Или ты сам, или мои ребята помогут. Выбирай. Я даже не буду жестоким, позволю тебе воспользоваться смазкой.
Что можно еще придумать, чтобы сильнее унизить человека? Не знаю. Но это – заставить меня засунуть в себя фаллоимитатор на глазах у всех – превзошло все мои ожидания. Стоп… Что же дальше? Он сказал танцевать? С этим? Меня тошнит. Во всем теле слабость. Я не могу это сделать. Просто не могу.
— Считаю до трех, — предупреждает мужчина, отбрасывает сигарету. – Раз.
Руки дрожат. Голова не соображает. Мозг не отдает телу приказы.
— Два.
Давай же! Что хуже? Они деликатными не будут. А если Денис…
— Три. Витя. Стас.
Уже знакомый мне Витя скручивает меня. Я не сопротивляюсь. Стас берет из чемоданчика смазку и фаллоимитатор из моих рук. С меня стаскивают шаровары, ставят раком. Крепко зажмуриваюсь. На задницу капает что-то холодное, а затем в меня пытаются пропихнуть эту чертову латексную штуковину. Ору, будто меня режут. Там все воспалено, еще толком не зажило. От боли все белое. Витя крепче меня держит, а Стас, хмыкая, проталкивает в меня фаллоимитатор. Я почти теряю сознание, тело обмякло, я повис на руках охранника, но благодаря этому дело пошло быстрей. Вбив в меня до конца игрушку, Стас продемонстрировал свою работу шефу.
— Отлично, — в голосе Туманова похоть. – Его очко с этой херней прекрасно смотрится.
Меня отпускают, голова кружится. Лежу на боку и боюсь пошевелиться.
— Ну, а теперь, наш несравненный Аметист, ты выйдешь в зал и станцуешь прямо на сцене.
Я слышу слова, но понимаю с таким трудом, будто они произнесены на английском языке, который я изучал когда-то в школе.
— Кстати, посмотри туда.
Туманов указывает за стеклянную перегородку. Напрягаюсь, смотрю. Все внутри обрывается. Рината сидит за барной стойкой с каким-то мужчиной. По виду - один из охранников Туманова.
— Ты же обещал, — шепчу я непослушными губами. Отрешенно думаю, что, наверное, не стоит к нему обращаться на «ты», но Туманов будто бы этого не замечает:
— А я ничего ей и не сделал. Пока, — он хищно скалится. Расставляет ноги, демонстрируя свой стояк. – Иди. Танцуй. Только старайся. Не так как вчера. И если ты вдруг по пути потеряешь игрушку из своей попки, то будешь бедный.
Он смеется. Смеются и все охранники. И Денис.
Сажусь. Кусаю губу от боли. Я должен. Встаю. Шатаюсь. Один из охранников, тот самый Витя, поддерживает меня. Мышцы рефлекторно сжимаются, пытаются вытолкнуть инородный предмет. Чертовски больно… Я идти не могу, не то что танцевать.
Все смотрят на меня с пытливым интересом, особенно Туманов. Хорошее я для него развлечение. Стискиваю зубы крепко-крепко и делаю несколько шагов. Кажется, что этот фаллоимитатор пропитан кислотой, потому что обжигает.
Еще три шага.
Сейчас он выпадет из меня. Приходится напрягать мышцы, отчего темнеет в глазах.
Я иду. Медленно. Кособоко. Выхожу в зал. Оглушает музыка. Стараюсь сосредоточиться, не расслабляться. От боли почти ничего не соображаю. В голове всплывает, что человек может многое вытерпеть, а так же ко многому привыкнуть. Черт… Эта штука раздирает меня изнутри.
Самое сложное – забраться на эту небольшую сцену. Я делаю это так неуклюже, что кто-то рядом смеется. Музыка затихает, чтобы вспыхнуть вновь. Уже знакомые мне ритмы. Глубокий вдох и…
Оказывается, мышцы живота как-то тесно связаны с теми самыми. Я думал, больно просто идти. Ничего подобного. В сотни раз мучительнее танцевать. Как же я раньше любил это делать… А теперь, похоже, возненавижу. Стараюсь, как могу, чтобы на моем лице ничего не отражалось, но дежурно улыбаться не могу. Мысли разные, глупые, пытаются меня отвлечь. Закрываю глаза. Тело живет своей жизнью, несмотря ни на что. Я весь покрыт потом, с головы до ног. Тяжело дышу. Пожалуйста, хватит. Пусть это кончится. Но это не кончается. Я все танцую и танцую.
Доволен ли Туманов? Что он дальше придумает?
Еще секунда и я упаду.
Наверное, кто-то там есть наверху. Музыка резко обрывается. Мне аплодируют. Я могу даже улыбаться в ответ. Не помню, как спустился, прихожу в себя, лишь когда чьи-то коготки впиваются в мое плечо. Рината.
— Что ж ты не сказал, что ты и здесь выступаешь?
Обижена, возмущена.
— Я не выступаю, — с трудом говорю я. Дыхание еще не восстановилось. – Попросили.
— Кто?
— Друг, — нужно поскорее отвлечь ее от этой темы, — а ты что здесь делаешь?
— На свидании, — она краснеет. Вижу это даже в полутьме зала.
— Рина, уходи отсюда.
— Ами, ты в своем репертуаре, если у нас не срослось, то что - мне ни с кем не встречаться теперь?
Женщины. Они всегда думают, что все наши мысли только о них. Я бы засмеялся, если бы не чувствовал себя так паршиво.
— Рина, я тебя очень прошу, уходи и не…
На мое плечо опускается тяжелая рука. Стас. К Ринате подходит ее кавалер. Кладет руку на талию.
— Пошли, — шепчут мне на ухо.
Девушка смущенно улыбается:
— Ну, до встречи.
Ее уводят, а Стас толкает меня к кабинету. Тут тише и прохладнее. Я падаю на диван и мечтаю умереть. Туманов хлопает в ладоши:
— Ты молодец. Танец – это твое. Больно?
— Нет, — вырывается у меня. Вот идиот.
Туманов усмехается.
— Точно? А то могу добавить. Вот, к примеру, замечательный образец черного цвета.
Я смотрю на все еще раскрытый чемоданчик и вижу огромный фаллоимитатор. Он в меня точно не влезет. Что-то внутри сжимается, позорно шепчу:
— Больно. Очень.
— Знаешь, я очень не люблю ложь. Еще раз услышу – убью.
Молчу. Слышу далекую музыку, ощущаю запах табака. И знаю, что действительно убьет. Ведь для него это проще простого.
— Ну, так и будешь сидеть с этой хренью в заднице?
Стаскиваю шаровары. Уже не стесняюсь никого. Побыстрей бы достать эту штуку… Я думал, что засовывать будет больно. Ничего подобного.
Сознание вернулось ко мне, когда Денис равнодушно поливал меня водой из бутылки. Минеральной почему-то. Пузырьки шипели у меня на лице.
— Поднимайся.
Лежу на полу. Голый. Красный фаллоимитатор валяется рядом. В кабинете никого нет, кроме нас.
Так как я не шевелюсь, мужчина рывком ставит меня на ноги. Сдерживаю стон. Дает сначала трусы с джинсами, потом водолазку, затем носки. Пальто он сам накидывает мне на плечи. В кеды я просто влезаю, наверное, умру, если нагнусь, чтобы зашнуровать их.
— Пошли.
Делаю шаг и вскрикиваю от боли. Почему все еще так больно?! Денис не меняется в лице, но подходит ко мне и берет под руку, ведет к выходу. Со стороны, наверное, выглядит, будто я пьяный, и ноги меня совершенно не держат.
Знакомая машина. Сытое урчание двигателя.
Как же мне плохо…
Дорога до дома занимает всего ничего. Когда машина останавливается, я дергаю дверь, хочу скорее оказаться в родных стенах, но падаю. Ноги отказываются ходить. Это настолько шокирует, что слезы буквально хлынули из глаз. Чертов садист… Ну почему? Я теперь ходить не смогу? Я почти что вою.
Денис обходит машину, смотрит на меня, тяжело вздыхает и берет на руки.
Сразу затыкаюсь. Он несет меня до подъезда, поднимается по ступенькам до лифта, и у него даже не сбивается дыхание. Вот это выносливость. В лифте он так же не опускает меня, на площадке одной рукой открывает дверь, заносит в спальню и укладывает на кровать прямо в одежде. Вместо спасибо я говорю:
— Убирайся.
Мужчина не меняется в лице, молча уходит, едва слышно хлопает дверью.
Что-то колет в районе груди. Чувствую себя так протяжно тоскливо, будто на похоронах.
Быстрый взгляд. Часы. Господи, еще два часа и сорок пять минут до семи. Не могу. Все эти мои размышления – просто попытка избежать реальности. Что мне действительно поможет - только алкоголь.
Бутылка водки. Я вчера купил три. Самое забавное, что я никогда не пил беленькую. Предпочитал вино или шампанское. Ребята могли вливать в себя стопку за стопкой, а я не понимал.
Ни капельки она не горькая. Не ощущаю ее вкуса вообще. Лишь тепло, разливающееся волной по телу. Бисеринки пота на лбу. Спазм в желудке. И долгожданное расслабление. Слезы по щекам. Снова. Давлюсь ими. Скатываюсь с дивана. В бессилии обхватываю голову руками, вырываю клочки волос. Не больно. Пять жадных глотков. Пять жадных вдохов. Водка острая, будто перец чили. Комната расплывается. Смеюсь. Ползу в коридор, не забыв бутылку. Воображаю себя воином на поле сражения, геройски спасающим флаг своей страны. Какой к черту флаг? На спину, в потолок, который почему-то кружится.
Непонятный шум, и входная дверь моей квартиры с треском открывается. На пороге один из охранников Туманова. Салютую ему водкой. Переворачиваю бутылку и, припав к горлышку, вливаю в себя. Кашляю. Мужчина оглядывает меня, а затем выхватывает бутылку из моих рук и отшвыривает в сторону. Я возмущаюсь. Громко. Сразу же получаю оплеуху. Мужчина хватает меня за шиворот, тянет вверх, заставляя встать на ноги, а потом заталкивает в туалет. Ничего не понимаю. Он засовывает мне в рот прядь моих же волос. Он дебил? Что он делает? Скручиваюсь пополам от рвотного позыва. Вот что… Меня долго тошнит. Всей той водкой, что я выпил, и едким желудочным соком. Опять забыл пообедать. Мужчина держит меня за волосы, намотав их на руку, ждет, пока я не закончу. Горько во рту, горько на душе.
Затем меня запихивают прямо в одежде под ледяной душ. Пытаюсь вырваться, кусаюсь, а потом сползаю вниз и рыдаю, глотая слезы и воду. Мужчина ничего не говорит, уходит. Не знаю, сколько я так сижу. Продрог. Встаю, выключаю воду, снимаю тяжелые вещи, закутываюсь в банный халат. Когда выхожу – замираю на месте. Охранник, сняв верхнюю одежду, чинит дверь, которую сам же и выломал. Надо же, инструменты нашел. Я разглядываю его. Невысокий, широкоплечий, мускулистый. Даже под свитером видно бугры мышц. Лицо простое, вытесанное из могильного камня, в том смысле, что, наверное, это человек никогда не улыбается.
— Постучать нельзя было? Сразу ломать? – зачем-то говорю я.
Мне не отвечают. Даже не смотрят в мою сторону, будто меня здесь и нет. В собственной квартире. Ладно. Иду на кухню, завариваю чай, чтобы согреться. Минут через пять приходит мужчина, возвращает инструменты в один из кухонных ящиков. Моет руки. Садится напротив, разглядывает меня, чувствую себя неуютно и не могу поднять взгляд.
— Туманов убьет и девушку, и ребенка, — его голос хриплый, будто бы он болеет. А еще очень сухой.
Зачем он это сказал? Я и так это знаю. Киваю. Голова кружится. Я все еще немного пьян.
— Если сказано в семь, значит, в семь ты и должен быть в указанном месте.
— Это он тебя прислал?
Мужчина не отвечает. Встает, хозяйничает на моей кухне, наливает себе чай.
— Собирайся, еще ехать.
Паника охватывает меня. Пульс мгновенно учащается, руки дрожат.
— Одевайся, — повторяет охранник.
Тон, которым это произнесено, не оставляет сомнений в том, что он меня и в таком виде приволочет. Иду в спальню, натягиваю джинсы и черную водолазку. Кое-как стягиваю волосы в хвост. Смотрю на себя в зеркало. Бледный, как смерть.
Мужчина уже стоит в прихожей. Одетый, держит в руках мое пальто. Зашнуровываю кеды. На это уходит больше времени, чем обычно. Забираю пальто, накидываю его. Охранник сам закрывает мою дверь и кладет ключи себе в карман.
— Может, отдашь? – моя слабая попытка создать хотя бы для себя иллюзию независимости кажется смешной.
Он не отвечает. Мы входим в лифт.
— Ладно. Не хочешь, как хочешь.
Что-то меня на разговоры потянуло.
— Куда мы поедем? Молчишь?
Мы спустились вниз, мужчина направился к припаркованному внедорожнику черного цвета с затонированными стеклами. Конечно, машина всех бандитов. Я хихикнул. Охранник неодобрительно на меня посмотрел, запихал меня на пассажирское сиденье.
— Вот скажи, — продолжил я, поудобнее усаживаясь. – Он всем жизни ломает? Ой, не говори, сам догадаюсь!
Я хмыкнул своей остроумной шутке.
— А вот если бы я тогда сел за столик к нему, то, что - все было бы хорошо? Ни-хре-на! Что-нибудь бы все равно сказал не так, или сделал, и Туманов бы меня… — я запнулся. Сколько бы я ни хорохорился, мне было хреново. Я не знал чего ожидать, но был уверен, что ничего хорошего не последует.
Ехали мы минут двадцать. Затормозили возле переливающегося всеми цветами радуги здания. Какой-то клуб.
— Иди, — бросил мужчина.
Я сглотнул. Потом вспомнил, что у меня же нет выбора. Дернул за дверную ручку, открыл дверь и вдруг спросил:
— Как тебя зовут?
Помедлив, охранник ответил:
— Денис.
На входе меня встретили два шкафа, переглянулись, проводили к ВИП-зоне. Туманов расположился в просторном кабинете, наблюдая через стеклянную стенку за танцполом. Парочка охранников была тут же, ненавязчиво маячили по бокам. Они обыскали меня со всей возможной тщательностью. При моем появлении Туманов широко улыбнулся, глянул на часы:
— Пунктуальный какой. Проходи.
Делаю пару шагов и сажусь на самый дальний от мужчины диван. Мне уже не страшно. Как-то вдруг все равно. Туманов разглядывает меня, произносит негромко:
— Раздевайся.
Так сразу?! Хочется кричать. Хочется даже упасть перед ним на колени и молить, чтобы он ничего не делал со мной.
— Ой, да не красней ты как целка, — смеется он. – Я там уже все видел. Мальчики, отвернитесь.
Охранники гогочут. Естественно, никто не отворачивается. Я понимаю, что этот шутливый тон лишь прикрытие. Если я не буду повиноваться, то все может кончиться печально. Для меня. Медленно снимаю пальто, стягиваю водолазку. Входит мой недавний знакомый, Денис. Щеки вдруг начинают гореть. Стаскиваю джинсы и, замешкавшись, все остальное.
— Какой хороший мальчик, — ласково улыбается Туманов. – Даже не знаю, каким ты мне нравишься больше: дерзким или покорным. Витя, дай-ка ему чемоданчик.
Один из охранников ставит передо мной чемодан. Открывает. Там сценические костюмы, покрытые блестками. Не понимаю…
— Станцуешь.
Это не вопрос. Это приказ. Быстро натягиваю на себя шаровары и затягиваю пояс.
— Рано. Витя, второй чемоданчик.
При виде содержимого второго чемодана я чувствую, как кровь приливает к моим щекам. Они секс-шоп ограбили? Тут чего только не было. Не ожидал такого. Но… зачем все это?
— Ну, что тебе нравится? – Туманов закуривает. – Ничего? Тогда я выберу. Вот, красненький.
Я смотрю на красный фаллоимитатор. Он один из самых больших. И уж точно никак не влезет в меня.
— Бери его.
Тон меняется. Он опасный. Смотрю на Дениса, его лицо все такое же каменное.
— Бери. Повторять не буду.
Ладони мокрые. Искусственный латекс, из которого сделан фаллоимитатор, выскальзывает из рук.
— Догадаешься, что с ним делать? – ласково спрашивает Туманов.
Я молчу.
— Или ты сам, или мои ребята помогут. Выбирай. Я даже не буду жестоким, позволю тебе воспользоваться смазкой.
Что можно еще придумать, чтобы сильнее унизить человека? Не знаю. Но это – заставить меня засунуть в себя фаллоимитатор на глазах у всех – превзошло все мои ожидания. Стоп… Что же дальше? Он сказал танцевать? С этим? Меня тошнит. Во всем теле слабость. Я не могу это сделать. Просто не могу.
— Считаю до трех, — предупреждает мужчина, отбрасывает сигарету. – Раз.
Руки дрожат. Голова не соображает. Мозг не отдает телу приказы.
— Два.
Давай же! Что хуже? Они деликатными не будут. А если Денис…
— Три. Витя. Стас.
Уже знакомый мне Витя скручивает меня. Я не сопротивляюсь. Стас берет из чемоданчика смазку и фаллоимитатор из моих рук. С меня стаскивают шаровары, ставят раком. Крепко зажмуриваюсь. На задницу капает что-то холодное, а затем в меня пытаются пропихнуть эту чертову латексную штуковину. Ору, будто меня режут. Там все воспалено, еще толком не зажило. От боли все белое. Витя крепче меня держит, а Стас, хмыкая, проталкивает в меня фаллоимитатор. Я почти теряю сознание, тело обмякло, я повис на руках охранника, но благодаря этому дело пошло быстрей. Вбив в меня до конца игрушку, Стас продемонстрировал свою работу шефу.
— Отлично, — в голосе Туманова похоть. – Его очко с этой херней прекрасно смотрится.
Меня отпускают, голова кружится. Лежу на боку и боюсь пошевелиться.
— Ну, а теперь, наш несравненный Аметист, ты выйдешь в зал и станцуешь прямо на сцене.
Я слышу слова, но понимаю с таким трудом, будто они произнесены на английском языке, который я изучал когда-то в школе.
— Кстати, посмотри туда.
Туманов указывает за стеклянную перегородку. Напрягаюсь, смотрю. Все внутри обрывается. Рината сидит за барной стойкой с каким-то мужчиной. По виду - один из охранников Туманова.
— Ты же обещал, — шепчу я непослушными губами. Отрешенно думаю, что, наверное, не стоит к нему обращаться на «ты», но Туманов будто бы этого не замечает:
— А я ничего ей и не сделал. Пока, — он хищно скалится. Расставляет ноги, демонстрируя свой стояк. – Иди. Танцуй. Только старайся. Не так как вчера. И если ты вдруг по пути потеряешь игрушку из своей попки, то будешь бедный.
Он смеется. Смеются и все охранники. И Денис.
Сажусь. Кусаю губу от боли. Я должен. Встаю. Шатаюсь. Один из охранников, тот самый Витя, поддерживает меня. Мышцы рефлекторно сжимаются, пытаются вытолкнуть инородный предмет. Чертовски больно… Я идти не могу, не то что танцевать.
Все смотрят на меня с пытливым интересом, особенно Туманов. Хорошее я для него развлечение. Стискиваю зубы крепко-крепко и делаю несколько шагов. Кажется, что этот фаллоимитатор пропитан кислотой, потому что обжигает.
Еще три шага.
Сейчас он выпадет из меня. Приходится напрягать мышцы, отчего темнеет в глазах.
Я иду. Медленно. Кособоко. Выхожу в зал. Оглушает музыка. Стараюсь сосредоточиться, не расслабляться. От боли почти ничего не соображаю. В голове всплывает, что человек может многое вытерпеть, а так же ко многому привыкнуть. Черт… Эта штука раздирает меня изнутри.
Самое сложное – забраться на эту небольшую сцену. Я делаю это так неуклюже, что кто-то рядом смеется. Музыка затихает, чтобы вспыхнуть вновь. Уже знакомые мне ритмы. Глубокий вдох и…
Оказывается, мышцы живота как-то тесно связаны с теми самыми. Я думал, больно просто идти. Ничего подобного. В сотни раз мучительнее танцевать. Как же я раньше любил это делать… А теперь, похоже, возненавижу. Стараюсь, как могу, чтобы на моем лице ничего не отражалось, но дежурно улыбаться не могу. Мысли разные, глупые, пытаются меня отвлечь. Закрываю глаза. Тело живет своей жизнью, несмотря ни на что. Я весь покрыт потом, с головы до ног. Тяжело дышу. Пожалуйста, хватит. Пусть это кончится. Но это не кончается. Я все танцую и танцую.
Доволен ли Туманов? Что он дальше придумает?
Еще секунда и я упаду.
Наверное, кто-то там есть наверху. Музыка резко обрывается. Мне аплодируют. Я могу даже улыбаться в ответ. Не помню, как спустился, прихожу в себя, лишь когда чьи-то коготки впиваются в мое плечо. Рината.
— Что ж ты не сказал, что ты и здесь выступаешь?
Обижена, возмущена.
— Я не выступаю, — с трудом говорю я. Дыхание еще не восстановилось. – Попросили.
— Кто?
— Друг, — нужно поскорее отвлечь ее от этой темы, — а ты что здесь делаешь?
— На свидании, — она краснеет. Вижу это даже в полутьме зала.
— Рина, уходи отсюда.
— Ами, ты в своем репертуаре, если у нас не срослось, то что - мне ни с кем не встречаться теперь?
Женщины. Они всегда думают, что все наши мысли только о них. Я бы засмеялся, если бы не чувствовал себя так паршиво.
— Рина, я тебя очень прошу, уходи и не…
На мое плечо опускается тяжелая рука. Стас. К Ринате подходит ее кавалер. Кладет руку на талию.
— Пошли, — шепчут мне на ухо.
