Автор: Торговец деревом
Соавторы: SаDesa
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: м/м
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), POV
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 2
Статус: закончен
Описание:
Никогда не думал, что привычка пользоваться на работе душем, однажды выйдет мне боком.
Посвящение:
Не позволяй всяким мужикам в халатах обижать тебя!
Публикация на других ресурсах:
только ссылкой
Примечания автора:
Ориджинал написал в тесном соавторстве с SаDesa.
Арт ко второй части. Автор Макси Давыдов
http://cs408626.vk.me/v408626410/2076/DPt9Zg7p_OE.jpg
Часть 1
Я подписался на подработку совсем недавно. И уже в течение целого месяца таскаюсь сюда, чтобы обнять швабру и на пару с ведром пройтись по длиннющим коридорам. Зачем я это делаю, спросите вы? Боюсь, что ответ будет слишком очевиден и банален — мне нужно бабло, как и всем, в принципе, а здесь можно неплохо заработать, если учесть, что моя скромная персона пашет за две смены.
Открываю один из шкафчиков в душевой раздевалке, осматривая свои чистые вещи, перевожу взгляд на свое тело, сталкиваясь с грязным синим комбинезоном, надетым поверх голого тела. Зрелище не из самых приятных: потный, вонючий и грязный, меня бы самого помыть нужно. А лучше постирать. Прямо в стиральной машинке. Замочить хорошенько и порошочком присыпать. Тогда, может, вся эта грязь слезет.
Раздраженно, словно во всем мое отражение виновато, ладонью шлепаю по гладкой поверхности, так, чтобы вместо моего лица отражалась пятерня. Морщусь, веду плечом, но от этого длинные спрятанные под ткань форменного комбинезона волосы только сильнее прилипают к шее. Липкий весь. Фу.
Мелькает мысль, что ну его, этот душ, и в общаге можно помыться. Но стоит только вспомнить засранные, чуть больше, чем деревенский сортир, душевые нашего раздолбанного корпуса, как я начинаю стягивать с себя форму просто с мгновенно вспыхнувшим энтузиазмом.
Брезгливость всегда зашкаливала, и даже простой поцелуй я воспринимал не как романтическое действо, а как обмен миллионами микробов. А теперь вот сам драю сортиры. Тщательно так, с душой. Хах… Ирония, не иначе.
Расстегиваю молнию, прогибаясь в спине, чтобы стянуть рукава. Наклоняюсь расшнуровать ботинки и, забросив их в ящик, достаю свои привычные кеды, оставив их перед лавкой. Комбинезон мешком повисает, съехав на бедра. Наступаю на штанины. На ощупь, не оборачиваясь, вытягиваю полотенце из шкафчика и, повесив его на плечо, бреду в сторону душевых.
Выключатель клацает особенно гулко в пустом, облицованном синим кафелем помещении, и я на своей волне, двинувшись, было, к крайней кабинке, дергаюсь и отскакиваю назад.
Прямо у стенки напротив кабинок, облокотившись на кафель спиной, стоит молодой мужчина в светлом костюме. Он весь... Светлый, что ли. Волосы, кожа, одежда опять же. Отмечаю, что шмотки у него явно не с вещевого рынка. Тогда, что он забыл здесь, в душевой обслуживающего персонала в такое-то время?
Сглатывая перекрывший горло ком, осторожно, придерживая полотенце, ковыляю поближе. Он так и не двигается, замер, как статуя, прикрыв веки и скрестив руки на груди. Подхожу почти вплотную и, помедлив, провожу ладонью перед его лицом. Не заметив никакой реакции, пальцами прикасаюсь к его шее. Живой вообще?
Тут же раскрывает глаза и отталкивает мою ладонь.
— Коснешься еще раз — сломаю руку.
Отскакиваю назад и, едва удержав равновесие, неуклюже дергаюсь, спасая свою задницу от встречи с твердым полом.
Напугал до полусмерти, урод!
Щурится, злобно пялится на меня, поджимая губы, а я замечаю, что и глаза у него светлые, светло-серые.
— Ну, на что уставился? — спрашивает с величайшим пренебрежением в голосе, словно я его одним только взглядом пачкаю.
Напыщенный индюк.
— На тебя.
— Юморишь?
— Констатирую факт.
— Зачем приперся?