Девушка смущенно улыбается:
— Ну, до встречи.
Ее уводят, а Стас толкает меня к кабинету. Тут тише и прохладнее. Я падаю на диван и мечтаю умереть. Туманов хлопает в ладоши:
— Ты молодец. Танец – это твое. Больно?
— Нет, — вырывается у меня. Вот идиот.
Туманов усмехается.
— Точно? А то могу добавить. Вот, к примеру, замечательный образец черного цвета.
Я смотрю на все еще раскрытый чемоданчик и вижу огромный фаллоимитатор. Он в меня точно не влезет. Что-то внутри сжимается, позорно шепчу:
— Больно. Очень.
— Знаешь, я очень не люблю ложь. Еще раз услышу – убью.
Молчу. Слышу далекую музыку, ощущаю запах табака. И знаю, что действительно убьет. Ведь для него это проще простого.
— Ну, так и будешь сидеть с этой хренью в заднице?
Стаскиваю шаровары. Уже не стесняюсь никого. Побыстрей бы достать эту штуку… Я думал, что засовывать будет больно. Ничего подобного.
Сознание вернулось ко мне, когда Денис равнодушно поливал меня водой из бутылки. Минеральной почему-то. Пузырьки шипели у меня на лице.
— Поднимайся.
Лежу на полу. Голый. Красный фаллоимитатор валяется рядом. В кабинете никого нет, кроме нас.
Так как я не шевелюсь, мужчина рывком ставит меня на ноги. Сдерживаю стон. Дает сначала трусы с джинсами, потом водолазку, затем носки. Пальто он сам накидывает мне на плечи. В кеды я просто влезаю, наверное, умру, если нагнусь, чтобы зашнуровать их.
— Пошли.
Делаю шаг и вскрикиваю от боли. Почему все еще так больно?! Денис не меняется в лице, но подходит ко мне и берет под руку, ведет к выходу. Со стороны, наверное, выглядит, будто я пьяный, и ноги меня совершенно не держат.
Знакомая машина. Сытое урчание двигателя.
Как же мне плохо…
Дорога до дома занимает всего ничего. Когда машина останавливается, я дергаю дверь, хочу скорее оказаться в родных стенах, но падаю. Ноги отказываются ходить. Это настолько шокирует, что слезы буквально хлынули из глаз. Чертов садист… Ну почему? Я теперь ходить не смогу? Я почти что вою.
Денис обходит машину, смотрит на меня, тяжело вздыхает и берет на руки.
Сразу затыкаюсь. Он несет меня до подъезда, поднимается по ступенькам до лифта, и у него даже не сбивается дыхание. Вот это выносливость. В лифте он так же не опускает меня, на площадке одной рукой открывает дверь, заносит в спальню и укладывает на кровать прямо в одежде. Вместо спасибо я говорю:
— Убирайся.
Мужчина не меняется в лице, молча уходит, едва слышно хлопает дверью.
Часть четвертая
Измученное тело просит сна. Я даю ему его. Сплю почти два дня подряд, поднимаясь только водички попить и в туалет. Последнее для меня как инквизиторская пытка.
Проснувшись в первый раз, через двенадцать часов, я обнаружил, что снова могу ходить. Даже не обрадовался.
На меня опустилась апатия. Ничего не хотелось. Простые, обязательные человеческие ритуалы, вроде чистки зубов, я делал с трудом. Волосы помыть сил не было.
Холодильник был пуст. Не считая двух бутылок водки. Но даже к ним я не притрагивался. Мне отчасти было все равно, что произойдет со мной, что будет с Ринатой и Алей. И, несмотря на это, грудь сжимало стальными обручами, стоило в моей голове всплыть образу Туманова. Багровый шрам, темные глаза, горящие садистским интересом. Это выражение лица, когда все вокруг тебя не люди. Я ненавидел его всем сердцем. За то, что он сделал со мной. За то, что еще сделает. За то, что он просто есть.
Раздалась трель звонка. И как сотовый еще не разрядился?.. Михалыч. Спрашивает, буду ли я завтра. Пытаюсь отмазаться, но он говорит, что просили очень серьезные люди. Как-то все сразу становится серым. Он, похоже, никогда от меня не отстанет.
***
Лежа ночью на кровати, я подумал, что раз мне все равно, то будь что будет. В клуб я пришел к открытию, но Туманов уже сидел за своим привычным столиком и курил. Позади него Денис, на которого я даже не посмотрел. Опускаюсь на стул рядом, смотрю на мужчину. Шикарный костюм, безобразно дорогой, наверное. Белоснежная рубашка, сверкающие бриллиантами запонки. Идеальная стрижка. Интересно, если его парикмахер не так подстрижет, то он его тоже убьет?
При моем появлении он расплылся в улыбке:
— Моя любимая игрушка.
Улыбаюсь в ответ, спрашиваю:
— Откуда шрам?
Денис дергается, зло смотрит на меня, но остается на месте. Проглотив дым, Туманов ухмыляется:
— А я отвечу тебе. Это напоминание о том, что даже самые близкие люди могут предать. Это сделал мой брат. Который уже мертв. Правда, шрам придает мне особый шарм?
— Несомненно, — спокойно произношу я. – Как и Фредди Крюгеру.
— Тебе нравятся кошмары? Ну, тогда мне с тобой повезло, — он машет рукой Денису, и тот ставит перед ним бутылочку минеральной воды Перье.
Туманов сам открыл ее, плеснул немного в стакан, стоящий перед ним. Тепло мне улыбнулся:
— Иди, готовься, хочу посмотреть на твой танец.
— Нет.
Вздрогнул я от своей смелости, Денис от моей наглости. Туманов же остался сидеть, словно не я только что ему отказал. Опять, кстати. Да я на рекорды иду. Мужчина делает пару глотков, рассматривает маникюр, потом словно вспоминает обо мне:
— Почему «нет»?
— Я не могу танцевать. Твоими стараниями.
Опять обращаюсь к нему на «ты». Опять рискую. И ведь делаю это сознательно.
— Ты даже не поверишь, что может человеческий организм. Его возможности почти безграничны. Ты знаешь, что человеческий мозг работает на шесть процентов? Ученые никак не потеряют надежду заставить его работать хотя бы в два раза больше. А ты слышал о таком человеке — Вим Хоф? Он легко переносил низкие температуры. Мог бегать по снегу босиком. Очень долго. А ты можешь это?
Молчу. Эта лекция чрезвычайно познавательна, но я уже понял, что сам расписался в своем приговоре. Пусть и не смертном, но предельно болезненном. Снег у нас пока не выпал, но я предпочел бы бегать босиком, чем исполнять очередную фантазию его воспаленного мозга.
— Денис, принеси из машины мою сумку. А ты, — мужчина смотрит на меня, — следуй за мной.
В сопровождении охранников мы идем в один из кабинетов для особенных гостей. Они оформлены дизайнером, и там есть все, чтобы расслабиться. Невесело улыбаюсь. Туманов садится в кресло, закуривает. Перед ним большой низкий столик, еще пара кресел. Приглушенно играет музыка, пахнет дорогим освежителем воздуха и полиролью для мебели. Входит Денис, неся небольшую кожаную сумку.
— Ну, храбрый маленький мальчик, — Туманов потирает руки в нетерпении. – Ложись. На стол.
Не шевелюсь. Что он еще задумал? Что в сумке?
— Тебе помочь? – елейным тоном интересуется он.
Просто ложиться? Не раздеваться?
— Денис.
Охранник подходит ко мне, поднимает за шкирку, вытряхивает из рубашки и почти швыряет на стол. Спину холодит гладкая поверхность, я оказываюсь лежать головой к Туманову. Денис разводит мне руки, другой охранник удерживает правую, а сам он левую.
— Так вот, — продолжает Туманов, будто мы и не прерывались. – Сколько живу, столько и удивляюсь, что может человек. Взять, к примеру, шаолиньских монахов. Что они вытворяют! От сильнейшего удара на них не остается ни царапины. А любого другого человека он бы убил.
Мужчина замолчал, чем-то зашуршал. Нет. Не буду смотреть. Закрыть глаза. Не думать. Сгиба руки касается что-то прохладное, затем следует легкий укус. Туманов очень профессионально делает уколы, надо же. И что он мне ввел? Открываю глаза. Мне кажется, или это сочувствие на гранитном лице Дениса? Туманов довольно смеется, щелкает зажигалкой.
— Это замечательная вещь, — шепчет он мне на ухо. Он совсем близко. Я вздрагиваю. Отвращение захлестывает меня с головой. Как же я ненавижу его… — Ощущения невероятные. Ты, наверное, уже чувствуешь.
Легкое покалывание под кожей. Дыхание учащается. Ноги будто бы немеют. В груди начинает гореть. Терпимо. Это вынести можно.
Туманов перебирает мои волосы.
— Какой прекрасный цвет, такие длинные, — хвалит он.
Мурашки пробегают по телу. Несмотря ни на что, его прикосновения приятны.
— Мордашку портить не буду, — решает мужчина.
И через пару секунд я понимаю назначение инъекции. Туманов легко и непринужденно, словно всю жизнь только этим и занимался, проводит скальпелем по моей груди. Я не могу даже кричать от боли, охватившей меня. Было такое ощущение, что мое тело разрезали бензопилой. Это было в сто крат больнее, чем все, что я до этого испытывал. Я широко открыл глаза, выгнулся, но так и не мог закричать. Охранники крепко меня держали, не давая мне шевелиться. Я заскреб ногами по столу. Как же печет… У меня на груди, наверное, огромная рана. Как он сумел? Таким тонким скальпелем?
— Ну как? Оценил?
Мне милостиво дают пару минут прийти в себя. Очень мало. Все еще дико больно. Сердце стучит так бешено, что в ушах гремит.
— Эту прелесть используют для пыток. Ее не выдерживают даже разведчики. А ты знаешь, как хорошо их тренируют?
Блеск лезвия и снова смерть. Маленькая такая. Моя. На этот раз мне требуется гораздо больше времени. Воздуха не хватает. Глупая мысль: «Лучше бы меня снова изнасиловали». Но это действительно было бы менее болезненным.
Туманов продолжает перебирать мои волосы. Наклоняется ко мне. Вижу его лицо в ореоле потолочных светильников:
— Ты понял, зачем все это?
Отрицательно качаю головой.
— Это для того, чтобы ты осознал, что я твой хозяин на всю жизнь. Знаешь, почему ты еще жив? Почему-то мне очень нравится, как ты танцуешь. Ты живешь танцем. Это редкость в наше время. Если ты будешь выполнять все, что я скажу, то проживешь долго. Не скажу, что счастливо, но все же.
Я попытался произнести ответ, но не вышло.
— Что? Ты хочешь что-то сказать?
Денис предостерегающе сжал мое запястье, будто в тиски попал по ощущениям. Но меня уже не остановить. Вообще-то, я специально все это затеял. В надежде, что меня убьют. Глупо, но я был уверен, что Ринату не тронут. Вроде бы этот ее кавалер с искренним интересом на нее смотрел. Если меня не станет случайно, убьет сам Туманов, то вроде бы и претензий нет.
Пытаюсь улыбнуться, собираюсь с силами и говорю:
— Чертов больной ублюдок.
Мужчина на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, я вижу в них ярость. Первобытную. Ненормальную. Скальпель со всей силы вонзается в мою грудь. Вспышка. Захлебываюсь. Что там Туманов говорил о пределе, о выносливости? Вот он у меня. Я успеваю услышать свое сердце, как медленно-медленно оно перестает стучать, и все в мире будто сузилось до этого звука. Успеваю сделать вдох, несмотря на обжигающую боль. В следующую секунду я умираю.
Проснувшись в первый раз, через двенадцать часов, я обнаружил, что снова могу ходить. Даже не обрадовался.
На меня опустилась апатия. Ничего не хотелось. Простые, обязательные человеческие ритуалы, вроде чистки зубов, я делал с трудом. Волосы помыть сил не было.
Холодильник был пуст. Не считая двух бутылок водки. Но даже к ним я не притрагивался. Мне отчасти было все равно, что произойдет со мной, что будет с Ринатой и Алей. И, несмотря на это, грудь сжимало стальными обручами, стоило в моей голове всплыть образу Туманова. Багровый шрам, темные глаза, горящие садистским интересом. Это выражение лица, когда все вокруг тебя не люди. Я ненавидел его всем сердцем. За то, что он сделал со мной. За то, что еще сделает. За то, что он просто есть.
Раздалась трель звонка. И как сотовый еще не разрядился?.. Михалыч. Спрашивает, буду ли я завтра. Пытаюсь отмазаться, но он говорит, что просили очень серьезные люди. Как-то все сразу становится серым. Он, похоже, никогда от меня не отстанет.
Лежа ночью на кровати, я подумал, что раз мне все равно, то будь что будет. В клуб я пришел к открытию, но Туманов уже сидел за своим привычным столиком и курил. Позади него Денис, на которого я даже не посмотрел. Опускаюсь на стул рядом, смотрю на мужчину. Шикарный костюм, безобразно дорогой, наверное. Белоснежная рубашка, сверкающие бриллиантами запонки. Идеальная стрижка. Интересно, если его парикмахер не так подстрижет, то он его тоже убьет?
При моем появлении он расплылся в улыбке:
— Моя любимая игрушка.
Улыбаюсь в ответ, спрашиваю:
— Откуда шрам?
Денис дергается, зло смотрит на меня, но остается на месте. Проглотив дым, Туманов ухмыляется:
— А я отвечу тебе. Это напоминание о том, что даже самые близкие люди могут предать. Это сделал мой брат. Который уже мертв. Правда, шрам придает мне особый шарм?
— Несомненно, — спокойно произношу я. – Как и Фредди Крюгеру.
— Тебе нравятся кошмары? Ну, тогда мне с тобой повезло, — он машет рукой Денису, и тот ставит перед ним бутылочку минеральной воды Перье.
Туманов сам открыл ее, плеснул немного в стакан, стоящий перед ним. Тепло мне улыбнулся:
— Иди, готовься, хочу посмотреть на твой танец.
— Нет.
Вздрогнул я от своей смелости, Денис от моей наглости. Туманов же остался сидеть, словно не я только что ему отказал. Опять, кстати. Да я на рекорды иду. Мужчина делает пару глотков, рассматривает маникюр, потом словно вспоминает обо мне:
— Почему «нет»?
— Я не могу танцевать. Твоими стараниями.
Опять обращаюсь к нему на «ты». Опять рискую. И ведь делаю это сознательно.
— Ты даже не поверишь, что может человеческий организм. Его возможности почти безграничны. Ты знаешь, что человеческий мозг работает на шесть процентов? Ученые никак не потеряют надежду заставить его работать хотя бы в два раза больше. А ты слышал о таком человеке — Вим Хоф? Он легко переносил низкие температуры. Мог бегать по снегу босиком. Очень долго. А ты можешь это?
Молчу. Эта лекция чрезвычайно познавательна, но я уже понял, что сам расписался в своем приговоре. Пусть и не смертном, но предельно болезненном. Снег у нас пока не выпал, но я предпочел бы бегать босиком, чем исполнять очередную фантазию его воспаленного мозга.
— Денис, принеси из машины мою сумку. А ты, — мужчина смотрит на меня, — следуй за мной.
В сопровождении охранников мы идем в один из кабинетов для особенных гостей. Они оформлены дизайнером, и там есть все, чтобы расслабиться. Невесело улыбаюсь. Туманов садится в кресло, закуривает. Перед ним большой низкий столик, еще пара кресел. Приглушенно играет музыка, пахнет дорогим освежителем воздуха и полиролью для мебели. Входит Денис, неся небольшую кожаную сумку.
— Ну, храбрый маленький мальчик, — Туманов потирает руки в нетерпении. – Ложись. На стол.
Не шевелюсь. Что он еще задумал? Что в сумке?
— Тебе помочь? – елейным тоном интересуется он.
Просто ложиться? Не раздеваться?
— Денис.
Охранник подходит ко мне, поднимает за шкирку, вытряхивает из рубашки и почти швыряет на стол. Спину холодит гладкая поверхность, я оказываюсь лежать головой к Туманову. Денис разводит мне руки, другой охранник удерживает правую, а сам он левую.
— Так вот, — продолжает Туманов, будто мы и не прерывались. – Сколько живу, столько и удивляюсь, что может человек. Взять, к примеру, шаолиньских монахов. Что они вытворяют! От сильнейшего удара на них не остается ни царапины. А любого другого человека он бы убил.
Мужчина замолчал, чем-то зашуршал. Нет. Не буду смотреть. Закрыть глаза. Не думать. Сгиба руки касается что-то прохладное, затем следует легкий укус. Туманов очень профессионально делает уколы, надо же. И что он мне ввел? Открываю глаза. Мне кажется, или это сочувствие на гранитном лице Дениса? Туманов довольно смеется, щелкает зажигалкой.
— Это замечательная вещь, — шепчет он мне на ухо. Он совсем близко. Я вздрагиваю. Отвращение захлестывает меня с головой. Как же я ненавижу его… — Ощущения невероятные. Ты, наверное, уже чувствуешь.
Легкое покалывание под кожей. Дыхание учащается. Ноги будто бы немеют. В груди начинает гореть. Терпимо. Это вынести можно.
Туманов перебирает мои волосы.
— Какой прекрасный цвет, такие длинные, — хвалит он.
Мурашки пробегают по телу. Несмотря ни на что, его прикосновения приятны.
— Мордашку портить не буду, — решает мужчина.
И через пару секунд я понимаю назначение инъекции. Туманов легко и непринужденно, словно всю жизнь только этим и занимался, проводит скальпелем по моей груди. Я не могу даже кричать от боли, охватившей меня. Было такое ощущение, что мое тело разрезали бензопилой. Это было в сто крат больнее, чем все, что я до этого испытывал. Я широко открыл глаза, выгнулся, но так и не мог закричать. Охранники крепко меня держали, не давая мне шевелиться. Я заскреб ногами по столу. Как же печет… У меня на груди, наверное, огромная рана. Как он сумел? Таким тонким скальпелем?
— Ну как? Оценил?
Мне милостиво дают пару минут прийти в себя. Очень мало. Все еще дико больно. Сердце стучит так бешено, что в ушах гремит.
— Эту прелесть используют для пыток. Ее не выдерживают даже разведчики. А ты знаешь, как хорошо их тренируют?
Блеск лезвия и снова смерть. Маленькая такая. Моя. На этот раз мне требуется гораздо больше времени. Воздуха не хватает. Глупая мысль: «Лучше бы меня снова изнасиловали». Но это действительно было бы менее болезненным.
Туманов продолжает перебирать мои волосы. Наклоняется ко мне. Вижу его лицо в ореоле потолочных светильников:
— Ты понял, зачем все это?
Отрицательно качаю головой.
— Это для того, чтобы ты осознал, что я твой хозяин на всю жизнь. Знаешь, почему ты еще жив? Почему-то мне очень нравится, как ты танцуешь. Ты живешь танцем. Это редкость в наше время. Если ты будешь выполнять все, что я скажу, то проживешь долго. Не скажу, что счастливо, но все же.
Я попытался произнести ответ, но не вышло.
— Что? Ты хочешь что-то сказать?
Денис предостерегающе сжал мое запястье, будто в тиски попал по ощущениям. Но меня уже не остановить. Вообще-то, я специально все это затеял. В надежде, что меня убьют. Глупо, но я был уверен, что Ринату не тронут. Вроде бы этот ее кавалер с искренним интересом на нее смотрел. Если меня не станет случайно, убьет сам Туманов, то вроде бы и претензий нет.
Пытаюсь улыбнуться, собираюсь с силами и говорю:
— Чертов больной ублюдок.
Мужчина на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, я вижу в них ярость. Первобытную. Ненормальную. Скальпель со всей силы вонзается в мою грудь. Вспышка. Захлебываюсь. Что там Туманов говорил о пределе, о выносливости? Вот он у меня. Я успеваю услышать свое сердце, как медленно-медленно оно перестает стучать, и все в мире будто сузилось до этого звука. Успеваю сделать вдох, несмотря на обжигающую боль. В следующую секунду я умираю.
Часть пятая
Это пробуждение я запомню на всю жизнь. Глаза долго не открывались. Я действительно думал, что умер и не мог понять, почему такая подстава со зрением. Внезапно глаза разлепились. Я лежал на том же столе, в той же комнате. Самое страшное, что из груди так же торчал скальпель, только к нему теперь прибавился какой-то огромный шприц где-то в районе сердца. Я закричал. А что еще делать? Тут же кинулся вынимать эту хрень из себя, но мне не дали. Мои руки схватили и завели за голову, правда, сильно не удерживают. Я обреченно застонал. Ничего не кончилось… Сейчас все начнется по новой. А я ведь так старался, терпел. Голос Дениса заставляет вздрогнуть:
— Твое сердце не выдержало. Пришлось прямо в него вколоть адреналин.
— Зачем… — пытаюсь узнать у него, почему у меня украли смерть.
— Ты — идиот, — его голос бесцветен. – Он все равно убил бы девушку с дочерью.
— Нет, — хриплю я. У меня бы получилось.
— Хочешь сказать, ты его лучше знаешь, чем я? – впервые слышу эмоции. Насмешку.
— Нет, но…
— Послушай, придурок, самое лучшее для тебя не сопротивляться. Когда-нибудь он потеряет к тебе интерес.
— Когда-нибудь? – чувствительность возвращается. Больно. Хочется вытащить из груди скальпель и шприц. Тянусь, но мои руки перехватывают. Секунда, и я кричу. Денис одним махом вытаскивает все.
Он уходит из моего поля зрения, чем-то шуршит, потом возвращается, обрабатывает раны, стирает кровь. Ощутимо так. Не жалея меня.
— Ты не понимаешь, что он за человек, — глухо. Если бы я не знал Дениса какое-то время и не старался различить эмоции, то и не различил бы.
— Почему ты работаешь на него? – язык не слушается. Стараюсь, чтобы мой голос звучал нормально. Так тяжело.
— Тебя это не касается.
Все, он замыкается. Я повторяю вопрос, но не получаю на него ответа. Потом меня грубо одевают в пальто, забыв о рубашке, перекидывают через плечо и несут в машину. Там тепло. Я почти ничего не соображаю уже. Отрубаюсь. Сквозь сон чувствую руки, прощупывающие мои карманы, звенит брелок на ключах. Меня осторожно берут на руки. Уверен, что слышал сокрушенный вздох, когда я застонал от боли. А потом знакомое тиканье часов, знакомая подушка.
***
Больше я не сопротивлялся. Проснулся и понял, что так больше не хочу. Не хочу умирать. Не хочу, чтобы по моей вине умирали.
Внутри не было пустоты, как раньше. Там сейчас вообще ничего не было.
Я отлежался пару дней. Наглотался таблеток. Позвонил на работу, сказал, что приду, к большому удивлению Михалыча (заметил, как меня мешком уносили, решил, что я на наркоте).
Очень посмеялся, когда увидел, что вычертил Туманов у меня на груди. Свои инициалы.
На руке, которую сжимал Денис надолго остался темно-синий синяк, опоясывающий запястье, как браслет.
***
Я не был в состоянии вести машину, заказал такси. На входе в клуб меня придирчиво ощупали охранники, и я понял, что Туманов здесь. Поселился он у нас, что ли? Ноги понесли меня в гримерку, но охранник перехватил мою руку:
— К хозяину, — от боли я скривился, но кивнул.
Туманов был в прекрасном расположении духа. Улыбался, шутил с Денисом, с удовольствием наблюдал за представлением. Одет он был привычно – жутко дорогой костюм, белая рубашка. Смотрит на меня пытливо, так въедливо, что кровь стынет. Мягко растягивает губы в улыбке:
— Привет. Как самочувствие?
— Спасибо, — сдержанно отвечаю. – Хорошо.
— Ты быстро оклемался.
Киваю. Денис пристально на меня смотрит.
— Ты будешь сегодня танцевать?
— Да.
— Точно?
— Да.
— Я жду, — он откинулся в кресле. – Потом подойди. В гриме.
В гримерке пусто. Ринату я послал по телефону. Рассудив, что лучше мне с ней не общаться. Она звонила несколько раз, писала, даже приезжала. Вот тогда-то я ее и послал. Переодеваюсь, маскирую синяки пудрой. Порезы на груди легко прячутся бусами, разноцветными и переливающимися. Раны на самом деле не такие глубокие, как казалось там, на столе. Подвожу глаза, вырисовываю губы. Я похож на блядь. Когда трахают больше, чем один за раз, то это уже шлюха? От невеселых дум отвлекает Михалыч. Просачивается, садится на стул в углу, грустно на меня смотрит:
— Во что ты вляпался, Ами?
Блядь, Сашка я, Сашка. Но поправлять нет сил. Глухо роняю:
— Ни во что.
— Ами, Туманов тут поселился. И, чувствует мое сердце, только ради тебя.
Смотрю на пузо Михалыча, обтянутое рубашкой, на пиджак, который ему мал, и топорщится во все стороны. На его блестящую лысину. Михалыч несколько лет назад спас меня тем, что дал мне работу. Вывел на новый уровень. Благодаря ему я не сдох тогда, когда от меня отказались все родственники, потому что я гей. Они тогда так себя проявили – выкинули меня на улицу. Мама, отчим, сестра даже не вспоминали о моем существовании все это время. Конечно, родители воспитаны в СССР, где даже не было секса. Сказали – позор. И я в ответ показал им средний палец. В клубе я был собой. Танцевал для себя. Я любил свою работу. Когда-то.
— Все хорошо, Михалыч, мы нашли с ним общий язык.
Дальше мой выход. Не смотреть в зал. Слушать музыку. Ее тепло, обволакивающее, нежное. Она руководит мной. То, что я делаю, рождается помимо моей воли. Танец – это жизнь.
Но он рано или поздно кончается. Я без эмоций иду к Туманову. Не захожу в гримерку, чтобы смыть пот, текущий с меня рекой, как он и просил. Денис отодвигает мне стул, падаю на него. Все еще тяжело дышу. Туманов привычно курит, будто бы и не замечает, что я тут.
— Можно попить? – тихо прошу я. В горле пересохло.
Мужчина отдает мне свой стакан, и я залпом его выпиваю.
— Еще?
— Нет, спасибо, — я сама вежливость.
— Ты красиво танцуешь. Не хочу тебя калечить. Ты будешь послушным мальчиком?
Я знаю, что это не просто вопрос. Это будто контракт между нами. Скажу да - подпишусь. Нет – тоже подпишусь. Просто киваю. Да, я буду послушным. Да, с меня хватит унижений. Да, я боюсь за жизнь Ринаты и Али.
— Молодец, — как он может так безмятежно улыбаться? – Я буду приходить каждую пятницу. Танцуй для меня.
Снова киваю. Он сидит до конца шоу, которое, наверное, видел уже раз десять. Денис стоит позади меня. Близко. Будто боится, что я что-то сделаю его хозяину. Но я уже ничего не сделаю.
***
Каждый рассвет не похож на предыдущий, да? И что за умник это сказал? Они все для меня на одно лицо. Просыпаюсь в холодном поту посреди ночи и не могу больше уснуть. Лежу, жду солнце. Как обозначение конца моего кошмара. Но оно не согревает. Отражается от недавно выпавшего снега, печально и безразлично, словно это и не его работа дарить нам тепло. Я бы даже сказал — брезгливо.
Считаю недели по пятницам. Пятница – значит, неделя подошла к концу. Каждую пятницу я выступаю. Каждую пятницу после выступления я иду к нему. Сажусь за его столик, где меня уже ждет вода. Он никогда ничего не заказывает в самом заведении. Только берет с собой. Опасливый. Денис привычно позади меня. Он действительно опасается, что я что-то сделаю его хозяину?
Иногда Туманов берет меня в другие клубы, загородные дома. Ему нравится, когда я танцую для его партнеров или друзей. Хотя я сомневаюсь, что этот человек может кого-то назвать своим другом.
Рината уволилась из клуба. Не знаю, что с ней и где она. Даже не вспоминаю наш глупый перепихон по пьяни. Михалыч ругается, что я занимаю один гримерку, выступая лишь по пятницам.
А мне все равно. Вообще.
Прихожу домой. Сажусь за телевизор и не помню ничего из того, что смотрел. Понимаю, что, наверное, меня сломали. Как-то странно. Я же хотел заставить Туманова убить меня. Избавиться от всего этого. Почти получилось…
Я даже не хочу умереть больше.
Сколько так продолжается – не знаю. Недели, месяцы… Новый год я встретил в одиночестве. Перед телевизором. Без привычного оливье и шампанского. Как любой другой день.
***
***
Я стоял у открытого настежь окна и смотрел вдаль. Думал ни о чем. Прекрасная, кстати, тема для размышлений. Стук в дверь удивил меня. Давно уже не слышал его. С друзьями я предпочитал не общаться, Рината не появлялась уже несколько месяцев, ну я сам так захотел. Соседи? Бреду открывать. Денис. С таким же железобетонным выражением лица.
— Что не вышиб дверь? – без интереса спрашиваю я.
Он отодвигает меня, проходит на кухню. Открывает холодильник, ставит чайник. Я, вздохнув, следую за ним. Сажусь на стул, прижимаюсь к стене спиной. Просто оставьте меня все в покое. Денис наливает кипятка в чашку, кидает чайный пакетик. Подумав, добавляет две ложки сахара. И сразу отпивает. Как можно пить такое горячее? Я минут пять жду, пока остынет. Недобрый взгляд карих глаз.
— Ну что?
— Что? – пожимаю плечами я.
— У тебя пустой холодильник.
— Не успел купить продукты.
— Как обычно?
— О чем ты? – я тру виски. Почему-то в последнее время болит голова.
— Ты себя в зеркале видел?
Вздыхаю:
— При чем тут зеркало?
Мужчина с грохотом отставляет чашку и хватает меня за руку. Тащит к зеркалу во весь рост в прихожей. И что? Вот он я. Вижу эту рожу каждый день.
— Ты стал ходячим скелетом.
Ну, по сравнению с Денисом я и правда худоват. Но… кому какое дело? Мужчина хватает меня за плечи и разворачивает к себе:
— Что, это твоя цель?
Совершенно не понимаю, о чем он. Зачем он вообще пришел?
— Какая цель?
— Ты на ходячий труп похож!
Впервые слышу, чтобы он повысил голос. Это звучит опасно, но я улыбаюсь. Сбрасываю его руки и произношу:
— Тебя это так волнует?
Он отступает на шаг. Молчит долго. Бросает:
— Придурок.
— Ты за этим пришел?
— Говорю же, придурок.
Денис смотрит на меня с неприкрытой жалостью и уходит.
— Твое сердце не выдержало. Пришлось прямо в него вколоть адреналин.
— Зачем… — пытаюсь узнать у него, почему у меня украли смерть.
— Ты — идиот, — его голос бесцветен. – Он все равно убил бы девушку с дочерью.
— Нет, — хриплю я. У меня бы получилось.
— Хочешь сказать, ты его лучше знаешь, чем я? – впервые слышу эмоции. Насмешку.
— Нет, но…
— Послушай, придурок, самое лучшее для тебя не сопротивляться. Когда-нибудь он потеряет к тебе интерес.
— Когда-нибудь? – чувствительность возвращается. Больно. Хочется вытащить из груди скальпель и шприц. Тянусь, но мои руки перехватывают. Секунда, и я кричу. Денис одним махом вытаскивает все.
Он уходит из моего поля зрения, чем-то шуршит, потом возвращается, обрабатывает раны, стирает кровь. Ощутимо так. Не жалея меня.
— Ты не понимаешь, что он за человек, — глухо. Если бы я не знал Дениса какое-то время и не старался различить эмоции, то и не различил бы.
— Почему ты работаешь на него? – язык не слушается. Стараюсь, чтобы мой голос звучал нормально. Так тяжело.
— Тебя это не касается.
Все, он замыкается. Я повторяю вопрос, но не получаю на него ответа. Потом меня грубо одевают в пальто, забыв о рубашке, перекидывают через плечо и несут в машину. Там тепло. Я почти ничего не соображаю уже. Отрубаюсь. Сквозь сон чувствую руки, прощупывающие мои карманы, звенит брелок на ключах. Меня осторожно берут на руки. Уверен, что слышал сокрушенный вздох, когда я застонал от боли. А потом знакомое тиканье часов, знакомая подушка.
Больше я не сопротивлялся. Проснулся и понял, что так больше не хочу. Не хочу умирать. Не хочу, чтобы по моей вине умирали.
Внутри не было пустоты, как раньше. Там сейчас вообще ничего не было.
Я отлежался пару дней. Наглотался таблеток. Позвонил на работу, сказал, что приду, к большому удивлению Михалыча (заметил, как меня мешком уносили, решил, что я на наркоте).
Очень посмеялся, когда увидел, что вычертил Туманов у меня на груди. Свои инициалы.
На руке, которую сжимал Денис надолго остался темно-синий синяк, опоясывающий запястье, как браслет.
Я не был в состоянии вести машину, заказал такси. На входе в клуб меня придирчиво ощупали охранники, и я понял, что Туманов здесь. Поселился он у нас, что ли? Ноги понесли меня в гримерку, но охранник перехватил мою руку:
— К хозяину, — от боли я скривился, но кивнул.
Туманов был в прекрасном расположении духа. Улыбался, шутил с Денисом, с удовольствием наблюдал за представлением. Одет он был привычно – жутко дорогой костюм, белая рубашка. Смотрит на меня пытливо, так въедливо, что кровь стынет. Мягко растягивает губы в улыбке:
— Привет. Как самочувствие?
— Спасибо, — сдержанно отвечаю. – Хорошо.
— Ты быстро оклемался.
Киваю. Денис пристально на меня смотрит.
— Ты будешь сегодня танцевать?
— Да.
— Точно?
— Да.
— Я жду, — он откинулся в кресле. – Потом подойди. В гриме.
В гримерке пусто. Ринату я послал по телефону. Рассудив, что лучше мне с ней не общаться. Она звонила несколько раз, писала, даже приезжала. Вот тогда-то я ее и послал. Переодеваюсь, маскирую синяки пудрой. Порезы на груди легко прячутся бусами, разноцветными и переливающимися. Раны на самом деле не такие глубокие, как казалось там, на столе. Подвожу глаза, вырисовываю губы. Я похож на блядь. Когда трахают больше, чем один за раз, то это уже шлюха? От невеселых дум отвлекает Михалыч. Просачивается, садится на стул в углу, грустно на меня смотрит:
— Во что ты вляпался, Ами?
Блядь, Сашка я, Сашка. Но поправлять нет сил. Глухо роняю:
— Ни во что.
— Ами, Туманов тут поселился. И, чувствует мое сердце, только ради тебя.
Смотрю на пузо Михалыча, обтянутое рубашкой, на пиджак, который ему мал, и топорщится во все стороны. На его блестящую лысину. Михалыч несколько лет назад спас меня тем, что дал мне работу. Вывел на новый уровень. Благодаря ему я не сдох тогда, когда от меня отказались все родственники, потому что я гей. Они тогда так себя проявили – выкинули меня на улицу. Мама, отчим, сестра даже не вспоминали о моем существовании все это время. Конечно, родители воспитаны в СССР, где даже не было секса. Сказали – позор. И я в ответ показал им средний палец. В клубе я был собой. Танцевал для себя. Я любил свою работу. Когда-то.
— Все хорошо, Михалыч, мы нашли с ним общий язык.
Дальше мой выход. Не смотреть в зал. Слушать музыку. Ее тепло, обволакивающее, нежное. Она руководит мной. То, что я делаю, рождается помимо моей воли. Танец – это жизнь.
Но он рано или поздно кончается. Я без эмоций иду к Туманову. Не захожу в гримерку, чтобы смыть пот, текущий с меня рекой, как он и просил. Денис отодвигает мне стул, падаю на него. Все еще тяжело дышу. Туманов привычно курит, будто бы и не замечает, что я тут.
— Можно попить? – тихо прошу я. В горле пересохло.
Мужчина отдает мне свой стакан, и я залпом его выпиваю.
— Еще?
— Нет, спасибо, — я сама вежливость.
— Ты красиво танцуешь. Не хочу тебя калечить. Ты будешь послушным мальчиком?
Я знаю, что это не просто вопрос. Это будто контракт между нами. Скажу да - подпишусь. Нет – тоже подпишусь. Просто киваю. Да, я буду послушным. Да, с меня хватит унижений. Да, я боюсь за жизнь Ринаты и Али.
— Молодец, — как он может так безмятежно улыбаться? – Я буду приходить каждую пятницу. Танцуй для меня.
Снова киваю. Он сидит до конца шоу, которое, наверное, видел уже раз десять. Денис стоит позади меня. Близко. Будто боится, что я что-то сделаю его хозяину. Но я уже ничего не сделаю.
Каждый рассвет не похож на предыдущий, да? И что за умник это сказал? Они все для меня на одно лицо. Просыпаюсь в холодном поту посреди ночи и не могу больше уснуть. Лежу, жду солнце. Как обозначение конца моего кошмара. Но оно не согревает. Отражается от недавно выпавшего снега, печально и безразлично, словно это и не его работа дарить нам тепло. Я бы даже сказал — брезгливо.
Считаю недели по пятницам. Пятница – значит, неделя подошла к концу. Каждую пятницу я выступаю. Каждую пятницу после выступления я иду к нему. Сажусь за его столик, где меня уже ждет вода. Он никогда ничего не заказывает в самом заведении. Только берет с собой. Опасливый. Денис привычно позади меня. Он действительно опасается, что я что-то сделаю его хозяину?
Иногда Туманов берет меня в другие клубы, загородные дома. Ему нравится, когда я танцую для его партнеров или друзей. Хотя я сомневаюсь, что этот человек может кого-то назвать своим другом.
Рината уволилась из клуба. Не знаю, что с ней и где она. Даже не вспоминаю наш глупый перепихон по пьяни. Михалыч ругается, что я занимаю один гримерку, выступая лишь по пятницам.
А мне все равно. Вообще.
Прихожу домой. Сажусь за телевизор и не помню ничего из того, что смотрел. Понимаю, что, наверное, меня сломали. Как-то странно. Я же хотел заставить Туманова убить меня. Избавиться от всего этого. Почти получилось…
Я даже не хочу умереть больше.
Сколько так продолжается – не знаю. Недели, месяцы… Новый год я встретил в одиночестве. Перед телевизором. Без привычного оливье и шампанского. Как любой другой день.
Я стоял у открытого настежь окна и смотрел вдаль. Думал ни о чем. Прекрасная, кстати, тема для размышлений. Стук в дверь удивил меня. Давно уже не слышал его. С друзьями я предпочитал не общаться, Рината не появлялась уже несколько месяцев, ну я сам так захотел. Соседи? Бреду открывать. Денис. С таким же железобетонным выражением лица.
— Что не вышиб дверь? – без интереса спрашиваю я.
Он отодвигает меня, проходит на кухню. Открывает холодильник, ставит чайник. Я, вздохнув, следую за ним. Сажусь на стул, прижимаюсь к стене спиной. Просто оставьте меня все в покое. Денис наливает кипятка в чашку, кидает чайный пакетик. Подумав, добавляет две ложки сахара. И сразу отпивает. Как можно пить такое горячее? Я минут пять жду, пока остынет. Недобрый взгляд карих глаз.
— Ну что?
— Что? – пожимаю плечами я.
— У тебя пустой холодильник.
— Не успел купить продукты.
— Как обычно?
— О чем ты? – я тру виски. Почему-то в последнее время болит голова.
— Ты себя в зеркале видел?
Вздыхаю:
— При чем тут зеркало?
Мужчина с грохотом отставляет чашку и хватает меня за руку. Тащит к зеркалу во весь рост в прихожей. И что? Вот он я. Вижу эту рожу каждый день.
— Ты стал ходячим скелетом.
Ну, по сравнению с Денисом я и правда худоват. Но… кому какое дело? Мужчина хватает меня за плечи и разворачивает к себе:
— Что, это твоя цель?
Совершенно не понимаю, о чем он. Зачем он вообще пришел?
— Какая цель?
— Ты на ходячий труп похож!
Впервые слышу, чтобы он повысил голос. Это звучит опасно, но я улыбаюсь. Сбрасываю его руки и произношу:
— Тебя это так волнует?
Он отступает на шаг. Молчит долго. Бросает:
— Придурок.
— Ты за этим пришел?
— Говорю же, придурок.
Денис смотрит на меня с неприкрытой жалостью и уходит.
Часть шестая
Сегодня пятница.
Как обычно танцую, потом сижу с Тумановым. Сегодня не в зале, а в отдельном кабинете. Он курит, так много, что вокруг плывет сизый дым.
— Мой маленький друг, — улыбается мужчина мне. Как самому близкому человеку во вселенной. – У нас сегодня большой день. Я совершил сделку века.
Он смеется. Не спрашиваю ничего. Сделка, так сделка. Его глаза лихорадочно блестят. Наркотики? Хрен его знает почему.
— Ты танцевал сегодня особенно.
Склоняю голову, принимая похвалу. Ни черта я особенно не танцевал. Я вообще перестал танцевать. Совершаю лишь механические, заученные движения.
— Я заказал лучшее шампанское. Отпразднуем?
Интересно, что бы он сделал, ответь я отказом? Не смешно даже думать об этом, если честно.
В кабинет влетает Михалыч. Расплывается в льстивой улыбке, что-то говорит. Из потока невразумительной речи, я могу понять лишь то, что шампанского, заказанного Тумановым нет.
— Оно же значится в меню, – я чувствую лед в его голосе, несмотря на показную приязнь. И, вдруг, очень четко понимаю, что сейчас что-то произойдет. Это вырывает меня из бесконечного оцепенения, в котором я нахожусь вот уже несколько месяцев. Во рту пересыхает, а сердце с удвоенным рвением разгоняет кровь.
— Значится, — кивает Михалыч, — мне так жаль, просто…
Что там было «просто» я уже не услышал. Прозвучал выстрел. Он оглушил меня. С тупым выражением лица смотрю, как на его бордовой рубашке, пуговицы которой расходятся на пузе, появляется темное пятно. Оно расползается. До меня доходит. Я кричу. Кидаюсь к Михалычу, хватаю его за плечи, трясу. Открываю и закрываю рот. Ничего не могу сказать. Но уже мгновенья спустя кричу:
— Скорую!
Оборачиваюсь на Туманова. Он сидит и смотрит. Так, будто перед ним разыгрывается увлекательнейшее представление.
Но мне все равно.
Я ползу к нему, тяну к нему руки, захлебываюсь:
— Пожалуйста, вызови скорую, пожалуйста, пожалуйста…
Он улыбается. Безумно. Довольно.
— Умоляю…
Вцепляюсь в его ногу намертво. Он оказывается невероятно сильным. Хватает меня за плечи, тянет к себе на колени, шепчет на ухо:
— Я не буду ему помогать, он сам виноват...
— Пожа… — перебиваю я его, но Туманов закрывает мой рот своими пальцами:
— Ты все поймешь. Потом. Успокойся, он не стоит этого.
Я дрожу, будто часа два простоял на улице в лютую стужу. Туманов прижимает меня к себе, укачивает. Слезы не переставая льются по моему лицу. На его дорогущую рубашку, на его шею, на его теплые руки.
— Я привязался к тебе, мой маленький, — слышу его голос, — ты прекрасно танцуешь. Я никогда не отпущу тебя.
Мне кажется, что все это сон. Да. Нет в трех шагах от меня трупа Михалыча, моего Михалыча, который дал мне шанс на эту гребаную жизнь. Не я сижу на коленях у самого ужасного человека, которого я только мог представить своим небогатым воображением. Нет охранников, которые замерли и ждут приказа убрать тело. Среди них нет Дениса, который не такой, как все, не смотря на его вечно каменную рожу.
Сколько проходит времени… Не знаю. Туманов просто говорит:
— Хочу шампанского, поехали в другой клуб.
Осторожно ссаживает меня со своих колен. Подцепляет подбородок:
— Ты не поедешь?