Теряю дар речи от такой наглости и, перед тем как ответить, осторожно помахиваю полотенцем, стащив его с плеча.
— А зачем я мог припереться в душевую? — негромко уточняю я. Так, на всякий случай: может, душевые и не душевые вовсе, а закрытый элитный клуб, а я, по привычке заткнув уши наушниками, как всегда все пропустил?
Пожимает плечами, но, кажется, успокаивается немного. Наконец, отводит взгляд и рыскает по карманам. Когда лезет во внутренний карман пиджака, замечаю нефиговые по своей стоимости часы на запястье.
Что он-то тут делает? И главное — кто он? Кто-то из руководства, которое я и в глаза никогда не видел? Один из топов? Но что топ-менеджер мог забыть в раздевалке? Надо бы узнать, наверное. А то, может, и не из наших он вовсе, а мне потом отвечай, как соучастнику какого-нибудь дерьма.
— Ну, так что? Долго будешь пялиться? Делай то, зачем пришел, и проваливай.
Пожимаю плечами и собираюсь уже и вправду побыстрее принять душ и свалить от греха подальше, как он выуживает серебристую пачку и, вытянув из нее сигарету, хватает ее губами, чуть замешкавшись с поиском зажигалки, клацает ей и прикуривает.
Глаза лезут на лоб.
Задумчиво затягиваясь, смотрит на меня и, заметив мое нехилое такое удивление, протягивает пачку, предлагая угоститься. И то ли от замешательства, то ли просто на автомате беру предложенную сигарету, и он чиркает зиппо у моего лица. Прикуриваю, и на периферии сознания мелькает мысль, что меня вышвырнут с работы, как насравшего на персидский ковер бобика, если запалят. Захожусь кашлем от этой мысли. Вытащив сигарету изо рта, панически оглядываюсь и буквально подлетаю к раковине. Врубив воду с громким шипением, «убиваю» никотиновую палочку, тщательно вдалбливая ее в водосток.
Наблюдает за мной и, кажется, посмеивается. Уже не так зло, даже расслабленно.
— Работаешь здесь?
Нет, на экскурсию пришел! Как молодой многообещающий финансист с неоконченным высшим! А комбинезон это так, для конспирации, чтобы конкуренты не переманили.
Киваю, и он задумчиво выпускает струйку дыма, морщит лоб, вспоминая что-то.
— Не видел тебя раньше.
— И я тебя.
— Удивительно, правда? — скалится так ехидно, что провалиться сквозь землю хочется просто с невиданной силой. Даже больше, чем когда меня поймали в подсобке с пареньком, который впоследствии оказался переодетой девкой. На спор. Кривит, стоит только вспомнить эту мерзкую историю.
А он вроде не на много и старше меня, лет на пять или семь где-то. И что-то я сомневаюсь, что он драил этажи шваброй в моем возрасте.
Разговаривать совершенно расхотелось. Поэтому я, повернувшись к нему спиной, стаскиваю с себя шмотки и, оставив полотенце на блестящем поручне над длинной лавкой, захожу в кабинку. И врубаю настолько горячую воду, насколько могу вытерпеть. Чтобы и без того непрозрачные матовые стенки душевой кабины запотели побыстрее. Вот так… Чувствую себя куда комфортнее, зная, что этот тип в дорогом костюме не имеет возможности пялиться на мою голую задницу. Регулирую температуру и, закрыв глаза, на ощупь нахожу среди батареи гелей для душа на верхней полке свой. Два в одном — так практичнее, и таскать куда удобнее.
Сначала волосы. Всегда сначала волосы. Почему-то привык так. Намыливаю прядки и позволяю себе постоять так немного, пальцами помассировав виски. После, вздохнув и вспомнив про общагу, смываю пену и уже намыливаю грудь, как в душевую дверь, которую я по привычке захлопнул на хлипкий замок, начинает ломиться нечто. Очень громкое нечто, судя по силе ударов и тому, что я вообще услышал их из-за льющейся воды.
Что за?! И вопли. Кажется, женский визг.
Не успеваю даже подумать, что это могло бы быть, как меня бесцеремонно выдергивают из кабинки, прямо в холодное помещение душевой, на ледянющий кафель.
— Эй!.. — Моему возмущению нет предела, только вот фонтан красноречия затыкают крайне быстро. Сильной ладонью, пахнувшей табаком. Мычу было, пальцами отталкивая его запястье, как вопли раздаются с новой силой. И я был прав — женские.