Мотаю головой. Нет. Нет. Нет.
Денис накрывает скатертью труп. Другой охранник куда-то звонит и договаривается о том, чтобы забрали тело. Туманов уходит, что-то напевая. А я сижу. Просто сижу. Как будто это все не правда, как будто меня здесь нет.
Кто-то трогает меня за плечо, зовет по имени. Я смеюсь в ответ:
— Ты знаешь, как меня зовут?
И называет меня Денис Сашкой, не Ами, не Аметистом. Я хохочу во весь голос. Охранник у двери косится на меня, спрашивает у Дениса:
— Он, нормально?
— Да, я отвезу его домой.
— Валяй. А мне труп сторожить.
Он смеется, словно сказал что-то очень остроумное. Я смеюсь вместе с ним.
Денис дергает меня вверх, ставит на ноги. Так как я продолжаю смеяться, на мою щеку опускается тяжелая рука. Трясу головой. А, по фигу. Моего веселья ни что не испортит. Мужчина ведет меня к выходу, зашвыривает в свою машину.
— Заедешь в магазин? – прошу я.
— Зачем? – не отрываясь от дороги, интересуется Денис.
— Куплю самое дорогое шампанское! – кричу я и снова смеюсь.
Ни в какой магазин мы не поехали, он привез меня к дому. Фыркнув, я гордо направился в подъезд, думая, что сейчас он уедет, и я сам сбегаю в круглосуточный супермаркет. Как бы ни так. Этот козел увязался со мной до самой квартиры. Не попадая в замочную скважину, я бурчу:
— Валил бы ты отсюда.
Он молча забирает у меня ключ и открывает с первого раза. Захожу в квартиру я, затем он.
— Убирайся! – все-таки срываюсь я.
Денис закрывает дверь на щеколду.
— Что ты здесь забыл, придурок? – я ору. Так громко, что непозволительно в позднее время. – Холодильник решил проверить? Иди! Ни хрена там нет!
Замолкаю. Тяжело дышу. Мужчина молча смотрит на меня. Это раздражает.
— Пошел вон! Козел! Идиот! Мразь!
На этом мой словарный запас кончается. Дышать неожиданно нечем. Я хватаюсь за грудь и чувствую, что скоро будет истерика.
— Уходи, пожалуйста, — мой шепот едва различим, но я знаю, Денис слышит. Если не слышит, то понимает.
Но мужчина снимает свою кожаную куртку, вешает в шкаф. Я не выдерживаю. Что-то ломается. Я опускаюсь на пол и всхлипываю. Сначала тихо, потом громче, потом я кричу, плачу, кусаю руки. Сильно-сильно. Чтобы заглушить внутреннюю боль. Денис садится рядом. Молча смотрит. Берет мою кисть и начинает покрывать быстрыми поцелуями. Не могу ничего сказать. Он тянется к моим губам, ощутимо прикусывает нижнюю. Мой всхлип тонет где-то между нами. Денис прижимает меня к себе. Уверено, не сомневаясь. Его рука под моей толстовкой, вторая придерживает меня за плечи.
Широко раскрываю глаза.
Что я делаю? Нет. Вырываюсь, молочу по его груди. Но я для него будто крошечный комар. Он не может целовать мои губы, я верчу головой, но целует мою шею, сдирает толстовку.
— Нет! – так громко, что звенит в ушах.
Выворачиваюсь, отползаю. Он легко ловит меня за ремень на джинсах и притягивает обратно к себе. Он горячий. Пахнет потом и чем-то горьким.
— Нет же! – я упираюсь руками в его грудь, отталкиваю его.
Но он везде. Куда бы я не повернулся.
— Пожалуйста…
Силы покидают меня. А слезы все так же льются. Денис снимает с меня толстовку, рвет майку под ней. Кусает. Больно. Я вскрикиваю. Ему это надоедает, громко, и он зажимает мне рот своей рукой. Она такая большая… Он кусает мою шею, мою грудь. Очень больно, когда это делают с сосками. Наверное, даже кровь пошла.
Когда его рука сдирает с меня джинсы, я хорошенько задвигаю ему между ног и, в спасительные секунды пока он матерится, ползу в спальню. Зачем? Нужно на кухню. Там нож. Хотя, что я могу им сделать?
Денис настигает меня спустя мгновенье. Срывает джинсы, подхватывает под бедра и усаживает на комод. Так, что я не могу свести ноги, потому что он стоит между ними. Мне не выбраться…
— Пожалуйста, — прошу я из последних сил. – Не нужно, не делай этого…
Он тянется к крему для рук, долго возится с коробочкой, впившись зубами в мое плечо. Я пытаюсь ему препятствовать, размахиваю руками, сдираю кожу на его спине ногтями, но ничего не выходит. Наконец, он открывает крем, выдавливает массу себе на руку, растирает по члену, тянется ко мне между ног. Я от души залепляю ему пощечину. Одной рукой, скользкой от крема, он хватает меня за запястья, заводит вверх и крепко сжимает. Другой все-таки смазывает меня кремом. Я чувствую его головку. Он проникает в меня, не дав опомнится. Сжимаю зубы, задыхаюсь от непрекращающихся слез.
— Мне больно, — еле слышно вырывается у меня, на что Денис произносит:
— Я знаю.
Когда он двигается, я сосредотачиваюсь только на этом. Раздирает, хочется кричать… Это ненормально. Ненормально, что все это происходит со мной. Ненормально, что я ничего не могу сделать. Ненормально, что я возбужден.
Денис отпускает мои руки, сжимает крепко бедра, притягивает меня к себе как можно ближе. Стону. Беззастенчиво. Я хочу его. Хочу кончить. Хочу, чтобы он делал это грубо. Хочу, чтобы он снова укусил меня. Оставил на мне свой след. Может потом, когда я буду смотреться в зеркало, я пойму, что я не один.
Он большой. За него можно спрятаться.
Тихо всхлипываю и крепко прижимаюсь к нему. Прошу еще. И он дает мне это, такое нужное «еще». Он доводит меня до точки. Зажимает мне рот, не дает кричать.
Я кончаю первый.
Ему требуется еще несколько минут. Чувствую его член в себе. Как плотно и тесно его обхватывают мои мышцы. Как он держится? Мне больно, но я знаю, что так и нужно.
Пару секунд Денис приходит в себя.
Затем подхватывает меня и несет в спальню. Кладет на кровать, целует каждую отметину от своего укуса. Я закрываю глаза. Хорошо. Больно и хорошо.
Он ложится рядом, обхватывает меня своими ручищами. Мы молчим. А потом я говорю:
— Я убью его.
Рушу, да, знаю.
Тяжелый вздох.
— Тебе не удастся.
Киваю. Ладно. Глаза слипаются.
— Ты уйдешь?
— Да. Нас не должны видеть вместе.
О ком он заботится, о себе или обо мне?
Не важно.
Это остается и неважным утром, когда я просыпаюсь один, но с твердым решением убить Туманова.
Как обычно танцую, потом сижу с Тумановым. Сегодня не в зале, а в отдельном кабинете. Он курит, так много, что вокруг плывет сизый дым.
— Мой маленький друг, — улыбается мужчина мне. Как самому близкому человеку во вселенной. – У нас сегодня большой день. Я совершил сделку века.
Он смеется. Не спрашиваю ничего. Сделка, так сделка. Его глаза лихорадочно блестят. Наркотики? Хрен его знает почему.
— Ты танцевал сегодня особенно.
Склоняю голову, принимая похвалу. Ни черта я особенно не танцевал. Я вообще перестал танцевать. Совершаю лишь механические, заученные движения.
— Я заказал лучшее шампанское. Отпразднуем?
Интересно, что бы он сделал, ответь я отказом? Не смешно даже думать об этом, если честно.
В кабинет влетает Михалыч. Расплывается в льстивой улыбке, что-то говорит. Из потока невразумительной речи, я могу понять лишь то, что шампанского, заказанного Тумановым нет.
— Оно же значится в меню, – я чувствую лед в его голосе, несмотря на показную приязнь. И, вдруг, очень четко понимаю, что сейчас что-то произойдет. Это вырывает меня из бесконечного оцепенения, в котором я нахожусь вот уже несколько месяцев. Во рту пересыхает, а сердце с удвоенным рвением разгоняет кровь.
— Значится, — кивает Михалыч, — мне так жаль, просто…
Что там было «просто» я уже не услышал. Прозвучал выстрел. Он оглушил меня. С тупым выражением лица смотрю, как на его бордовой рубашке, пуговицы которой расходятся на пузе, появляется темное пятно. Оно расползается. До меня доходит. Я кричу. Кидаюсь к Михалычу, хватаю его за плечи, трясу. Открываю и закрываю рот. Ничего не могу сказать. Но уже мгновенья спустя кричу:
— Скорую!
Оборачиваюсь на Туманова. Он сидит и смотрит. Так, будто перед ним разыгрывается увлекательнейшее представление.
Но мне все равно.
Я ползу к нему, тяну к нему руки, захлебываюсь:
— Пожалуйста, вызови скорую, пожалуйста, пожалуйста…
Он улыбается. Безумно. Довольно.
— Умоляю…
Вцепляюсь в его ногу намертво. Он оказывается невероятно сильным. Хватает меня за плечи, тянет к себе на колени, шепчет на ухо:
— Я не буду ему помогать, он сам виноват...
— Пожа… — перебиваю я его, но Туманов закрывает мой рот своими пальцами:
— Ты все поймешь. Потом. Успокойся, он не стоит этого.
Я дрожу, будто часа два простоял на улице в лютую стужу. Туманов прижимает меня к себе, укачивает. Слезы не переставая льются по моему лицу. На его дорогущую рубашку, на его шею, на его теплые руки.
— Я привязался к тебе, мой маленький, — слышу его голос, — ты прекрасно танцуешь. Я никогда не отпущу тебя.
Мне кажется, что все это сон. Да. Нет в трех шагах от меня трупа Михалыча, моего Михалыча, который дал мне шанс на эту гребаную жизнь. Не я сижу на коленях у самого ужасного человека, которого я только мог представить своим небогатым воображением. Нет охранников, которые замерли и ждут приказа убрать тело. Среди них нет Дениса, который не такой, как все, не смотря на его вечно каменную рожу.
Сколько проходит времени… Не знаю. Туманов просто говорит:
— Хочу шампанского, поехали в другой клуб.
Осторожно ссаживает меня со своих колен. Подцепляет подбородок:
— Ты не поедешь?
Мотаю головой. Нет. Нет. Нет.
Денис накрывает скатертью труп. Другой охранник куда-то звонит и договаривается о том, чтобы забрали тело. Туманов уходит, что-то напевая. А я сижу. Просто сижу. Как будто это все не правда, как будто меня здесь нет.
Кто-то трогает меня за плечо, зовет по имени. Я смеюсь в ответ:
— Ты знаешь, как меня зовут?
И называет меня Денис Сашкой, не Ами, не Аметистом. Я хохочу во весь голос. Охранник у двери косится на меня, спрашивает у Дениса:
— Он, нормально?
— Да, я отвезу его домой.
— Валяй. А мне труп сторожить.
Он смеется, словно сказал что-то очень остроумное. Я смеюсь вместе с ним.
Денис дергает меня вверх, ставит на ноги. Так как я продолжаю смеяться, на мою щеку опускается тяжелая рука. Трясу головой. А, по фигу. Моего веселья ни что не испортит. Мужчина ведет меня к выходу, зашвыривает в свою машину.
— Заедешь в магазин? – прошу я.
— Зачем? – не отрываясь от дороги, интересуется Денис.
— Куплю самое дорогое шампанское! – кричу я и снова смеюсь.
Ни в какой магазин мы не поехали, он привез меня к дому. Фыркнув, я гордо направился в подъезд, думая, что сейчас он уедет, и я сам сбегаю в круглосуточный супермаркет. Как бы ни так. Этот козел увязался со мной до самой квартиры. Не попадая в замочную скважину, я бурчу:
— Валил бы ты отсюда.
Он молча забирает у меня ключ и открывает с первого раза. Захожу в квартиру я, затем он.
— Убирайся! – все-таки срываюсь я.
Денис закрывает дверь на щеколду.
— Что ты здесь забыл, придурок? – я ору. Так громко, что непозволительно в позднее время. – Холодильник решил проверить? Иди! Ни хрена там нет!
Замолкаю. Тяжело дышу. Мужчина молча смотрит на меня. Это раздражает.
— Пошел вон! Козел! Идиот! Мразь!
На этом мой словарный запас кончается. Дышать неожиданно нечем. Я хватаюсь за грудь и чувствую, что скоро будет истерика.
— Уходи, пожалуйста, — мой шепот едва различим, но я знаю, Денис слышит. Если не слышит, то понимает.
Но мужчина снимает свою кожаную куртку, вешает в шкаф. Я не выдерживаю. Что-то ломается. Я опускаюсь на пол и всхлипываю. Сначала тихо, потом громче, потом я кричу, плачу, кусаю руки. Сильно-сильно. Чтобы заглушить внутреннюю боль. Денис садится рядом. Молча смотрит. Берет мою кисть и начинает покрывать быстрыми поцелуями. Не могу ничего сказать. Он тянется к моим губам, ощутимо прикусывает нижнюю. Мой всхлип тонет где-то между нами. Денис прижимает меня к себе. Уверено, не сомневаясь. Его рука под моей толстовкой, вторая придерживает меня за плечи.
Широко раскрываю глаза.
Что я делаю? Нет. Вырываюсь, молочу по его груди. Но я для него будто крошечный комар. Он не может целовать мои губы, я верчу головой, но целует мою шею, сдирает толстовку.
— Нет! – так громко, что звенит в ушах.
Выворачиваюсь, отползаю. Он легко ловит меня за ремень на джинсах и притягивает обратно к себе. Он горячий. Пахнет потом и чем-то горьким.
— Нет же! – я упираюсь руками в его грудь, отталкиваю его.
Но он везде. Куда бы я не повернулся.
— Пожалуйста…
Силы покидают меня. А слезы все так же льются. Денис снимает с меня толстовку, рвет майку под ней. Кусает. Больно. Я вскрикиваю. Ему это надоедает, громко, и он зажимает мне рот своей рукой. Она такая большая… Он кусает мою шею, мою грудь. Очень больно, когда это делают с сосками. Наверное, даже кровь пошла.
Когда его рука сдирает с меня джинсы, я хорошенько задвигаю ему между ног и, в спасительные секунды пока он матерится, ползу в спальню. Зачем? Нужно на кухню. Там нож. Хотя, что я могу им сделать?
Денис настигает меня спустя мгновенье. Срывает джинсы, подхватывает под бедра и усаживает на комод. Так, что я не могу свести ноги, потому что он стоит между ними. Мне не выбраться…
— Пожалуйста, — прошу я из последних сил. – Не нужно, не делай этого…
Он тянется к крему для рук, долго возится с коробочкой, впившись зубами в мое плечо. Я пытаюсь ему препятствовать, размахиваю руками, сдираю кожу на его спине ногтями, но ничего не выходит. Наконец, он открывает крем, выдавливает массу себе на руку, растирает по члену, тянется ко мне между ног. Я от души залепляю ему пощечину. Одной рукой, скользкой от крема, он хватает меня за запястья, заводит вверх и крепко сжимает. Другой все-таки смазывает меня кремом. Я чувствую его головку. Он проникает в меня, не дав опомнится. Сжимаю зубы, задыхаюсь от непрекращающихся слез.
— Мне больно, — еле слышно вырывается у меня, на что Денис произносит:
— Я знаю.
Когда он двигается, я сосредотачиваюсь только на этом. Раздирает, хочется кричать… Это ненормально. Ненормально, что все это происходит со мной. Ненормально, что я ничего не могу сделать. Ненормально, что я возбужден.
Денис отпускает мои руки, сжимает крепко бедра, притягивает меня к себе как можно ближе. Стону. Беззастенчиво. Я хочу его. Хочу кончить. Хочу, чтобы он делал это грубо. Хочу, чтобы он снова укусил меня. Оставил на мне свой след. Может потом, когда я буду смотреться в зеркало, я пойму, что я не один.
Он большой. За него можно спрятаться.
Тихо всхлипываю и крепко прижимаюсь к нему. Прошу еще. И он дает мне это, такое нужное «еще». Он доводит меня до точки. Зажимает мне рот, не дает кричать.
Я кончаю первый.
Ему требуется еще несколько минут. Чувствую его член в себе. Как плотно и тесно его обхватывают мои мышцы. Как он держится? Мне больно, но я знаю, что так и нужно.
Пару секунд Денис приходит в себя.
Затем подхватывает меня и несет в спальню. Кладет на кровать, целует каждую отметину от своего укуса. Я закрываю глаза. Хорошо. Больно и хорошо.
Он ложится рядом, обхватывает меня своими ручищами. Мы молчим. А потом я говорю:
— Я убью его.
Рушу, да, знаю.
Тяжелый вздох.
— Тебе не удастся.
Киваю. Ладно. Глаза слипаются.
— Ты уйдешь?
— Да. Нас не должны видеть вместе.
О ком он заботится, о себе или обо мне?
Не важно.
Это остается и неважным утром, когда я просыпаюсь один, но с твердым решением убить Туманова.
Часть седьмая
На похоронах Михалыча я впервые за долгое время увидел Ринату. Черное ей к лицу. Она прекрасно выглядела. Свежая, счастливая. Стояла с показной скорбью на лице, а под локоть ее поддерживал тот самый охранник Туманова. Неужели у них все серьезно?
Ненавижу похороны. Не понимаю. Вот был Михалыч, и уже его нет. Оболочка, тело осталось. Оно ненастоящее. Восковое. С капельками будто пота на лице, а на самом деле, эти капельки не что иное, как простое явление, называемое конденсатом. Просто Михалыча достали из холодильника в морге пару часов назад. Кстати, в морге жутко пахнет. И работают там жуткие люди. Туманову как раз место там. Вот это приносило бы ему удовольствие, я уверен.
После того как гроб закопали (безутешная вдова, конечно, покидалась на него, для приличия, а мать Михалыча упала в обморок, конечно, кормилец же), все загрузились в большой автобус и нас повезли в ресторан на поминки.
Рината села позади меня со своим «другом». В середине пути она наклонилась и спросила:
— Ты как, Ами?
Вздохнув, я отвечаю:
— Да нормально.
Молчим. Чувствую затылком неприязненный взгляд охранника.
— Хоть бы к Але зашел, она тебя, наверное, и не вспомнит.
Что мне ее упреки? Какая Аля? Мне не до нее абсолютно. Просто киваю. Лучше не спорить.
— Что на тебя тогда нашло? – она касается моего плеча.
Вздрагиваю. От ответа меня спасает то, что автобус останавливается. Подскакиваю, будто самый голодный.
Кто сказал, что это будет ресторан? Средней паршивости кабак, накрытый скромненько стол.
По мере опустошения рюмок и тарелок, становится веселее. Мало кто грустит, многие с интересом общаются. Похороны – это насмешка. Я всегда так думал. Выбираю момент и выскальзываю на улицу. Холодно. Очень. Идет снег, дует ветер.
Как мне убить Туманова?
Охранники на входе всегда обыскивают меня тщательно. Выхватить у них оружие? Мне просто не успеть. Так же не успеть разбить бутылку, к примеру, и розочкой прорезать его горло. Смотреть, как эта тварь захлебывается своей кровью, как в его глазах появляется страх, когда он поймет, что жизнь покидает его.
Нужно что-то придумать. Думай.
Но ничего не идет в голову.
У Туманова много охраны.
Мы никогда не остаемся одни.
Бесполезно.
Ловлю такси и еду домой. В прихожей долго стою и верчу в руках коробочку с кремом, которую Денис использовал как смазку.
***
Меня будит звонок на сотовый.
— Собирайся. Час.
Сухой голос Дениса. Ни привет, ни пока. Пять часов утра. Вообще, эти его два слова значат то, что он заедет за мной через час и повезет к Туманову. Загадка вот в чем – на фига я ему понадобился так рано? Или так поздно?
Оказалось, что загадки нет. Туманов продолжает праздновать свою сделку века. Для этого он снял загородный клуб примерно в ста пятидесяти километрах от города. Вот Денис меня туда и везет. Всю дорогу молчит. А я ничего и не спрашиваю. Смотрю в окно. Засыпанные снегом поля, редкие лесополосы и деревеньки. Машин мало, дорога пустая, мы добираемся к восьми утра.
Загородный клуб огорожен высоченным забором, со шлагбаумом, по периметру стоят охранники. В такую-то холодину. И чего Туманов вечно опасается? Наверное, не просто так.
Меня ведут в одноэтажный домик. Говорят сидеть и ждать. Я так понимаю, что Туманов отмечал всю ночь и спит. Мне же лучше. Домик небольшой, уютный. Две комнаты. Гостиная и спальня. В гостиной телевизор, большой кожаный диван, не совсем уместный тут. В углу бар. Там находится апельсиновый сок, печенье. Всю спальню занимает одна большая кровать, за перегородкой скрывается унитаз и душ.
Сойдет.
Смотрю телевизор, незаметно для себя засыпаю. Ничего не снится. Я давно уже не вижу снов. От неудобной позы затекли ноги, потягиваюсь. Вижу на столе поднос с тарелками. Какой-то суп, хлеб, пюре с мясом. Все остывшее. Не хочу кушать, нет аппетита.
Пью свой сок с печеньем, смотрю телевизор. Благо, тут каналов двести. И так до вечера. На часах одиннадцать. За мной так и не пришли. Пожимаю плечами, ладно, мне же лучше. Туманова не поймешь.
К двенадцати принимаю душ и ложусь спать. В одежде.
***
Очень невежливо вот так вот тормошить. Это я пытаюсь донести недовольным взглядом до охранника, который меня будит. Бесполезно. Пока чищу зубы, размышляю, почему не Денис? Все просто. Меня ведут в самое большое здание, где во всех окнах горит свет и доносится музыка. Туманов вместе с Денисом наблюдают за стриптизершами, развалившись на диванах. Оба нетрезвые, без пиджаков, с расстегнутыми воротничками рубашек. Стою перед ними, жду, когда же Туманов соизволит обратить свое внимание на меня. Он обращает спустя пару минут, расплывается в улыбке:
— Я скучал по тебе. Как похороны?