— Райан! Я знаю, что ты там, гнида! Открой немедленно!
И судя по тому, как перекосило лицо этого гавнюка, Райан это именно он.
— Скажи, что ты один! — то ли просит, то ли приказывает он мне в полголоса, словно охрип разом. Мои брови ползут вверх и уползли бы вообще нафиг, если бы могли.
— Райан!
— Скажи! — шепот становится умоляющим, и он отнимает ладонь от моего рта, складывая обе в умоляющем жесте. Должно быть, ему сейчас совсем не хочется разборок. Тем более, при грязном уборщике.
— Его здесь нет, мэм, — как можно громче кричу я, скрестив руки на груди, замерзая все сильнее.
— Я знаю, что ты там, сученыш! Открой немедленно! Или я вынесу дверь!
Снова смотрю на него, стараясь при этом не скалиться.
— Райан!!! — снова гремит за дверью, и сама пластиковая дверца явно уже на последнем издыхании, замок порядком расхлябался от такой тряски и града ударов.
«Ну?!» — спрашиваю одними губами, и он, бросив беглый взгляд на душ за моей спиной, кривится и обреченно кивает. Сначала мне, потом на дверь. С готовностью, предвкушая нехилые разборки и, как следствие, вколачивание моего нового знакомого в пол острой шпилькой, направляюсь к двери, попутно схватив полотенце и обмотав его вокруг бедер.
Щелкает замок, и я, потянув дверь на себя, тут же получаю затрещину, от которой у меня птички над башкой кружить начинают.
— Эй! За что?!
Маленькая взвинченная дамочка даже не снизошла до ответа. Только окинула меня беглым взглядом и, убедившись в том, что я не «Райан», протиснулась в душевую, деланно осматривая помещение. Уже ожидаю воплей и ультразвукового визга, так как этот тип был прямо за моей спиной, но она молчит. Оборачиваюсь и понимаю почему.
Этого гавнюка здесь нет. Вот же! И куда только… Взглядом цепляю закрытую кабинку с льющейся водой. Вот же… Почти улыбаюсь.
— Чего лыбишься, отребье? Где Райан?
Вот же сука. Они что, все сговорились и объявили акцию под эгидой «Затрави Алекса» открытой? Расфуфыренная стерва.
— Понятия не имею, о ком Вы.
Осматривает меня, а я думаю, что она даже красивая. Красивая, как кукла Барби.
— Ну да. Куда тебе, — стремительно разворачивается и на тонких шпильках вылетает из душевой, громко хлопая дверью подсобного помещения.
И как только не навернулась, дрянь напыщенная. Видимо, еще одна представительница «верхушки», элиты.
Закрываю дверь на замок и, удостоверившись, что захлопнулась, направляюсь назад, к кабинке.
Разумеется, тип, вызвавший негодование этой решительной дамочки, находится там. Злой, как черт. И насквозь мокрый. В безнадежно испорченных шмотках и похеренных дорогущих часах.
— На что выпялился?!
— Мы уже об этом говорили. Ты занимаешь мою кабинку.
— Иди в другую!
— Мне не нравится другая. Хочу в эту.
В служебке в очередной раз что-то хлопает, и он, схватив меня за плечо, втягивает в кабинку. Хватает за плечи и нехило так трясет.
— Ты. Меня. Не. Видел. Ты. Меня. Не. Знаешь. Усек? — очень четко, словно гвозди заколачивает, проговаривает он. Хотя, куда ему, с такими-то холеными пальцами.
Райан... Райан… Повторяю, совершенно не обратив внимания на его тираду, словно пробуя это имя на вкус. Я явно слышал это имя раньше. Подождите-ка… Райан?! Неужто, Райан Харберт?! Что, серьезно?! Только не говорите мне, что владелец корпорации, в одном из филиалов которой я имею честь драить полы, сейчас зажимает меня в душевой! Абсолютно голого, между прочим!
Кажется, на моем лицо проступает нечто, что выдает меня с потрохами, и он усмехается, продолжая сжимать мои плечи.
— Я тебя все-таки видел, — проговариваю негромко, ровно, бесцветно.
— Да неужели?
— Да. Видел. На рекламных баннерах и внизу, в холле. Твой портрет висит?