Можно было догадаться, что за мной следят.
— Нормально, — стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Ублюдок...
— Как тебе девочки? – Туманов указывает на двух полуголых девушек.
Высокие, стройные, кукольные личики. Макияж яркий, губы накачаны силиконом. Бляди. Это и говорю. Туманов смеется. Хлопает по дивану рядом с собой, приглашая сесть. Внутри все сжимается. Меня передергивает от омерзения. Но я делаю над собой усилие, сажусь. Краем глаза замечаю, как Денис равнодушно делает глоток из своего стакана с неизвестным мне содержимым. Смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. Не могу прочитать ни одной эмоции.
Туманов сжимает меня в объятиях. От него так и разит алкоголем. Смотрю на него и вижу только застывшее восковое лицо Михалыча в гробу.
— Я хочу, чтобы ты завтра станцевал для моих партнеров. Они прибудут после обеда. Хорошо, маленький? – его руки отводят волосы с моего лица, за которые я так старательно прячусь.
Киваю. Что мне еще делать? Вдруг… На диване, рядом с Денисом, на его небрежно брошенном пиджаке вижу кобуру с пистолетом внутри. Не верю своим глазам. Это же… шанс!
— Станцуй для меня, — шепчет Туманов мне на ухо, проводя языком по щеке. Меня трясет от отвращения. От его бархатного тона, от его ласковых прикосновений. Но в голове все мысли только о пистолете. Я убью его.
Улыбка на моем лице не вымученная. Она настоящая. Я чувствую, что все скоро кончится. Встаю, скидываю толстовку, остаюсь в футболке. Машу небрежно девушкам, чтобы они отошли. Они вопросительно смотрят на Туманова, он легко им кивает. Заинтригован. Не понимает, что за огонь в моих глазах. Жду музыку. Другую. Я знаю, что следующая песня будет идеальной. Так и есть. Это будет не просто танец. Это будет то, от чего все потеряют голову.
Закрываю глаза. Руки ползут вверх, выше, тело выгибается, подчиняясь ритму. Резкий разворот, шаг, и я почти у столика. Туманов не отрывает от меня взгляда. Чуть приподнимаю футболку. Я же мастер танца живота. Вы и не знали, что я могу делать такое. Я и сам не знал, если честно. Стараюсь не смотреть на пистолет. Но не выдерживаю. И тут Денис перехватывает мой взгляд. Понимает. Я пропал… Обреченность. Но мужчина не двигается, не пытается убрать оружие, не изменяется в лице. С каждым ударом сердца колет в боку. Я весь мокрый. И это не только от танца.
Стягиваю футболку. Не знали, что это можно сделать так эротично? Кто-то догадался приглушить освещение. Полумрак. Это только мне на руку.
Джинсы. Пуговица. Вторая. Третья. Полный похоти взгляд Туманова. Мне становится страшно. Если не получится, то я обрекаю себя на такое... Не думать. Одно движение и я на столе перед Тумановым. Запрыгиваю, как кошка. Он подается вперед. Я улыбаюсь, ногой опрокидываю на Дениса его стакан. Жидкость растекается по его брюкам, рубашке. Его лицо каменное. Смеюсь. Вы еще не все видели. Особенно ты, Денис.
То, что я делаю дальше, наверное, делают шлюхи, чтобы соблазнить своих клиентов, но Туманову нравится. Он расстегнул рубашку до пояса и так смотрит, что я понимаю четко, так четко, как никогда в своей жизни — обратно пути нет. Я принял решение. Должен идти до конца.
Музыка затихает. Я лежу на столе и тяжело дышу. Туманов проводит по моей груди, где выпуклыми шрамами значатся его инициалы, очерчивает пальцем мышцы на животе, поддевает резинку трусов – единственного предмета одежды, оставшегося на мне.
— Что бы мне с тобой сделать? – задумчиво, не замечая, как сбивается мое дыхание. – Ты так старался. Я впечатлен. Ты маленькая распутная шлюшка.
Он оттягивает мои волосы. Заглядывает в глаза. Усмехается. Наклоняется и целует. Это мерзко, противно. Чувствую тошноту, но сдерживаюсь. Неимоверным усилием. Язык в моем рту, руки на моем горле, которые сжимаются.
— Нравится? – Туманов отрывается от меня, чуть ослабляет хватку на горле. Дает сделать глоток воздуха.
Стараюсь, чтобы весь мой вид говорил о том, что я получаю кайф. Туманов доволен. Он наклоняется ко мне, чтобы продолжить начатое. Прежде, чем он погрузит меня в омерзительный поцелуй, я говорю:
— Пусть они уйдут, — с придыханием, с мольбой, с многообещающим взглядом.
Мужчина убирает руки с моего горла. Смотрит на охранников, открывших рты от разыгравшегося тут представления, на Дениса с его непробиваемой рожей.
— Пошли вон.
Не верю. Денис тоже. Но опасный блеск в глазах своего хозяина он тоже заметил. Спорить нельзя. У меня обрывается сердце, когда он небрежно тянет руку к пистолету. Нет, он не может… Рука падает. Денис проходит мимо. Вместе со всеми охранниками выходит за дверь. А пистолет остается.
Вот он. Этот момент.
Туманов откидывается на диване. Манит меня рукой. Легко поднимаюсь, стараюсь, чтобы мои движения были полны грации. Он расстегивает ширинку. А я понимаю. Пора. Хватаю пистолет. Он тяжелый и холодный. Секунда триумфа. Недоумение в глазах садиста. Они расширяются. Наверное, моя улыбка сейчас как никогда похожа на его. Безумие. Я убью его. Мне не страшно. Мне до боли хочется это сделать. Думал, что скажу этому ублюдку что-нибудь особенное напоследок, но слов нет. Есть только желание увидеть его мозги на этой стене. Курок тугой. Давлю на него. Неужели это кончится?
Резкая боль. Точный удар по запястью и, кажется, что рука отнялась. Пистолет выпадает на пол. Смотрю на Дениса, сделавшего это, и не верю. Хочу кричать. Хочу спросить, почему он мне помешал. Но не могу. Опускаюсь на пол и с ужасом смотрю, как Туманов медленно подходит ко мне. В его глазах отражается ярость. И я понимаю, что это моя последняя ошибка в жизни.
Ненавижу похороны. Не понимаю. Вот был Михалыч, и уже его нет. Оболочка, тело осталось. Оно ненастоящее. Восковое. С капельками будто пота на лице, а на самом деле, эти капельки не что иное, как простое явление, называемое конденсатом. Просто Михалыча достали из холодильника в морге пару часов назад. Кстати, в морге жутко пахнет. И работают там жуткие люди. Туманову как раз место там. Вот это приносило бы ему удовольствие, я уверен.
После того как гроб закопали (безутешная вдова, конечно, покидалась на него, для приличия, а мать Михалыча упала в обморок, конечно, кормилец же), все загрузились в большой автобус и нас повезли в ресторан на поминки.
Рината села позади меня со своим «другом». В середине пути она наклонилась и спросила:
— Ты как, Ами?
Вздохнув, я отвечаю:
— Да нормально.
Молчим. Чувствую затылком неприязненный взгляд охранника.
— Хоть бы к Але зашел, она тебя, наверное, и не вспомнит.
Что мне ее упреки? Какая Аля? Мне не до нее абсолютно. Просто киваю. Лучше не спорить.
— Что на тебя тогда нашло? – она касается моего плеча.
Вздрагиваю. От ответа меня спасает то, что автобус останавливается. Подскакиваю, будто самый голодный.
Кто сказал, что это будет ресторан? Средней паршивости кабак, накрытый скромненько стол.
По мере опустошения рюмок и тарелок, становится веселее. Мало кто грустит, многие с интересом общаются. Похороны – это насмешка. Я всегда так думал. Выбираю момент и выскальзываю на улицу. Холодно. Очень. Идет снег, дует ветер.
Как мне убить Туманова?
Охранники на входе всегда обыскивают меня тщательно. Выхватить у них оружие? Мне просто не успеть. Так же не успеть разбить бутылку, к примеру, и розочкой прорезать его горло. Смотреть, как эта тварь захлебывается своей кровью, как в его глазах появляется страх, когда он поймет, что жизнь покидает его.
Нужно что-то придумать. Думай.
Но ничего не идет в голову.
У Туманова много охраны.
Мы никогда не остаемся одни.
Бесполезно.
Ловлю такси и еду домой. В прихожей долго стою и верчу в руках коробочку с кремом, которую Денис использовал как смазку.
Меня будит звонок на сотовый.
— Собирайся. Час.
Сухой голос Дениса. Ни привет, ни пока. Пять часов утра. Вообще, эти его два слова значат то, что он заедет за мной через час и повезет к Туманову. Загадка вот в чем – на фига я ему понадобился так рано? Или так поздно?
Оказалось, что загадки нет. Туманов продолжает праздновать свою сделку века. Для этого он снял загородный клуб примерно в ста пятидесяти километрах от города. Вот Денис меня туда и везет. Всю дорогу молчит. А я ничего и не спрашиваю. Смотрю в окно. Засыпанные снегом поля, редкие лесополосы и деревеньки. Машин мало, дорога пустая, мы добираемся к восьми утра.
Загородный клуб огорожен высоченным забором, со шлагбаумом, по периметру стоят охранники. В такую-то холодину. И чего Туманов вечно опасается? Наверное, не просто так.
Меня ведут в одноэтажный домик. Говорят сидеть и ждать. Я так понимаю, что Туманов отмечал всю ночь и спит. Мне же лучше. Домик небольшой, уютный. Две комнаты. Гостиная и спальня. В гостиной телевизор, большой кожаный диван, не совсем уместный тут. В углу бар. Там находится апельсиновый сок, печенье. Всю спальню занимает одна большая кровать, за перегородкой скрывается унитаз и душ.
Сойдет.
Смотрю телевизор, незаметно для себя засыпаю. Ничего не снится. Я давно уже не вижу снов. От неудобной позы затекли ноги, потягиваюсь. Вижу на столе поднос с тарелками. Какой-то суп, хлеб, пюре с мясом. Все остывшее. Не хочу кушать, нет аппетита.
Пью свой сок с печеньем, смотрю телевизор. Благо, тут каналов двести. И так до вечера. На часах одиннадцать. За мной так и не пришли. Пожимаю плечами, ладно, мне же лучше. Туманова не поймешь.
К двенадцати принимаю душ и ложусь спать. В одежде.
Очень невежливо вот так вот тормошить. Это я пытаюсь донести недовольным взглядом до охранника, который меня будит. Бесполезно. Пока чищу зубы, размышляю, почему не Денис? Все просто. Меня ведут в самое большое здание, где во всех окнах горит свет и доносится музыка. Туманов вместе с Денисом наблюдают за стриптизершами, развалившись на диванах. Оба нетрезвые, без пиджаков, с расстегнутыми воротничками рубашек. Стою перед ними, жду, когда же Туманов соизволит обратить свое внимание на меня. Он обращает спустя пару минут, расплывается в улыбке:
— Я скучал по тебе. Как похороны?
Можно было догадаться, что за мной следят.
— Нормально, — стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Ублюдок...
— Как тебе девочки? – Туманов указывает на двух полуголых девушек.
Высокие, стройные, кукольные личики. Макияж яркий, губы накачаны силиконом. Бляди. Это и говорю. Туманов смеется. Хлопает по дивану рядом с собой, приглашая сесть. Внутри все сжимается. Меня передергивает от омерзения. Но я делаю над собой усилие, сажусь. Краем глаза замечаю, как Денис равнодушно делает глоток из своего стакана с неизвестным мне содержимым. Смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. Не могу прочитать ни одной эмоции.
Туманов сжимает меня в объятиях. От него так и разит алкоголем. Смотрю на него и вижу только застывшее восковое лицо Михалыча в гробу.
— Я хочу, чтобы ты завтра станцевал для моих партнеров. Они прибудут после обеда. Хорошо, маленький? – его руки отводят волосы с моего лица, за которые я так старательно прячусь.
Киваю. Что мне еще делать? Вдруг… На диване, рядом с Денисом, на его небрежно брошенном пиджаке вижу кобуру с пистолетом внутри. Не верю своим глазам. Это же… шанс!
— Станцуй для меня, — шепчет Туманов мне на ухо, проводя языком по щеке. Меня трясет от отвращения. От его бархатного тона, от его ласковых прикосновений. Но в голове все мысли только о пистолете. Я убью его.
Улыбка на моем лице не вымученная. Она настоящая. Я чувствую, что все скоро кончится. Встаю, скидываю толстовку, остаюсь в футболке. Машу небрежно девушкам, чтобы они отошли. Они вопросительно смотрят на Туманова, он легко им кивает. Заинтригован. Не понимает, что за огонь в моих глазах. Жду музыку. Другую. Я знаю, что следующая песня будет идеальной. Так и есть. Это будет не просто танец. Это будет то, от чего все потеряют голову.
Закрываю глаза. Руки ползут вверх, выше, тело выгибается, подчиняясь ритму. Резкий разворот, шаг, и я почти у столика. Туманов не отрывает от меня взгляда. Чуть приподнимаю футболку. Я же мастер танца живота. Вы и не знали, что я могу делать такое. Я и сам не знал, если честно. Стараюсь не смотреть на пистолет. Но не выдерживаю. И тут Денис перехватывает мой взгляд. Понимает. Я пропал… Обреченность. Но мужчина не двигается, не пытается убрать оружие, не изменяется в лице. С каждым ударом сердца колет в боку. Я весь мокрый. И это не только от танца.
Стягиваю футболку. Не знали, что это можно сделать так эротично? Кто-то догадался приглушить освещение. Полумрак. Это только мне на руку.
Джинсы. Пуговица. Вторая. Третья. Полный похоти взгляд Туманова. Мне становится страшно. Если не получится, то я обрекаю себя на такое... Не думать. Одно движение и я на столе перед Тумановым. Запрыгиваю, как кошка. Он подается вперед. Я улыбаюсь, ногой опрокидываю на Дениса его стакан. Жидкость растекается по его брюкам, рубашке. Его лицо каменное. Смеюсь. Вы еще не все видели. Особенно ты, Денис.
То, что я делаю дальше, наверное, делают шлюхи, чтобы соблазнить своих клиентов, но Туманову нравится. Он расстегнул рубашку до пояса и так смотрит, что я понимаю четко, так четко, как никогда в своей жизни — обратно пути нет. Я принял решение. Должен идти до конца.
Музыка затихает. Я лежу на столе и тяжело дышу. Туманов проводит по моей груди, где выпуклыми шрамами значатся его инициалы, очерчивает пальцем мышцы на животе, поддевает резинку трусов – единственного предмета одежды, оставшегося на мне.
— Что бы мне с тобой сделать? – задумчиво, не замечая, как сбивается мое дыхание. – Ты так старался. Я впечатлен. Ты маленькая распутная шлюшка.
Он оттягивает мои волосы. Заглядывает в глаза. Усмехается. Наклоняется и целует. Это мерзко, противно. Чувствую тошноту, но сдерживаюсь. Неимоверным усилием. Язык в моем рту, руки на моем горле, которые сжимаются.
— Нравится? – Туманов отрывается от меня, чуть ослабляет хватку на горле. Дает сделать глоток воздуха.
Стараюсь, чтобы весь мой вид говорил о том, что я получаю кайф. Туманов доволен. Он наклоняется ко мне, чтобы продолжить начатое. Прежде, чем он погрузит меня в омерзительный поцелуй, я говорю:
— Пусть они уйдут, — с придыханием, с мольбой, с многообещающим взглядом.
Мужчина убирает руки с моего горла. Смотрит на охранников, открывших рты от разыгравшегося тут представления, на Дениса с его непробиваемой рожей.
— Пошли вон.
Не верю. Денис тоже. Но опасный блеск в глазах своего хозяина он тоже заметил. Спорить нельзя. У меня обрывается сердце, когда он небрежно тянет руку к пистолету. Нет, он не может… Рука падает. Денис проходит мимо. Вместе со всеми охранниками выходит за дверь. А пистолет остается.
Вот он. Этот момент.
Туманов откидывается на диване. Манит меня рукой. Легко поднимаюсь, стараюсь, чтобы мои движения были полны грации. Он расстегивает ширинку. А я понимаю. Пора. Хватаю пистолет. Он тяжелый и холодный. Секунда триумфа. Недоумение в глазах садиста. Они расширяются. Наверное, моя улыбка сейчас как никогда похожа на его. Безумие. Я убью его. Мне не страшно. Мне до боли хочется это сделать. Думал, что скажу этому ублюдку что-нибудь особенное напоследок, но слов нет. Есть только желание увидеть его мозги на этой стене. Курок тугой. Давлю на него. Неужели это кончится?
Резкая боль. Точный удар по запястью и, кажется, что рука отнялась. Пистолет выпадает на пол. Смотрю на Дениса, сделавшего это, и не верю. Хочу кричать. Хочу спросить, почему он мне помешал. Но не могу. Опускаюсь на пол и с ужасом смотрю, как Туманов медленно подходит ко мне. В его глазах отражается ярость. И я понимаю, что это моя последняя ошибка в жизни.
Часть восьмая
С силой, которой я и не подозревал у Туманова, мужчина бьет меня ногой по лицу. Сразу ломает мне нос. Пока я захлебываюсь кровью, он наносит еще пару ударов куда придется. Последний раз попадает по почкам. Все так быстро темнеет, что к горлу подступает тошнота. Сворачиваюсь клубочком, пытаюсь выжить. Туманов хватает меня за волосы, тянет к свету, злобно говорит:
— Ты убить меня хотел? После того, как я оставил тебя в живых? После всего, что я для тебя сделал? После того, как я хорошо с тобой обращался?
Пару секунд мой мозг переваривает полученную информацию. А затем я смеюсь, так как никогда еще в жизни. Вот ведь парадокс – последний раз посмеюсь от души перед смертью.
— Хорошо обращался? – хриплю я, разбрызгивая кровь. – Всего, что сделал? Это шутка? Ты уничтожил меня! А во что ты превратил мою жизнь?
Пара капелек крови попадает Туманову на лицо, он стирает их свободной рукой, но все равно остаются темные следы. Мужчина внимательно смотрит на меня, все еще крепко держа за волосы.
— То есть, Ами, ты думаешь, что это ад?
Его рука резко разжимается, я больно бьюсь затылком о пол. Туманов встает, очень неприятно усмехается:
— Я покажу тебе перед смертью ад. Стас, — он поворачивается к охраннику. – Витя здесь со своей бабой?
Кивок.
— Приведи их.
Ничего не понимаю. Что он задумал? Мне не по себе. Туманов садится за столик, берет бокал вина и залпом выпивает. Рядом с ним стоит Денис. Равнодушно смотрит на мои мучения. Предатель. Хотя… Могу ли я так говорить после одного перепихона? Думаю, что нет. Но я же чувствую, что-то между нами есть. Почему он не дал мне убить Туманова? Почему обрек на смерть? Это забавно. Сейчас, как никогда, я не хотел умирать. Не было той отрешенности. Не было апатии. Была жажда к жизни. Все чувства обострились, и хоть я ярко ощущал боль, но вместе с тем понимал, что все еще жив. Мозг лихорадочно искал пути решения. Бежать. Нет. Не смогу. Сделать вид, что уже умираю? Нет. Туманов удостоверится. Разрядит в меня обойму, самое малое.
Раздается непонятный шум. Я делаю над собой усилие и сажусь. Возвращается Стас. Тащит Ринату. Какой же я идиот… Я должен был догадаться. Последним входит тот самый Витя, ухажер Рины. Поникший, с опущенной головой. Девушка визжит. Она в тонкой шелковой ночной рубашке. Почти голая. Ничего не понимает. Видит меня. Резко визг обрывается. Пытаюсь ей улыбнуться, но она вздрагивает и разражается слезами:
— Ами, кто так с тобой?
Рината кидается ко мне, но ее грубо хватает за руку Стас. Легонько бьет в живот и ставит на колени. Витя молчит. Делает вид, что его здесь нет. Ублюдок.
Я поворачиваюсь к Туманову:
— Не слишком оригинально.
— Да? – он ласково улыбается. Черт, добивает именно его нежность. Эта теплота. Реальная. Настоящая. Намертво слипшаяся с жестокостью. – Ну, так ты еще всего не знаешь.
Щелчок пальцами. Перед ним на стол падает тонкая папка. Он медленно открывает ее, разглядывает содержимое. Достает один лист и показывает мне:
— Знаком?
Фото Али, дочери Ринаты. Давно ее не видел, она подросла. Милая малышка.
— Только не говори мне, что ты педофил? – конечно, не лучшее решение злить убийцу перед смертью, но ничего, абсолютно ничего, не могу с собой поделать. Это будто не я. Кто-то язвительный и смелый внутри.
Денис едва заметно вздрагивает. Рината хнычет. Туманов хмурится:
— Дерзкий. Не люблю дерзких. Стас.
Шкаф подходит ко мне. Меня ударом откидывает в сторону. Почти теряю сознание. Но внутри все кричит: «Нельзя». Нужно бороться. Пошатываясь, пытаюсь встать, опираясь на руки. Стас подходит и снова бьет. Удерживаюсь. Все так же пытаюсь встать. Без жалости охранник наступает на мою правую руку и совершает такое движение ногой, будто тушит окурок. В повисшей тишине так явно слышен хруст ломающихся пальцев.
— Хватит.
Холодный голос Туманова. Долго прихожу в себя, прижимаю безвольную кисть к себе. Сколько мне осталось жить? Сколько сейчас вообще времени? Какие вопросы меня волнуют…
— Денис.
На меня выливают бутылку холодной воды. Бодрит. Денис рядом, протягивает небольшое полотенце. Зачем? Вытереть кровь, замотать руку? Что мне с ним делать? Что это за запоздалый акт милосердия?
Туманов перелистывает страницы в папке, достает мою фотографию, прикладывает к Алиной:
— Вот.
Ничего не понимаю. Что этот идиот хочет сказать?
— Неужели не замечаешь сходства? – произносит Туманов.
Да, у нас обоих светлые волосы, голубые глаза. И что? Рината тоже светловолосая.
— Овал лица, нос?
Так, я понял, это типа намек, что Аля моя дочь? Это невозможно. Да, единственный раз в жизни, я напился так, что мне все равно было в какую дырку совать, и я трахнул Ринату. Однако даже если бы у той ночи были последствия, то девушка обязательно сказала бы мне. Так ведь? Смотрю на нее, полные слез глаза, и кровь застывает в венах. Этого не может быть… Почему она врала мне? Зачем? Я… Столько лет… Я же встречал Ринату из роддома и не знал, что Аля – моя дочь? Ужас ледяной волной окатывает меня. Мгновенно все меняется. Рината не просто подруга – она мать моего ребенка. Аля – моя дочь. И теперь их смерть будет на мне. Даже если постараться, ничего придумать ужасней нельзя. Это больней всех ударов, всех издевательств. Еще не обретя дочь, я уже потерял ее. Сжимаюсь, опускаю голову. Нужно дышать. Черт. Слезы. Все. Я уже мертв.
— Ами, если ты сомневаешься, у меня есть анализ, подтверждающий твое отцовство.
Насмешливый голос, въедающийся в кору мозга. Бессилие, безнадежность.
— Ами, подними голову и посмотри, как я убью ее.
Радость, предвкушение. Какого отголоска боли ты еще не видел на моем лице?
— Не трогай ее, прошу тебя, — чужой, не мой голос.
— Ты будешь умолять?
— Да. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Все, всегда, я буду танцевать только для тебя, как ты и хотел. Пожалуйста, не трогай их.
— Хм, — как же ему нравится происходящее. – Ну, ползи ко мне.
Не верю. Что он задумал? Все равно. Я готов на все. Ползу. Смотрю в черные бездонные глаза, в лицо, рассеченное шрамом.
— Целуй мои ботинки.
Я делаю это. Как я сейчас выгляжу? Не важно. Никакое унижение мне не страшно. Для меня оно не имеет значения.
— Ами, — резкий рывок за волосы и наши лица разделяет лишь сантиметр. – Ты думал, я все так легко прощу тебе? Нет.
Быстро он выхватывает пистолет и стреляет. Не смотри… Но я смотрю, как тело Ринаты падает на пол. Половина ее черепа снесена. Кровь повсюду. Перемешанная с чем-то серым, мерзким. Я опускаюсь на пол рядом с Тумановым, он наклоняется ко мне и вкрадчиво произносит:
— Ты доволен? Это ты ее убил. Я же предупреждал тебя.
Затем он садится на диван. Кто-то наливает ему еще вина, с удовольствием мужчина пьет. Вдруг Витя кидается к трупу Ринаты, сжимает его в объятьях. По его щекам катятся крупные слезы, как у ребенка. Он что-то бессвязно и жалобно повторяет. Туманов морщится:
— Блядь, Ами, я потерял хорошего охранника из-за тебя.
Снова пистолет в его руках. Снова выстрел. Я закрываю уши руками. Меня трясет. Как можно так просто убить человека? Двух. Меньше чем за минуту? Сжать зубы. Не шевелиться. Не думать. Не смотреть. Не дышать. Запах крови отвратителен. Меня трясет так сильно, что зубы стучат. Туманов, отпив вина, с неудовольствием смотрит на меня:
— Не шуми, Ами, и так голова болит.
Будто бы мы просто сидим в клубе после бессонной ночи. Будто бы ничего не произошло. Будто бы не перед нами сейчас охранники выносят трупы.
Какое-то время ничего не происходит. Я не могу успокоится, а Туманов спокойно пьет свое вино. Затем зевает. Кто-то из охранников говорит:
— Шеф, приехала часть ваших гостей.
Мужчина потягивается:
— Вот и отлично. Встречу их. Ладно. Остальным займемся потом, когда все уедут, как раз и твою дочь привезут, Ами.
Ненависть, которая меня охватывает, вытесняет все остальные чувства. Распрямляюсь и смотрю на него:
— Ты ничтожество. Ты ублюдок. Более мерзких людей я не встречал за всю свою жизнь. Ты тварь, которой не место в этом мире.
Лицо Туманова темнеет:
— Ты… — шипит он, но не успевает договорить, в дверь вламываются несколько подвыпивших мужчин:
— Давид! – они кидаются к Туманову, но замирают, видя меня всего в крови. – Что тут происходит?
Жалко на трупы они посмотреть не успели. Мужчины разом трезвеют. Они в костюмах, при галстуках. Один из них говорит:
— Так ты решаешь свои вопросы?
«Будто бы вы не знали!», — хочется кричать мне. Тоже мне, деловые партнеры, гости! Вы слышали о жестокости Туманова, но не хотели верить? Вот же смотрите. И слушайте:
— Он убил мою подругу, ее возлюбленного, и собирается убить мою дочь.
Молчание. Такое долгое.
— Это правда?
— Вы верите ему или мне? – смеется Туманов. Но вдруг меняется, становится жестким:
— Да, я убил их. И что? И его убью.
— Дай мне шанс, — шепчу я.
— Что? – он не понимает.
— Дай мне шанс убить тебя.
Он расплывается в улыбке:
— Хорошая шутка, малыш.
— Я не шучу. Ты убил Ринату. Собираешься убить мою дочь. Меня.
Туманов долго смотрит на меня, потом на своих гостей. И решает быть благородным.
— Ладно, видит Бог, я справедлив. Я дам тебе шанс. А вы, — он поворачивается к мужчинам. – Не говорите потом, что я жесток.
Не верю.
Туманов кивает Денису, тот куда-то уходит и возвращается с двумя пистолетами. Один хозяину, другой мне, в мою непослушную руку со сломанными пальцами.
Не верю.
Денис оттаскивает меня к одной стене, Туманов идет к другой. Дурашливо кланяется мне.
Не верю.
И я знаю, что в моем пистолете патронов нет. Знаю, что он никогда не выстрелит. Знаю, что даже если бы они и были, то мне не попасть. Да мне просто не нажать на курок. Пальцы не подчиняются.
Зачем разыгрывать комедию? Зачем я сам об этом попросил? Чего я хотел? На что надеялся? Что за чушь я нес? Дай мне шанс? Ха-ха. Кого я просил о шансе убить его? В надежде, что в нем взыграют какие-то чувства. Он же не человек, он маньяк.
Отрешенно думаю, что плюс в моем положении есть. Я умру первый. Хотя, зная Туманова, он меня просто ранит, заставит посмотреть на смерть дочери, а затем прикончит.
Реальность жестока. Я стою перед человеком, которого больше всего в жизни ненавижу, без единого шанса. Правда, с пистолетом. Что за насмешка судьбы?
Ладно.
Сыграем. Я же вроде не плохой актер. Улыбаюсь, вытягиваю руку с пистолетом. Она дрожит от его тяжести, от боли. Туманов делает тоже самое. Посылает мне воздушный поцелуй.
— На счет три, — сухой голос Дениса, словно не имеющий отношения к происходящему. – Один.
Всего пара мгновений меня отделяют от смерти. Почему-то безумно захотелось увидеть Алю. Как все глупо.
— Два.
Уверен, он смошенничает. Да мне-то что. Я уже труп.
— Три.
Я щелкаю курком, и раздается оглушительно-громкий выстрел. Кажется, что лопаются барабанные перепонки. Прислушиваюсь к боли в теле. Пытаюсь определить, где рана от выстрела. Но… ничего нет. Я стою. А вот Туманов нет. Он хватается за грудь и падает. Да. Да. Да. Все ликует. Слышу хрип. Эта мразь жива. Нет, ни за что. Подбегаю к нему, пока никто не пришел в себя, и щелкаю курком. Раз, два, три, четыре… Тело этого ублюдка дергается от каждого выстрела. Меня обдает жаром и кровью. Патронов нет. Курок щелкает вхолостую. Туманов лежит передо мной. Вернее то, что от него осталось. Куски плоти, как-то нелепо переплетенные с одеждой. Оборачиваюсь на партнеров этой сволочи, на притихших охранников, на изменившегося в лице Дениса.
— Я убил его, — это на случай, если кто не понял.
Откидываю горячий пистолет. Ну. Что дальше? Охрана кинется на меня? Или сам Денис? Я убил их шефа. И ничуть об этом не жалею. Я счастлив. Невозможно устал, но счастлив своим пугающим жестоким счастьем, которое никак не мог ухватить все это время.
Денис подходит, осматривает труп и поворачивается к мужчинам:
— Он мертв. Все по-честному?
Они ошалело кивают, приходят в себя.
Кто-то накрывает тело скатертью, кто-то без стеснения пьет прямо из бутылки водку. Мужчины переглядываются и один из них вскрикивает:
— Как же наша сделка! Двадцать миллионов баксов! Все пропало…
— Нет, — резко говорит Денис. – Заверяю вас, я лучше других разбираюсь в делах своего покойного шефа. Пойдемте в кабинет, я все объясню.
Небольшая делегация уходит. А я невесело улыбаюсь. Если я все правильно понял, то Денис хочет занять место Туманова. Молодец, что сказать. Конечно, для этого ему нужно было убрать самого Туманова, перед этим вникнуть в его дела. Наверное, ему удалось это, судя по тому, как вместе они пьянствовали и смотрели стриптиз, перед тем, как появился я. На Денисе, кстати, ни следа алкоголя и бессонной ночи. Свеж, уверен и тверд. Второй Туманов. Надеюсь, что не такой жестокий.
Выхожу на улицу, меня никто не удерживает. Охранники суетятся, что-то делают. На мне нет верхней одежды, но холода не чувствую. Иду к небольшому садику. Замерзшее озеро, круглые кустики вокруг. Неужели все кончилось. Не верю. Не могу. Почему на душе все так же тяжело? Я уже никогда не буду таким, как раньше.
— Извините, — меня трогает за плечо один из охранников. – Денис приказал вам оставаться в своем домике и никуда не уходить.
Молчу. А если я против? Словно прочитав мои мысли, парень говорит:
— Он еще сказал, если вы окажете сопротивление, по возможности аккуратно вас связать. И еще, с девочкой все хорошо.
Круто. У меня второй Туманов? Бреду в свой домик, слышу, как меня запирают на ключ. Это не мера, конечно, я могу вылезти через окно. Только вот уверен, что за домиком следят.
Принимаю душ, смываю всю кровь. Расчесываюсь, гляжу на себя в зеркало. Бледный, с синим носом. Это не я.
Падаю на кровать и забываюсь беспокойным сном.
— Ты убить меня хотел? После того, как я оставил тебя в живых? После всего, что я для тебя сделал? После того, как я хорошо с тобой обращался?
Пару секунд мой мозг переваривает полученную информацию. А затем я смеюсь, так как никогда еще в жизни. Вот ведь парадокс – последний раз посмеюсь от души перед смертью.
— Хорошо обращался? – хриплю я, разбрызгивая кровь. – Всего, что сделал? Это шутка? Ты уничтожил меня! А во что ты превратил мою жизнь?
Пара капелек крови попадает Туманову на лицо, он стирает их свободной рукой, но все равно остаются темные следы. Мужчина внимательно смотрит на меня, все еще крепко держа за волосы.
— То есть, Ами, ты думаешь, что это ад?
Его рука резко разжимается, я больно бьюсь затылком о пол. Туманов встает, очень неприятно усмехается:
— Я покажу тебе перед смертью ад. Стас, — он поворачивается к охраннику. – Витя здесь со своей бабой?
Кивок.
— Приведи их.
Ничего не понимаю. Что он задумал? Мне не по себе. Туманов садится за столик, берет бокал вина и залпом выпивает. Рядом с ним стоит Денис. Равнодушно смотрит на мои мучения. Предатель. Хотя… Могу ли я так говорить после одного перепихона? Думаю, что нет. Но я же чувствую, что-то между нами есть. Почему он не дал мне убить Туманова? Почему обрек на смерть? Это забавно. Сейчас, как никогда, я не хотел умирать. Не было той отрешенности. Не было апатии. Была жажда к жизни. Все чувства обострились, и хоть я ярко ощущал боль, но вместе с тем понимал, что все еще жив. Мозг лихорадочно искал пути решения. Бежать. Нет. Не смогу. Сделать вид, что уже умираю? Нет. Туманов удостоверится. Разрядит в меня обойму, самое малое.
Раздается непонятный шум. Я делаю над собой усилие и сажусь. Возвращается Стас. Тащит Ринату. Какой же я идиот… Я должен был догадаться. Последним входит тот самый Витя, ухажер Рины. Поникший, с опущенной головой. Девушка визжит. Она в тонкой шелковой ночной рубашке. Почти голая. Ничего не понимает. Видит меня. Резко визг обрывается. Пытаюсь ей улыбнуться, но она вздрагивает и разражается слезами:
— Ами, кто так с тобой?
Рината кидается ко мне, но ее грубо хватает за руку Стас. Легонько бьет в живот и ставит на колени. Витя молчит. Делает вид, что его здесь нет. Ублюдок.
Я поворачиваюсь к Туманову:
— Не слишком оригинально.
— Да? – он ласково улыбается. Черт, добивает именно его нежность. Эта теплота. Реальная. Настоящая. Намертво слипшаяся с жестокостью. – Ну, так ты еще всего не знаешь.
Щелчок пальцами. Перед ним на стол падает тонкая папка. Он медленно открывает ее, разглядывает содержимое. Достает один лист и показывает мне:
— Знаком?
Фото Али, дочери Ринаты. Давно ее не видел, она подросла. Милая малышка.
— Только не говори мне, что ты педофил? – конечно, не лучшее решение злить убийцу перед смертью, но ничего, абсолютно ничего, не могу с собой поделать. Это будто не я. Кто-то язвительный и смелый внутри.
Денис едва заметно вздрагивает. Рината хнычет. Туманов хмурится:
— Дерзкий. Не люблю дерзких. Стас.
Шкаф подходит ко мне. Меня ударом откидывает в сторону. Почти теряю сознание. Но внутри все кричит: «Нельзя». Нужно бороться. Пошатываясь, пытаюсь встать, опираясь на руки. Стас подходит и снова бьет. Удерживаюсь. Все так же пытаюсь встать. Без жалости охранник наступает на мою правую руку и совершает такое движение ногой, будто тушит окурок. В повисшей тишине так явно слышен хруст ломающихся пальцев.
— Хватит.
Холодный голос Туманова. Долго прихожу в себя, прижимаю безвольную кисть к себе. Сколько мне осталось жить? Сколько сейчас вообще времени? Какие вопросы меня волнуют…
— Денис.
На меня выливают бутылку холодной воды. Бодрит. Денис рядом, протягивает небольшое полотенце. Зачем? Вытереть кровь, замотать руку? Что мне с ним делать? Что это за запоздалый акт милосердия?
Туманов перелистывает страницы в папке, достает мою фотографию, прикладывает к Алиной:
— Вот.
Ничего не понимаю. Что этот идиот хочет сказать?
— Неужели не замечаешь сходства? – произносит Туманов.
Да, у нас обоих светлые волосы, голубые глаза. И что? Рината тоже светловолосая.
— Овал лица, нос?
Так, я понял, это типа намек, что Аля моя дочь? Это невозможно. Да, единственный раз в жизни, я напился так, что мне все равно было в какую дырку совать, и я трахнул Ринату. Однако даже если бы у той ночи были последствия, то девушка обязательно сказала бы мне. Так ведь? Смотрю на нее, полные слез глаза, и кровь застывает в венах. Этого не может быть… Почему она врала мне? Зачем? Я… Столько лет… Я же встречал Ринату из роддома и не знал, что Аля – моя дочь? Ужас ледяной волной окатывает меня. Мгновенно все меняется. Рината не просто подруга – она мать моего ребенка. Аля – моя дочь. И теперь их смерть будет на мне. Даже если постараться, ничего придумать ужасней нельзя. Это больней всех ударов, всех издевательств. Еще не обретя дочь, я уже потерял ее. Сжимаюсь, опускаю голову. Нужно дышать. Черт. Слезы. Все. Я уже мертв.
— Ами, если ты сомневаешься, у меня есть анализ, подтверждающий твое отцовство.
Насмешливый голос, въедающийся в кору мозга. Бессилие, безнадежность.
— Ами, подними голову и посмотри, как я убью ее.
Радость, предвкушение. Какого отголоска боли ты еще не видел на моем лице?
— Не трогай ее, прошу тебя, — чужой, не мой голос.
— Ты будешь умолять?
— Да. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Все, всегда, я буду танцевать только для тебя, как ты и хотел. Пожалуйста, не трогай их.
— Хм, — как же ему нравится происходящее. – Ну, ползи ко мне.
Не верю. Что он задумал? Все равно. Я готов на все. Ползу. Смотрю в черные бездонные глаза, в лицо, рассеченное шрамом.
— Целуй мои ботинки.
Я делаю это. Как я сейчас выгляжу? Не важно. Никакое унижение мне не страшно. Для меня оно не имеет значения.
— Ами, — резкий рывок за волосы и наши лица разделяет лишь сантиметр. – Ты думал, я все так легко прощу тебе? Нет.
Быстро он выхватывает пистолет и стреляет. Не смотри… Но я смотрю, как тело Ринаты падает на пол. Половина ее черепа снесена. Кровь повсюду. Перемешанная с чем-то серым, мерзким. Я опускаюсь на пол рядом с Тумановым, он наклоняется ко мне и вкрадчиво произносит:
— Ты доволен? Это ты ее убил. Я же предупреждал тебя.
Затем он садится на диван. Кто-то наливает ему еще вина, с удовольствием мужчина пьет. Вдруг Витя кидается к трупу Ринаты, сжимает его в объятьях. По его щекам катятся крупные слезы, как у ребенка. Он что-то бессвязно и жалобно повторяет. Туманов морщится:
— Блядь, Ами, я потерял хорошего охранника из-за тебя.
Снова пистолет в его руках. Снова выстрел. Я закрываю уши руками. Меня трясет. Как можно так просто убить человека? Двух. Меньше чем за минуту? Сжать зубы. Не шевелиться. Не думать. Не смотреть. Не дышать. Запах крови отвратителен. Меня трясет так сильно, что зубы стучат. Туманов, отпив вина, с неудовольствием смотрит на меня:
— Не шуми, Ами, и так голова болит.
Будто бы мы просто сидим в клубе после бессонной ночи. Будто бы ничего не произошло. Будто бы не перед нами сейчас охранники выносят трупы.
Какое-то время ничего не происходит. Я не могу успокоится, а Туманов спокойно пьет свое вино. Затем зевает. Кто-то из охранников говорит:
— Шеф, приехала часть ваших гостей.
Мужчина потягивается:
— Вот и отлично. Встречу их. Ладно. Остальным займемся потом, когда все уедут, как раз и твою дочь привезут, Ами.
Ненависть, которая меня охватывает, вытесняет все остальные чувства. Распрямляюсь и смотрю на него:
— Ты ничтожество. Ты ублюдок. Более мерзких людей я не встречал за всю свою жизнь. Ты тварь, которой не место в этом мире.
Лицо Туманова темнеет:
— Ты… — шипит он, но не успевает договорить, в дверь вламываются несколько подвыпивших мужчин:
— Давид! – они кидаются к Туманову, но замирают, видя меня всего в крови. – Что тут происходит?
Жалко на трупы они посмотреть не успели. Мужчины разом трезвеют. Они в костюмах, при галстуках. Один из них говорит:
— Так ты решаешь свои вопросы?
«Будто бы вы не знали!», — хочется кричать мне. Тоже мне, деловые партнеры, гости! Вы слышали о жестокости Туманова, но не хотели верить? Вот же смотрите. И слушайте:
— Он убил мою подругу, ее возлюбленного, и собирается убить мою дочь.
Молчание. Такое долгое.
— Это правда?
— Вы верите ему или мне? – смеется Туманов. Но вдруг меняется, становится жестким:
— Да, я убил их. И что? И его убью.
— Дай мне шанс, — шепчу я.
— Что? – он не понимает.
— Дай мне шанс убить тебя.
Он расплывается в улыбке:
— Хорошая шутка, малыш.
— Я не шучу. Ты убил Ринату. Собираешься убить мою дочь. Меня.
Туманов долго смотрит на меня, потом на своих гостей. И решает быть благородным.
— Ладно, видит Бог, я справедлив. Я дам тебе шанс. А вы, — он поворачивается к мужчинам. – Не говорите потом, что я жесток.
Не верю.
Туманов кивает Денису, тот куда-то уходит и возвращается с двумя пистолетами. Один хозяину, другой мне, в мою непослушную руку со сломанными пальцами.
Не верю.
Денис оттаскивает меня к одной стене, Туманов идет к другой. Дурашливо кланяется мне.
Не верю.
И я знаю, что в моем пистолете патронов нет. Знаю, что он никогда не выстрелит. Знаю, что даже если бы они и были, то мне не попасть. Да мне просто не нажать на курок. Пальцы не подчиняются.
Зачем разыгрывать комедию? Зачем я сам об этом попросил? Чего я хотел? На что надеялся? Что за чушь я нес? Дай мне шанс? Ха-ха. Кого я просил о шансе убить его? В надежде, что в нем взыграют какие-то чувства. Он же не человек, он маньяк.
Отрешенно думаю, что плюс в моем положении есть. Я умру первый. Хотя, зная Туманова, он меня просто ранит, заставит посмотреть на смерть дочери, а затем прикончит.
Реальность жестока. Я стою перед человеком, которого больше всего в жизни ненавижу, без единого шанса. Правда, с пистолетом. Что за насмешка судьбы?
Ладно.
Сыграем. Я же вроде не плохой актер. Улыбаюсь, вытягиваю руку с пистолетом. Она дрожит от его тяжести, от боли. Туманов делает тоже самое. Посылает мне воздушный поцелуй.
— На счет три, — сухой голос Дениса, словно не имеющий отношения к происходящему. – Один.