— Мой.
— Ну… Круто, что еще сказать... Теперь, может быть, ты дашь мне помыться и свалить уже отсюда?
— Ни слова. Никому ни слова, понял?
— Почему прячешься?
— Не твое дело.
— Ладно, — пожимаю плечами, насколько мне позволяют тяжелые ладони. Почему-то, злобой переполняет, как вонючую банку в лаборатории с формалином, — Тогда я верну ее назад и скажу, что ты сныкался в кабинке.
— Убью!
— Не так пафосно, ладно?
Придвигается ближе, и его мокрые шмотки липнут и к моей коже тоже, совсем не неприятно липнут. Оценив меня, словно новую дорогущую тачку на подиуме, придвигается ближе, совсем-совсем близко. Критично близко.
— Тогда, уволю, — наклоняется, — И ни в один свинарник тебя дерьмо разгребать не возьмут.
— А как же вывезти за город и закопать? Ну, в духе боевиков? — отвечаю шепотом, и, кажется, у меня сердце бьется громче этого шепота. Отчего-то, стоило ему наклониться, прижаться ко мне, и все. Поплыл.
Усмехается и целует меня.
Он целует меня. Нет, не так — Он пихает свой блядский язык мне в рот. Пользуется моим замешательством, говнюк! А все, что могу сделать я, это уронить челюсть на пол и пальцами вцепиться в запонки на его намокших манжетах. Покусывает, обхватывает губы своими, посасывает, тянет их, а стоит мне только дернуться, хватает за волосы и больно фиксирует шею.
— Ты!..
Усмехается только лишь на мой гневный выдох.
— Именно поэтому она меня и ищет с явным намереньем вырвать гланды через задницу. Не умею держать язык за зубами, — и, посмеиваясь, добавляет, — И штаны застегнутыми. Доволен? Твой интерес удовлетворен?
— Удовлетворен? Хах! Как же. Я раздет, меня лапает какой-то мужик, а я еще должен быть удовлетворен. Небылица, — отвожу глаза в сторону, переключаясь на напор воды, что бьет ему в спину, заставляя всю одежду становиться тяжелей на его теле.
— Какой-то? Не думал, что начальники могут быть просто кем-то. Они — либо Всё, либо Все! Знаешь ли, это кто как любит… — улыбается, сверкая отбеленными зубами, ровным рядом, к которому даже не придраться. Закрываю рот, чувствуя, что на его фоне мои зубы покажутся просто нищенскими.
— Знаю, поэтому в свою очередь просто готов блюсти элементарную субординацию, сталкиваясь с ней лишь в лице охранника. Он ведь единственный человек, которого я тут вижу. Считай, родня. А Вы — Вас я даже не знаю, но… Работу терять не хочу, поэтому, заручившись мыслью, что Вы тот дяденька, который выдает мне зарплату, просто покину это место.
Поймав его недоверчивый взгляд, добавляю:
— Конечно же, вот я больной, с кем же я тут разговариваю, тут же никого нет. НЕТ НИКОГО, — кричу я, вслушиваясь в отражающееся от стен эхо, словно шугаясь нового цокота каблучков. Это не означало, что его угрозы подействовали. Но так же не значило, что они прошли мимо моих ушей. Лишь когда звук отдалился настолько, что вскоре пропал, я почувствовал на своем плече тяжесть. Шумно выдыхая, Райан уткнулся мне в район груди, опустив на меня руку.
— Пронесло. До усрачки рад.
— Как грубо.
— Грубо лапать подчиненных за задницу, угрожая увольнением. Остальное терпимо.
— Да что ты говоришь.
— Я говорю? Я ничего не говорю, здесь же никого нет, — в притворном удивлении возмущаюсь я и, отцепив его цепкие ручонки от своего тела, пытаюсь отодвинуться в сторону полки с гелями, с сожалением наступая на вымокшее, упавшее на дно кабинки полотенце. Протискиваюсь мимо него, совершенно нечаянно прижавшись вплотную на мгновение и, схватив нужный тюбик, все же заговариваю с ним снова:
— Твоя баба уже свалила. Ты не мог бы оставить меня наедине с моим маленьким другом?
Давится воздухом и издает что-то наподобие нервного смешка и тут же переводит взгляд на то, чтообычнонепоказываютбольшимбоссам.