Всего пара мгновений меня отделяют от смерти. Почему-то безумно захотелось увидеть Алю. Как все глупо.
— Два.
Уверен, он смошенничает. Да мне-то что. Я уже труп.
— Три.
Я щелкаю курком, и раздается оглушительно-громкий выстрел. Кажется, что лопаются барабанные перепонки. Прислушиваюсь к боли в теле. Пытаюсь определить, где рана от выстрела. Но… ничего нет. Я стою. А вот Туманов нет. Он хватается за грудь и падает. Да. Да. Да. Все ликует. Слышу хрип. Эта мразь жива. Нет, ни за что. Подбегаю к нему, пока никто не пришел в себя, и щелкаю курком. Раз, два, три, четыре… Тело этого ублюдка дергается от каждого выстрела. Меня обдает жаром и кровью. Патронов нет. Курок щелкает вхолостую. Туманов лежит передо мной. Вернее то, что от него осталось. Куски плоти, как-то нелепо переплетенные с одеждой. Оборачиваюсь на партнеров этой сволочи, на притихших охранников, на изменившегося в лице Дениса.
— Я убил его, — это на случай, если кто не понял.
Откидываю горячий пистолет. Ну. Что дальше? Охрана кинется на меня? Или сам Денис? Я убил их шефа. И ничуть об этом не жалею. Я счастлив. Невозможно устал, но счастлив своим пугающим жестоким счастьем, которое никак не мог ухватить все это время.
Денис подходит, осматривает труп и поворачивается к мужчинам:
— Он мертв. Все по-честному?
Они ошалело кивают, приходят в себя.
Кто-то накрывает тело скатертью, кто-то без стеснения пьет прямо из бутылки водку. Мужчины переглядываются и один из них вскрикивает:
— Как же наша сделка! Двадцать миллионов баксов! Все пропало…
— Нет, — резко говорит Денис. – Заверяю вас, я лучше других разбираюсь в делах своего покойного шефа. Пойдемте в кабинет, я все объясню.
Небольшая делегация уходит. А я невесело улыбаюсь. Если я все правильно понял, то Денис хочет занять место Туманова. Молодец, что сказать. Конечно, для этого ему нужно было убрать самого Туманова, перед этим вникнуть в его дела. Наверное, ему удалось это, судя по тому, как вместе они пьянствовали и смотрели стриптиз, перед тем, как появился я. На Денисе, кстати, ни следа алкоголя и бессонной ночи. Свеж, уверен и тверд. Второй Туманов. Надеюсь, что не такой жестокий.
Выхожу на улицу, меня никто не удерживает. Охранники суетятся, что-то делают. На мне нет верхней одежды, но холода не чувствую. Иду к небольшому садику. Замерзшее озеро, круглые кустики вокруг. Неужели все кончилось. Не верю. Не могу. Почему на душе все так же тяжело? Я уже никогда не буду таким, как раньше.
— Извините, — меня трогает за плечо один из охранников. – Денис приказал вам оставаться в своем домике и никуда не уходить.
Молчу. А если я против? Словно прочитав мои мысли, парень говорит:
— Он еще сказал, если вы окажете сопротивление, по возможности аккуратно вас связать. И еще, с девочкой все хорошо.
Круто. У меня второй Туманов? Бреду в свой домик, слышу, как меня запирают на ключ. Это не мера, конечно, я могу вылезти через окно. Только вот уверен, что за домиком следят.
Принимаю душ, смываю всю кровь. Расчесываюсь, гляжу на себя в зеркало. Бледный, с синим носом. Это не я.
Падаю на кровать и забываюсь беспокойным сном.
Часть девятая
Денис приходит поздно вечером. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что он ужасно устал. Хмыкаю:
— Могу тебя поздравить? Взял все бразды правления в свои руки?
Долгое молчание, потом:
— Почти.
Мужчина идет к бару, наливает себе полстакана водки, за секунду осушает его, садится передо мной в кресло. Его взгляд тяжелый, неприятный.
— Саша, тебе нужно уехать, — ну совсем не это я ожидал услышать.
— Почему?
— У Туманова много родственников, которые будут считать своим долгом убить тебя.
— Они мне спасибо должны сказать, — беспечно смеюсь я.
— Скажут, — серьезно говорит Денис. – Но потом убьют. Месть. Кровный долг. И прочее. У Туманова было много кавказской крови.
Ну, я не удивлен. Все так легко не кончится. Я не боюсь, нет, к тому же я и сам думал уехать как можно дальше, просто… Просто не пойму Дениса. Он так легко помешал мне убить Туманова, а теперь предупреждает, отпускает?
— Почему бы тебе не сдать меня этим самым родственникам? – говорю я, пристально глядя на него.
Мужчина проводит рукой по коротким волосам, откидывается в кресле, складывает руки замком перед собой:
— Не в моих правилах. Ты заслужил шанс на жизнь.
— Ты так это называешь? Шанс на жизнь?
Раздраженный выдох:
— Что ты хочешь?
— Понять.
— Это сложно, — после долгого молчания говорит он.
— У меня вообще все по жизни сложно.
Встаю, иду к бару, наливаю себе полстакана водки, как и он несколько минут назад, делаю пару глотков. Кашляю. Да, залпом выпить, как он, не могу. Смеюсь. Доливаю апельсинового сока и возвращаюсь к Денису, который с недовольством смотрит на меня.
— Я задам тебе три вопроса. Ответишь? – интересуюсь я. Понятно, что всего он мне не расскажет, но хоть кое-что узнаю. Денис, подумав, кивает. – Ты давно хотел занять место Туманова?
— Да.
— Ты знал, что все так обернется?
— Нет.
— Он мог меня убить. Это случайность, что я застрелил его, — мой голос дрожит. Внутри все сжалось. Мне больно и обидно. – Почему ты сдал меня ему? Почему не дал убить его?
Не отрываясь, смотрю в его глаза. И получаю дурацкий ответ:
— Потому что.
Возмущение, кричу:
— Это не ответ! Ты обещал! Говори! Почему? Ты поставил мою жизнь на кон!
— Нет.
— Да ты нормально объяснить можешь?
Денис встает, бросает:
— Завтра в шесть утра машина в аэропорт.
-Все решил за меня, урод?
Не оборачиваясь, мужчина уходит. Запирает дверь на ключ. Ублюдок, он такой же ублюдок, как и тот, которого я убил. Для одного я лишь развлечение, для другого — лишь пешка в непонятных играх. Со злостью швыряю по одной бутылке из бара в стену. Что-то разбивается, что-то нет. Поломанные пальцы болят. Нос тоже. Мне бы к врачу. Но это кажется таким неважным, что я забываю об этом через секунду. Выплеснув немного эмоций, чувствую страшную усталость и валюсь на кровать. Поразительно, как простой, короткий разговор может вымотать.
***
Ровно в шесть за мной пришел охранник. Очередной тип, которого я не знал. Подвел к машине, показал, что на заднем сидении сладко спит Аля. Спит и не знает, что обрела папу, но потеряла маму. Денис, выглядящий еще более уставшим, медленно подходит ко мне. В костюме, без верхней одежды. Но не ежится от холода, не пытается согреть руки. Просто смотрит на меня, и я как обычно не могу различить ни одного отголоска чувств на его лице.
— Девочка в порядке, рядом с ней рюкзак, там деньги вам на первое время. Вот билеты, — он протягивает бумаги и наши пальцы соприкасаются, когда я тянусь за ними. Что я почувствовал? Боль. Это же та моя многострадальная правая рука. – До аэропорта поедешь с охраной. Доберешься до Москвы, и лети куда-нибудь дальше. Как можно дальше. Понял?
— Денис, почему ты делаешь это?
Ну, скажи мне. Я не могу, у меня сотни вопросов. Сначала предаешь, затем спасаешь от родственников?
— Забудь обо всем, Саш, обо всем, что было. Начни с нового листа.
— Ты не слышишь? – я перехожу на крик. – Скажи мне! Почему?
— Вот еще сотовый. На всякий случай, — он протягивает мне аппарат, но я не шевелюсь. – Потом, когда будешь в безопасности, выкинешь.
— Черт тебя подери! – я бью по его груди, по щекам, а он просто стоит. Слезы душат меня, я утыкаюсь лицом ему в грудь. – Ну, скажи, почему я жив?
Денис отстраняется, засовывает сотовый мне в карман пальто и буквально запихивает в машину. Мы трогаемся. Выезжаем за шлагбаум, охраны еще больше, чем вчера. Долго едем в аэропорт. Мозг отключился. Ни одной мысли. Завис где-то в пространстве. Может, так лучше. Тянусь к Алине, провожу по ее щеке. Она никак не реагирует, спит. Маленький крошечный ангелочек. Мой. Кудрявый, пухленький. Сколько ей сейчас? Три, четыре годика? Я не представляю, что она любит, что ей нравится. Что я скажу ей, когда она спросит, где мама? Не думать… Беру рюкзак и открываю. Ни хрена себе. А Денис-то щедрый. Сколько же тут?.. Пытаюсь посчитать. Не удается. Ладно, главное, для начала хватит. В рюкзаке еще обнаруживаются документы. Русские и загранпаспорта, на одну с Алиной фамилию, свидетельство о ее рождении. Как можно так подделать? Не отличишь же. А, может, они настоящие? Тогда Денис крут.
***
В аэропорту пахнет соляркой. Маленький он у нас и захудалый. Мне пришлось разбудить девочку, но она тут же уснула у меня на руках, когда я ее доставал из машины. Наверное, её накачали снотворным. Звери. Смотрю на табло. Рейс через сорок минут. Вовремя мы. Регистрируюсь последним, иду на посадку, в самолет. Алина сопит рядом. Надо же, теперь у меня есть дочь. Не чувствую, что она моя. Никогда не думал, что у меня, гея, будет ребенок.
Жарко. Снимаю пальто и натыкаюсь на сотовый Дениса. Тут же стюардесса просит пристегнуть ремни и выключить все электронные приборы, так как мы скоро взлетаем. Нажимаю кнопочку и включаю телефон. Он долго грузится. Самолет уже выруливает на взлетную полосу. Давай же. На экране приветствие, сотовый ловит сеть. Поймал. Через секунду приходит смс, и самолет отрывается от земли. Я перечитываю сообщение, а потом ломаю в ярости телефон на кусочки. Сидящие пассажиры с удивлением и опаской смотрят на меня. Тихо. Взять себя в руки. Не думать. Не получается. Чертов ублюдок этот Денис. Закрыть глаза. Не думать. Дышать глубоко. Но перед глазами все равно эта чертова смска: «Это не случайность, что ты застрелил его. В его пистолете были холостые патроны».
— Могу тебя поздравить? Взял все бразды правления в свои руки?
Долгое молчание, потом:
— Почти.
Мужчина идет к бару, наливает себе полстакана водки, за секунду осушает его, садится передо мной в кресло. Его взгляд тяжелый, неприятный.
— Саша, тебе нужно уехать, — ну совсем не это я ожидал услышать.
— Почему?
— У Туманова много родственников, которые будут считать своим долгом убить тебя.
— Они мне спасибо должны сказать, — беспечно смеюсь я.
— Скажут, — серьезно говорит Денис. – Но потом убьют. Месть. Кровный долг. И прочее. У Туманова было много кавказской крови.
Ну, я не удивлен. Все так легко не кончится. Я не боюсь, нет, к тому же я и сам думал уехать как можно дальше, просто… Просто не пойму Дениса. Он так легко помешал мне убить Туманова, а теперь предупреждает, отпускает?
— Почему бы тебе не сдать меня этим самым родственникам? – говорю я, пристально глядя на него.
Мужчина проводит рукой по коротким волосам, откидывается в кресле, складывает руки замком перед собой:
— Не в моих правилах. Ты заслужил шанс на жизнь.
— Ты так это называешь? Шанс на жизнь?
Раздраженный выдох:
— Что ты хочешь?
— Понять.
— Это сложно, — после долгого молчания говорит он.
— У меня вообще все по жизни сложно.
Встаю, иду к бару, наливаю себе полстакана водки, как и он несколько минут назад, делаю пару глотков. Кашляю. Да, залпом выпить, как он, не могу. Смеюсь. Доливаю апельсинового сока и возвращаюсь к Денису, который с недовольством смотрит на меня.
— Я задам тебе три вопроса. Ответишь? – интересуюсь я. Понятно, что всего он мне не расскажет, но хоть кое-что узнаю. Денис, подумав, кивает. – Ты давно хотел занять место Туманова?
— Да.
— Ты знал, что все так обернется?
— Нет.
— Он мог меня убить. Это случайность, что я застрелил его, — мой голос дрожит. Внутри все сжалось. Мне больно и обидно. – Почему ты сдал меня ему? Почему не дал убить его?
Не отрываясь, смотрю в его глаза. И получаю дурацкий ответ:
— Потому что.
Возмущение, кричу:
— Это не ответ! Ты обещал! Говори! Почему? Ты поставил мою жизнь на кон!
— Нет.
— Да ты нормально объяснить можешь?
Денис встает, бросает:
— Завтра в шесть утра машина в аэропорт.
-Все решил за меня, урод?
Не оборачиваясь, мужчина уходит. Запирает дверь на ключ. Ублюдок, он такой же ублюдок, как и тот, которого я убил. Для одного я лишь развлечение, для другого — лишь пешка в непонятных играх. Со злостью швыряю по одной бутылке из бара в стену. Что-то разбивается, что-то нет. Поломанные пальцы болят. Нос тоже. Мне бы к врачу. Но это кажется таким неважным, что я забываю об этом через секунду. Выплеснув немного эмоций, чувствую страшную усталость и валюсь на кровать. Поразительно, как простой, короткий разговор может вымотать.
Ровно в шесть за мной пришел охранник. Очередной тип, которого я не знал. Подвел к машине, показал, что на заднем сидении сладко спит Аля. Спит и не знает, что обрела папу, но потеряла маму. Денис, выглядящий еще более уставшим, медленно подходит ко мне. В костюме, без верхней одежды. Но не ежится от холода, не пытается согреть руки. Просто смотрит на меня, и я как обычно не могу различить ни одного отголоска чувств на его лице.
— Девочка в порядке, рядом с ней рюкзак, там деньги вам на первое время. Вот билеты, — он протягивает бумаги и наши пальцы соприкасаются, когда я тянусь за ними. Что я почувствовал? Боль. Это же та моя многострадальная правая рука. – До аэропорта поедешь с охраной. Доберешься до Москвы, и лети куда-нибудь дальше. Как можно дальше. Понял?
— Денис, почему ты делаешь это?
Ну, скажи мне. Я не могу, у меня сотни вопросов. Сначала предаешь, затем спасаешь от родственников?
— Забудь обо всем, Саш, обо всем, что было. Начни с нового листа.
— Ты не слышишь? – я перехожу на крик. – Скажи мне! Почему?
— Вот еще сотовый. На всякий случай, — он протягивает мне аппарат, но я не шевелюсь. – Потом, когда будешь в безопасности, выкинешь.
— Черт тебя подери! – я бью по его груди, по щекам, а он просто стоит. Слезы душат меня, я утыкаюсь лицом ему в грудь. – Ну, скажи, почему я жив?
Денис отстраняется, засовывает сотовый мне в карман пальто и буквально запихивает в машину. Мы трогаемся. Выезжаем за шлагбаум, охраны еще больше, чем вчера. Долго едем в аэропорт. Мозг отключился. Ни одной мысли. Завис где-то в пространстве. Может, так лучше. Тянусь к Алине, провожу по ее щеке. Она никак не реагирует, спит. Маленький крошечный ангелочек. Мой. Кудрявый, пухленький. Сколько ей сейчас? Три, четыре годика? Я не представляю, что она любит, что ей нравится. Что я скажу ей, когда она спросит, где мама? Не думать… Беру рюкзак и открываю. Ни хрена себе. А Денис-то щедрый. Сколько же тут?.. Пытаюсь посчитать. Не удается. Ладно, главное, для начала хватит. В рюкзаке еще обнаруживаются документы. Русские и загранпаспорта, на одну с Алиной фамилию, свидетельство о ее рождении. Как можно так подделать? Не отличишь же. А, может, они настоящие? Тогда Денис крут.
В аэропорту пахнет соляркой. Маленький он у нас и захудалый. Мне пришлось разбудить девочку, но она тут же уснула у меня на руках, когда я ее доставал из машины. Наверное, её накачали снотворным. Звери. Смотрю на табло. Рейс через сорок минут. Вовремя мы. Регистрируюсь последним, иду на посадку, в самолет. Алина сопит рядом. Надо же, теперь у меня есть дочь. Не чувствую, что она моя. Никогда не думал, что у меня, гея, будет ребенок.
Жарко. Снимаю пальто и натыкаюсь на сотовый Дениса. Тут же стюардесса просит пристегнуть ремни и выключить все электронные приборы, так как мы скоро взлетаем. Нажимаю кнопочку и включаю телефон. Он долго грузится. Самолет уже выруливает на взлетную полосу. Давай же. На экране приветствие, сотовый ловит сеть. Поймал. Через секунду приходит смс, и самолет отрывается от земли. Я перечитываю сообщение, а потом ломаю в ярости телефон на кусочки. Сидящие пассажиры с удивлением и опаской смотрят на меня. Тихо. Взять себя в руки. Не думать. Не получается. Чертов ублюдок этот Денис. Закрыть глаза. Не думать. Дышать глубоко. Но перед глазами все равно эта чертова смска: «Это не случайность, что ты застрелил его. В его пистолете были холостые патроны».
Часть десятая
Полгода спустя
Время ни черта не меняет. Ни хрена оно не лечит. Мне все так же нет дела до этой гребаной жизни. Серо, безрадостно, безысходно. Я жду, вот уже шесть месяцев, когда это изменится, но все остается таким же. Словно я по-прежнему во власти Туманова, хоть и вижу во сне его изуродованный мной же труп.
В Москве я долго решал куда дальше. Когда есть возможность, но нет желания — это неправильно. Выбрал Бразилию. Рио. Думал, там мне станет веселее. Ощущу снова вкус жизни, возникнет желание танцевать. Нет. Ни первого, ни второго. С грустью смотрю на окна школ танцев. Их тут много. Очень. Не проходящая тоска точит сердце.
Океан не завораживает своими красками, солнце не согревает лучами, а всегда хорошая погода не радует.
Я снял небольшую квартирку, до океана всего полчаса, а по ночам, в тишине, можно услышать его шум. Но это лишь раздражает.
Устроился работать в русскоязычную туристическую фирму. Фактически за копейки, но это чтобы не сидеть в четырех стенах.
С Алей у нас отношения сразу не заладились. Она не признавала меня папой, все время плакала, звала Ринату. Со временем, конечно, она успокоилась, но постоянно капризничала и была чем-то недовольна. Никогда не видел настолько вредного и противного ребенка. Я платил соседке, пожилой бразильянке, чтобы она сидела с ней.
Зачем я живу? Что я делаю здесь? Имеет ли все это смысл? Иногда я был готов покончить жизнь самоубийством. И плевать, что Аля останется одна. Я не делал этого потому, что просто не знал, поможет ли это. Ведь что-то есть потом, когда здесь все кончено, а вдруг там будет хуже?..
А еще я старался не думать о Денисе. Хотелось понять его игру, но мне было это не под силу. Он занял место Туманова, но как же я? Почему он не дал мне убить его сначала? Почему во второй раз дал? Подсунул ему пистолет с холостыми пулями? Почему же? Ну? Чем больше я об этом думал, тем больше злился. Ублюдок, он такой же ублюдок.
— Саш, завтра приезжает большая группа туристов, — мой шеф.
Киваю, раскладывая яркие буклеты.
— Я и Таня поедем их встречать, развозить, а тебе придется провести экскурсию одному.
Фирма у нас небольшая. Шеф, его жена и я, мальчик на побегушках.
— Одному?
— Да. Ну что ты переживаешь, сотни раз же с Таней был, все знаешь. Простая обзорная экскурсия. Покажи исторический центр, достопримечательности, парк Фламенко, библиотеку там, прочее. Покажи пляж.
— Ладно, — вздыхаю я. – Много народу?
— Нет, всего один человек.
Ну, это хорошо. Меньше мороки. Быстро пробежимся по всем сидящим в печенке достопримечательностям, напою его на пляже коктейлем и свалю.
Стою в холле шикарного отеля. Повсюду цветы в вазах, витражи, золотая отделка. Небедный клиент попался. Зеваю. Уже десять ноль пять. Где же он? Оглядываюсь на лестницу. Чтобы попасть ко мне, ему ее не миновать. А я планировал сегодня надраться. Уже договорился с соседкой, Аля будет у нее ночевать, вместе с ее тремя сорванцами. Дочка все меньше и меньше говорит по-русски. Нужно как-то это исправлять, но… мне все равно. Ну, где же этот богатей? Вглядываюсь в проходящих по лестнице. Не вижу никого, напоминающего соотечественника. Вдруг на мое плечо опускается тяжелая рука (блин, проглядел), и я оборачиваюсь, нацепив приветливую улыбочку. Эта улыбочка быстро спадает с моего лица, когда я узнаю стоящего передо мной человека. Он такой же. Высокий, мускулистый. Только вот видел я его все больше в костюмах, закрытой одежде, а не в легкой футболке и шортах. Непривычно. В груди что-то защемило. Кривлюсь. Так надеялся, что никогда уже его не увижу.
— Что ты здесь делаешь? – как-то шиплю я.
— Привет, — вместо ответа говорит Денис. Рожа кирпичом.
— Что ты здесь делаешь?!
— Отдыхаю.
— И выбрал нашу сраную фирму для экскурсии?
Нет. Мной больше нельзя играть.
— Иди ты в жопу, Денис! Не будет экскурсии!
Я кричу. Все оборачиваются. Он чуть усмехается. Это бесит. Лечу на всех порах к выходу, но шага через три меня хватают за руку и тянут к лифту.
— Отпусти, урод!
Мужчина не обращает на меня никакого внимания. Как и все остальные. Ну что же это! Я открываю рот, чтобы заорать, но Денис предугадывает это и закрывает его рукой, крепко прижав к себе. Смотримся мы, наверное, поссорившейся семейной парочкой. Кусаю его, но он даже не морщится. В лифте никого. Он меня отпускает.