— Эй! Я про вот это! — помахиваю тюбиком перед его носом и, раздраженно развернувшись, с мясом сдираю крышку, щедро наливая на ладонь вязкой жидкости. Мятой пахнет. Или еще каким едким дерьмом, не знаю. Швыряю тюбик на полку, стараясь держаться от него подальше, что не так-то и просто в полуметровой душевой кабине. То и дело касаюсь его бедром или локтями, когда намыливаю грудь и руки. Его взгляд тяжелый, физически оставляющий следы на коже. Хватит.
— Может, все-таки, выйдешь?
— А если она вернется?
— Дверь заперта.
— Ты совершенно ее не знаешь, вынесет.
— Не знаю, но она уже съездила мне по морде. Что будет, если познакомимся? У вас садо-мазо?
— У нас помолвка.
Негромко присвистнув, оборачиваюсь, окидывая его взглядом. Скинул пиджак и теперь топчется по нему черными туфлями совершенно без сожаления. Вымок до нитки, светлые волосы прилипли к коже. А рубашка-то стала совсем прозрачной; белая, как-никак. А соски у него темные… Блядство!
Отворачиваюсь и как можно более сухо кидаю:
— Соболезную.
— А гуманитарная помощь в качестве утешения?
— А мне за затрещину, значит, не положена? — выдаю на автомате, злясь на себя скорее, чем на него. Сдался мне этот душ, этот Райан и его взбешенная фурия или, скорее, девушка-олень.
— А ты хочешь?
— А ты выпишешь мне чек?
Хмыкает, и этот насмешливый звук полностью тонет в шуме воды.
— А ты мне?
Раздраженно веду плечом, отмечая, что мыльная пена уже стекает по моему паху и ногам.
— У меня нет денег на утешение зажравшихся ловеласов.
— А что у тебя есть? — звучит неожиданно громко. Горячим шепотом, прямо над моим ухом.
Всего шаг, и он снова прижимается вплотную, только теперь сзади, обхватив мою талию двумя руками.
— Эй, эй! Я в ваши игры не играю! Пусти! Не хватало мне еще вылететь с работы!
— А кто говорил об увольнении?
Да лааадно. Я же совсем идиот. Чок-чок-чок я у мамы дурачок, прямо!
— А что? Трахнешь меня и оставишь в компании? А как же забота о репутации? Не боишься, что растреплю всем о том, как расчудесно ты отжарил меня в душе?
— Как трогательно. Один поцелуй, и ты уже решил, что я захочу тебя. И почему ты не вопишь? Как же «я не такой, что ты делаешь, убери руки»?
Сука… Действительно, сука. Все что мне остается, это своими ладонями попытаться разжать его руки и злобно, как и он недавно, процедить сквозь зубы посыл по известному маршруту. Это злит его, не знаю, что больше даже: что я не разорался или то, что он вынужден мокнуть в душевой для обслуживающего персонала, вместо того, чтобы коротать вечер в компании очередной красотки. Или красавчика?
— А ты из тех стереотипов, кто в ответ на такие возмущенные вопли еще больше задирает свой нос?
— Не много ли ты на себя берешь? — хмыкает, продолжая наблюдать за стекающим по моему телу гелем.
— Не мало ли? — разворачиваюсь к нему боком, стараясь боковым зрением следить за его движениями, а точнее за тем, чтобы расстояние между нами не сокращалось.
Провожу руками по телу, решив, что за мочалкой тянуться уже не буду, — слишком это все рискованно, причем, не оправдано. Не собираюсь я из-за работы рвать жопу на фашистский крест. Теперь уже не собираюсь. Дались мне эти танцы со шваброй, пусть и за неплохое бабло… Чтобы каждая встречная мне по лицу ездила, царапая наманикюренными пальчиками.
— Остряк, а все же я бы на твоем месте от маленькой награды не отказывался, — язвит он, щурясь как лиса. Руками проводит по мокрым светлым волосам, забирая их назад.
— Это Вы-то подарок? — еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в голос от увиденной картины, что нарисовало воображение: начальник, обмотанный красной лентой и с пышным бантом. Прямо мечта секретарши.