— Что ты себе позволяешь, тварь?
Пощечина. Хлесткая. Мое удивление. Его ровный тон:
— Не потерплю в мой адрес таких слов.
— Ты… — щека горит. Возмущение не дает говорить.
Дверь открываются. Денис подхватывает меня, перекидывает через плечо и тащит. Молочу по нему, но бесполезно. Будто по китайской стене бью. Стояла и будет стоять.
В номере прохладно, пахнет лилиями и фруктами. Люкс. Несколько немаленьких комнат, справа спальня с огромной кроватью.
— Какого черта все это значит? – со злостью спрашиваю я, видя, как мужчина закрывает на ключ дверь.
— От экскурсии ты отказался, стал кричать, так что вот, придется так.
— Что «так»? Выпусти меня немедленно, скотина.
Денис вздыхает:
— Я же сказал, что…
— Мне плевать, что ты там говорил! Выпусти меня!
Ярость, непонятная тоска при взгляде на него. Все клокочет внутри. Мужчина делает ко мне шаг, я отступаю назад. Он ухмыляется:
— Боишься.
— Такого придурка? Нет.
По его лицу понятно, что лучше мне заткнуться. Но я не могу. Что он себе позволяет? Снова появляется в моей жизни? После всего? Пара секунд, что я задумался, и он рядом. Опять пощечина. Еще большая злость внутри меня.
— Урод! Козел! Мудак!
От сильного удара голова дергается, в ушах звенит. Он невозмутим. Лишь тяжело дышит. Это выдает его. Что, не так представлял нашу встречу? Зло смеюсь. Хватаю вазу и швыряю в него. Бегу к двери. Конечно, я промахиваюсь, и у двери меня останавливают, обхватив за талию.
— Пусти! – задушено прошу я, а Денис впивается в мои губы.
На несколько мгновений я онемел. Позволил ему проникнуть в рот. Сколько же меня никто не целовал… И сколько бы еще никто не целовал. Я вдруг понял, что совершенно забыл о такой вещи в нашей жизни, как секс. Для меня он просто перестал существовать. А тут Денис, и я весь дрожу.
— Хватит, — стараюсь придать голосу твердость. – Не хочу.
Пытаюсь ударить его, но он легко перехватывает мою руку. Разворачивает меня к себе спиной. Я утыкаюсь лбом в гладкое дверное полотно, оно пахнет полиролью. Чувствую, как с меня снимают брюки, трусы. Не нужно, ты же не сделаешь этого, ты же не вернешь меня назад… Рука проникает под футболку, гладит по животу. Против воли по телу пробегают крошечные импульсы, которые зажигают что-то внутри. Я плачу. Громко, надрывно, но Денис словно не замечает этого. Он играет с моими сосками, наклоняется, прикусывает шею. Чувствую его жаркое дыхание, его запах, такой же горький, как и тогда. Я не могу так, не могу:
— Ответь мне, ответь, — я захлебываюсь, почти ничего не понять, — ты бы дал Туманову убить меня?
Рука опускается ниже, обхватывает член. Голова идет кругом. Спина вся мокрая.
— Нет, — короткий ответ.
Всхлипываю.
— Это ты дал ему пистолет с холостыми патронами?
— Кто же еще? – чувствую его усмешку, в то время как его рука сжимает мои яички и оттягивает их. Не особо приятно, если честно.
— Но… — глотаю слезы. – Ты…
— Черт, Саша, ты сейчас хочешь все обсудить?
Слышу раздражение и радуюсь. Он хватает меня на руки и тащит в спальню. Швыряет на кровать, скидывает с себя все за пару секунд и ложится на меня.
— Скажи мне… — шепчу я, пока он целует мою шею. Острый укус, ойкаю.
— Ты заткнешься?
— Нет, хочу понять.
— Что понять? – он с силой впивается в мое плечо. Больно. Выгибаюсь.
— Что я значил для тебя.
Он матерится. Встает, достает из тумбочки тюбик со смазкой, возвращается ко мне. Лежу и не шевелюсь. Наблюдаю, как он размазывает по пальцам гель, затем эти самые пальцы ныряют в меня. Крепко зажмуриваюсь, стараюсь перетерпеть боль. Он растягивает, поглаживает мышцы изнутри.
— Значит, хочешь знать? – его голос звенит. От… злости? Мне становится не по себе. Его пальцы внутри уже не такие деликатные. – Я помешал тебе убить Туманова в первый раз, потому что ты должен был сделать это при свидетелях.
— Почему? – еще один палец. Резко. Морщусь.
— Потому что иначе мой план провалился бы.
Понимаю, кажется. Прежде всего думаем о себе? Говорю:
— А так ты вроде бы и ни при чем?
Он с силой пропихивает еще палец. Стараюсь не забывать дышать.
— А потом? – еле выговариваю я.
— Потом… — за свою грубость он покрывает поцелуями мое лицо. – Потом я держал руку с пистолетом в кармане, и если бы Туманов решил тебя убить, то я прикончил бы его первым.
Перевариваю услышанное. Невозможно… Черт… Я не замечаю, когда пальцы Дениса исчезают, но четко ощущаю, как он входит в меня. Проталкивается внутрь, не смотря на сопротивление. Это жутко неприятно, на тонкой грани с болью. Я закусываю нижнюю губу, через секунду отпускаю ее и спрашиваю:
— Ты бы не дал ему убить меня?
От этого вопроса много зависит.
— Нет, никогда, — он замирает во мне. – Даже если бы события той ночи сложились по-другому, Туманов остался жив, или просто ничего бы не было, то я забрал бы тебя, и мы бы уехали далеко-далеко.
— Почему ты так не сделал раньше?
Снова всхлипываю.
— Потому что ты сказал, что хочешь убить его, — удивлен он.
А, так мы еще и благородные. Типа это мораль такая, дать убить врага, если хочешь? И не вмешиваться, если меня вот-вот не станет?
— Ты поэтому ничего не сделал, когда меня избивали?
— От пары ударов еще никто не умирал, — хмурится он. – Мы продолжим или еще поболтаем?
О. Мы лежим, совершенно забыв о потребностях тела. Он все еще во мне, все еще возбужден. А я…
— Ничего не хочу, — роняю я и закрываю глаза. Если бы мог, то оттолкнул бы его. Только знаю, что это бесполезно.
— Значит, продолжим.
Как всегда решает за меня. Как всегда делает то, что хочет сам.
Его поцелуи осторожные, нежные, так не похожи на недавнюю грубость, резкий тон. Он не двигается, но я чувствую, как ему хочется. Денис касается моих губ, я отворачиваюсь, тогда он проводит языком за ушком, сжимает зубами его мочку. Дрожь… Невольная. Непонятная. Распахиваю глаза и с удивлением смотрю на него. Почему он рождает во мне желание? Он едва улыбается и завладевает моими губами. Долго, слишком долго меня целует, сводя с ума. Перед глазами цветные разводы. Я даже не замечаю, как он начинает медленно двигаться, стиснув меня в объятиях. Боли нет, как ни странно. Я обхватываю его ногами, впуская как можно глубже. Он благодарно касается моего лба губами в ответ. Я хочу его. Остро, сильно, первобытно. Хочу сильней, хочу его жестче, хочу его быстрей. Он такой родной со своим горьким запахом. Все сужается. Быстрые-быстрые движения. Пот на всем теле. Жар. Снова закрываю глаза, чтобы резко их распахнуть через секунду от нахлынувшего оргазма.
Мы лежим на этой огромной королевской кровати. Кинг-сайз, блин. У меня сотня и больше вопросов, но так не хочется рушить мгновение. Мои бедра в его сперме, слипаются. Нужно в душ. Не хочу. Лучше снова порушу все.
— Как ты меня нашел?
Денис обнимает меня сзади. Хорошо, что я не вижу его лица. Хотя, как обычно, ничего бы не увидел там нового, кроме сурового выражения.
— Нанял людей.
— Почему именно сейчас?
Тяжкий вздох мне в затылок.
— Несколько месяцев был занят делами, потом пока тебя искали.
— Зачем было меня искать? – сердце замирает.
— Просто хотел увидеть.
Нет, я, конечно, не наивный мальчик, даже и не ждал признаний, но вот это пренебрежительное «просто увидеть». Не убедиться, что я в порядке, не помочь, даже не соскучиться. Моя очередь вздыхать.
А потом Денису позвонили. Я слушал его холодный, неэмоциональный тон и удивлялся. Вот не видел бы его перед собой, подумал бы, что Туманов воскрес. Немного иронии, затаенное преимущество. Все это Денис перенял у него. Никогда не повышающийся, вкрадчивый голос. Когда он становится тише, то очень страшно.
Иду в ванную. Тупо замираю при виде этого великолепия. Огромная комната, цветы, золото, мрамор, зеркала. Сама ванна утоплена в полу и выглядит как маленький бассейн. Она, кстати, набрана. В воде плавают лепестки роз и орхидеи. Вода, наверное, остыла?.. Пробую. Нет. Теплая. С подогревом что ли? Плюхаюсь в это великолепие, разбрызгивая воду. Как хорошо… Теперь не думать. И хватит спрашивать обо всем Дениса. Все и так понятно. Он добился желаемого. Использовал меня, да, но… Если бы не он, я бы был мертв. И тот наш секс в прихожей с использованием обычного крема… После этого во мне что-то поменялось. Он будто вытащил меня со дна омута, в который погрузил Туманов. Опять он… Тихо стону про себя. Никак не перестану натыкаться в мыслях на этого урода.
Чужие губы касаются моих, легко и едва ощутимо. Распахиваю глаза. Денис передо мной. Как он умудрился погрузиться в воду так, что я не услышал? Он легко подхватывает меня и усаживает на себя, облокачивается о бортик. Его руки гладят мою спину, неспешно, успокаивающе. Ни намека на дальнейшие действия. Кладу голову ему на плечо. Как давно мне не было вот так просто хорошо.
— Может, все-таки покажешь мне город? – он целует мою щеку.
Я отрицательно мычу. Не хочу шевелиться, не хочу что-то делать. А уж тем более, эти дурацкие достопримечательности.
— Тогда что?
— Просто посидеть нельзя?
— Саш, у меня не так много времени.
Резко отрываю голову от его плеча. А что я, собственно, думал? Что он ко мне навсегда приехал? Какой я идиот.
— И сколько же?
Он невозмутимо на меня смотрит:
— Послезавтра.
— То есть у нас есть сегодня и завтра?
Денис кивает.
— Тогда на пляж! Побывать в Рио и не посетить Копакабану! Тем более, тут близко.
Я выпрыгиваю из ванной и очень деятельно начинаю собираться. Конечно, мужчина все понимает. Но ничего не говорит. А мне горько так, что, кажется, эта горечь скрипит на зубах. Сердце бьется неровно. Снова приходится себя осаживать. Не нужно забивать голову. Жить сегодняшним днем.
Мы выходим из отеля. Чтобы отвлечься, беру Дениса за руку и начинаю рассказывать ему о городе, показывать интересные вещи, непривычные для русского человека. Он слушает с интересом, иногда даже улыбается. Улыбка на его лице выглядит неестественно, поэтому я решаю, что смеется он крайне редко.
— А ты знаешь, что Статуя Христа Избавителя в Бразилии считается одним из новых семи чудес света? Высота статуи – тридцать восемь метров. Она ничего так.
Замолкаю, потому что мы пришли. Золотой песок, бирюзовая вода. Правда, народу много, но это ничего. Оборачиваюсь:
— Тебе нравится?
Вместо ответа он неожиданно прижимает меня к себе и целует меня на виду у всех. Так трепетно, что мгновенно кружится голова, а ноги подгибаются. Затем так же неожиданно отстраняется и отвечает:
— Нравится. Пошли купаться?
И только тут я соображаю, что мы не взяли полотенец. Ладно, ничего, так просохнет.
— Знаешь, я что-то не хочу, ты иди, а я в кафе подожду.
Быстро указываю на кафешку и почти бегу туда. Заказываю коктейль на смеси португальского и английского. Бармен смотрит на часы, но ставит требуемое передо мной. Залпом выпиваю. Заказываю еще.
После трех коктейлей мне стало хорошо. Улыбаюсь, перебрался за столик, щелкаю орешки, лениво попиваю что-то невразумительно-розовое из стакана. Появляется Денис. Дух захватывает. Пялюсь на него откровенно. У него потрясающее тело. Сильное, мощное. И даже эта каменная рожа ему идет. А уж как ему идут капельки воды, блестящие на солнце.
Мужчина садится передо мной:
— Ты решил напиться?
— Вообще-то, — честно отвечаю я, — в моих планах это значилось, еще до того, как я встретил тебя.
— Ясно.
Бармен ставит перед ним стакан с пивом, который тут же запотевает на такой жаре.
— Тогда давай напьемся? – я начинаю любить эту его кривобокую улыбку.
Мне много не надо. Это я сообщил Денису после шестого коктейля. А потом… Вихрь, водоворот. Мое непонимание, как можно столько выпить текилы? Откуда на улице столько красок?! Хочется кушать. Мы покупаем мороженное. Оно приятно холодит кожу, когда мы размазываем его друг по другу. Смеемся. Вернее, смеюсь только я. Хохочу. Обнимаю Дениса, висну на нем. Улица, полуденное солнце и сразу холод номера. Холодная вода, теплые губы собирающие ее с тела. Головокружение. Нега. Снова боль, когда он проникает в меня. Шиплю что-то про его грубость. Он отвечает, что еще слишком нежен. И тут же демонстрирует это. Оттягивает мои волосы, заставляя выгнуться назад, так что я становлюсь на носочки. Сжимает мой член у основания, продолжая вколачиваться в меня. Выворачиваюсь и кусаю его. Он в ответ оставляет красный, сочный засос на шее. Двигает рукой по всей длине моего члена, заставляя меня стонать. И едва я дохожу до пика, он резко, двумя пальцами сжимает его. Возбуждение, теплой волной, отхлынуло назад. Я ругаюсь. Вырываюсь. Очень злюсь. Но Денис начинает заново меня возбуждать. Сцепляю зубы. Уверен, у него ничего не получится. Как же. Через три минуты мои стоны разносятся по всему отелю. Он снова оттягивает мои волосы назад, резко, до выступивших слез в глазах, впивается в шею. Ничего не чувствую, кроме расплавленной лавы, которая сначала затапливает низ живота, а потом распространяется по всему телу.
На часах начало первого. Я лежу поперек этой самой королевской кровати. С больной головой и задницей. Кто-то вчера совершенно забыл о том, что есть такое чудесное изобретение человечества, как смазка. Она как раз и создана, чтобы облегчить болевые ощущения, когда происходит секс между особями одного пола.
Дениса нет, но я слышу шум воды в ванной.
Потягиваюсь, встаю, ищу одежду. Ничего не нахожу. Ладно, есть чудесные банные халаты, любезно предоставленные отелем. Они белоснежные, пушистые, одно удовольствие кутаться в них. На столе в гостиной блюдо с фруктами, графин с молоком и апельсиновым соком. Жадно выпиваю два стакана. И того, и того. В желудке бурчит. Беру яблоко и жую его, пока Денис не выходит из душа. Оглядывает меня, наливает себе сок. Садится рядом.
— Что будем делать?
Мне радоваться или огорчаться, что он игнорирует вчерашнее?
— Купаться и загорать.
На этот раз мы берем полотенца. Океан такой теплый, что хочется плескаться снова и снова. Головная боль отступает, в отличие от другой, более интимной. Денис отстраненный, нет поцелуев, нет непонятных взглядов. Накупавшись, мы обедаем в ближайшем кафе в полном молчании. Это начинает напрягать. Неожиданно я вспоминаю, что совершенно забыл про Алю. Судорожно звоню соседке, которая отчитывает меня на португальском. Понимаю через слово, очень быстро говорит, но это к лучшему.
— Мне нужно идти, — говорю я и чувствую себя неуютно.
Просто кивок. Равнодушный, ничего не значащий. И на хрен ты тогда тащился сюда? Вторгался в мою жизнь? Бегу. Как угорелый. Пусть проваливает к себе, пусть занимается своими делами Туманова! Да, он чудесно подходит на эту роль. Злость так и переполняет меня. Хочется орать. Так, чтобы все обернулись. Так, чтобы заболело горло. Слезы душат. Тяжелая рука на плече. Разворачиваюсь и залепляю Денису пощечину. Тут же понимаю, что веду себя как истеричка.
— На хрен ты появился в моей жизни? – не кричу, сдерживаюсь.
— Я уже говорил. Хотел увидеть.
— Увидел? Пока.
Разворачиваюсь, но уйти мне не дает все та же тяжелая рука, намертво вцепившаяся в запястье.
— Какая твоя цель? Приехал развлекаться со мной? Потрахался, а теперь обратно, к себе, обратно, руководить империей Туманова?
— Поехали со мной.
Думаю, что это шутка, смеюсь, но по его лицу понимаю, что это не так.
— Ты же сказал, что родственники…
— Я смогу тебя защитить. Тебя и Алину.
— Но…
— Поехали.
— Я…
— Саша, ты не счастлив, я видел твою грусть в турфирме, и в холле отеля, когда ты ждал меня. И на тех фото, что прислал мне детектив.
— Ты ничего не знаешь! – я все-таки кричу. Он следил за мной. Это неприятно.
— Не знаю? – он усмехается. – Тогда ответь мне, когда ты танцевал в последний раз?
Туше.
Стою и смотрю на него. Такого большого, надежного, непонятного.
Звонит сотовый. Хоть раз вовремя. Кидаюсь отвечать. Соседка. Ничего не понимаю. Бессвязный поток. Алина?!
— Какая больница? – у меня сердце уходит в пятки.
Моя дочь в больнице.
— Где она? – быстро спрашивает мужчина, когда моя рука с сотовым опускается, и уже ловит такси. Я называю. Лишь бы с ней все было хорошо, лишь бы все было хорошо…
Денис сам общается с медсестрами в регистратуре и сам находит палату дочери. Она плачет. Она такая маленькая на этой большой кровати. Кидаюсь к ней, обнимаю ее, стараясь не тревожить поломанную ногу. Потом беру ее личико в свои руки, целую носик, лобик.
— Папа, — она утыкается мне в грудь. Глупо улыбаюсь. Она впервые так меня назвала. – Мы играли, я упала, сломала ногу!
Я наклоняюсь и целую ее крошечные пальчики, торчащие из-под гипса.
— Ничего, малыш, все быстро зарастет.
Потом разговариваю с врачами. Они советуют оставить девочку на ночь, могла удариться и головой. Не могу иначе, конечно. Аля плачет снова, боится, что я уйду.
— Конечно, нет, доча, я останусь с тобой.
Когда она успокаивается, я оборачиваюсь к Денису. Он просто говорит:
— Выйдем?
Оставляю дочку на попечение медсестры. Идем на лестницу, становимся между этажами. Понимаю, что, скорей всего, мы больше не увидимся. В Россию я не вернусь. Ни за что на свете. И не потому, что боюсь мести родственников Туманова, таких же сумасшедших, наверное, как и он сам. Слишком много воспоминаний. Там Михалыч, Рината, ее ухажер, Витя, которого я зауважал после смерти. Погибли они по моей вине или нет… Быть может, не откажи я тогда Туманову, в самый первый день, не произошло бы всего этого. А, быть может, все было бы только хуже. Я только вчера заметил какого неправдоподобно голубого цвета вода в океане. Только вчера взглянул на небо и улыбнулся. Только вчера понял, что живу. Только вчера испытал оргазм, самый лучший в моей жизни, наверное, но уж точно не последний. Аличка в порядке. Я идиот, что совсем не уделял ей внимания. Я исправлю это, обязательно. В России я буду опасаться, жить в тени Дениса, который занял место Туманова, того, чье имя я хотел бы забыть навсегда. И сделаю это. Забуду. А сейчас… я хочу танцевать.
Становлюсь на носочки и целую Дениса в нос:
— Спасибо тебе большое. Прости.
Он все понимает. Такой понятливый. Это одна из лучших его черт.
— Возьми, — он протягивает мне сотовый.
Не понимаю, к чему он мне, но беру.
— Если вдруг… — закрываю ему рот ладошкой.
— Счастливого полета. И… пока!
Сбегаю по ступенькам вниз. Улыбаюсь. Наверное, беспечно, глупо, но мне хорошо. Черт возьми, я жив! После всего, я все-таки жив! Денис снова поднял меня со дна. Покупаю мороженое, сразу пять шариков. Они быстро тают, капают, руки и лицо липкое. Прохожие не понимают, почему я смеюсь. Захожу в супермаркет, покупаю дочке множество всяких шоколадок и конфет. С полными пакетами возвращаюсь к ней. Аля зевает, медсестра читает ей книжку. Увидев меня, она тянет ко мне свои ручки. Затем долго копается в пакетах. Выбирает шоколадку и с ней в руке засыпает. Целую ее в лоб. Некоторое время сижу рядом, но затем одно желание пересиливает. Иду по больнице, нахожу небольшой конференц-зал. Телевизор. Пульт. Музыка. Долго ищу нужное, но мне везет, у них спутниковое, я нахожу. По венам ток. Закрываю глаза и отдаюсь ритму. Наверное, мои движения неуклюжие, неловкие, но это все далеко. А близко я и танец, который становится продолжением меня. Нетренированные мышцы ноют через пару минут, просто не обращаю внимания, довожу дело до конца. Глубокий вздох, тишина и разрывающие ее через мгновенье громкие аплодисменты. Удивленно оборачиваюсь. У открытой двери сгрудилась половина больничного персонала. Вижу восхищение в их глазах, такое знакомое и незнакомое одновременно. Кто-то кричит «браво», кто-то поднимает большой палец вверх. Улыбаюсь, так искренне, как не улыбался за всю свою жизнь. И тут на меня опускается, словно большое горячее солнце, простое понимание того, что впереди меня ждет только хорошее.
Уверен, что так и будет.
Комментариев нет:
Отправить комментарий