— Ты даже не знаешь, от чего отказываешься, — и будто бы в подтверждение своих слов, переступает невидимую границу, ныряя под струи воды, вжимая меня в мокрый кафель, — Еще один поцелуй, и я спешно увалю в другую душевую. Свою, — развязно и пошло облизывает языком свои губы, делая это так открыто, будто показывает, что самец перешел к яростной атаке. Но я не самка и не его противник, к чему так изгаляться? Только вот от моих мыслей ничего не меняется в его действиях, лишь расстояние сокращается с предельной скоростью, заставляя мягкую кожу алых губ соприкоснуться с моими.
Первый поцелуй был куда напористее, резче. Сейчас он явно не торопится, ладонями оглаживая мою мокрую кожу, по спине пробираясь к ребрам и упираясь в грудь, прикасаясь к соскам. Его язык неторопливо вылизывает мой рот, изредка натыкаясь на зубы, но совершенно не пытаясь укусить меня своими. Пробует долго, играет со вкусом. Растопыренной пятерней давит между лопаток, вынуждая выгнуться и прижаться к его груди. Ощутить, как узел расслабленного галстука касается кожи. Его рубашка быстро становится мыльной, а я словно расплывчатым… Да и все грани плывут, стираются…
Зацепив нижнюю губу, втягивает ее в свой рот, прикусывает, облизывает, проделывает все то же самое с верхней и возвращается к ласкам языка. Действительно, оно того стоило. Видимо...
Даже не чувствую, как он отстраняется, упираясь спиной в сомкнутые полукруглые дверцы. Словно только что проснувшийся, вздрагиваю от его ухмылки и понимаю, что густо краснею. От стыда. От того, что у меня колом стоит, и ни одна блядская тряпка не скрывает от него этого.
Вспыхнув и краем глаза зацепив мыльные разводы на его рубашке, толкаю в сторону, к полке и, раскрыв дверцы, шлепая босыми ногами, выбегаю из душевой, истерически вцепившись в дверную ручку. Дергаю пару раз, не поддается! Проклятье!
Только когда он начинает ржать в голос, вспоминаю, что сам запер ее.
Отмыкаю и наспех прямо на мокрое тело натягиваю джинсы и футболку задом на перед, хватаю кеды и, благодаря всех богов за то, что в здании уже никого не осталось, ковыляю к проходной, совершенно не замечая, что по футболке расплывается мокрое пятно, а с волос капает на мной же вылизанный пол.
* * *
*
Я думал.
Много думал.
И сразу, с боку на бок ворочаясь под тонким одеялом в общаге, замерзший и злой, как черт.
И на следующий день, в вечернюю смену.
И еще через три дня.
И через неделю.
Всегда по-разному думал. Иногда с возмущением и стыдом, а иногда с терпким привкусом сожаления. А через месяц, когда удостоверился, что большой босс не изволит самолично шататься по коридорам, и мне не подфартит увидеть его рожу, я думал уже, что было бы неплохо и дать ему тогда, а не сбегать, в спешке оставив трусы и пару резинок. Но… Момент был упущен. А значит — держи швабру нежнее, детка! Тебе нужна эта работа! Тебе нужны симпатичные зеленые бумажки!
Уже достаточно поздно, за огромными панорамными окнами стремительно темнеет, и зажигаются огни. Рони, паренек из нашей бригады, приболел, и меня закинули наверх, на замену, драить унитазы и дорогущий паркет их величества больших шишек.
Я весь день, как идиот, надеялся. Что хоть на секундочку… Краешком взгляда… Но нет, идеального засранца в белом не было.
И, уже отчаявшись и смирившись с тем, что не судьба, я втыкаю наушники и, врубив музыку погромче, принимаюсь за дело. Только вот не суждено мне, видимо, тихо-мирно доделать свою работу и свалить спатеньки на тонкий матрац.
Замечаю, как по полу разливается вода, касается моих подошв и заливает белоснежный ковер у кожаного дивана для клиентов.
Что за?!
Вскидываюсь, одним движением сдернув наушники, и оборачиваюсь, так и застыв со шваброй в руке.
— Эй?!
— Как Вы неаккуратны, молодой человек.
В безупречном бежевом костюме, светлых ботинках и со смешинкой в серых глазах. Просто безупречен, гад.
Не дожидаясь моего ответа, улыбается, совсем немного, только кривит уголок рта, и, не поднимая взгляда, оборачивается и уходит, направляясь в сторону самого дальнего кабинета.
— Ну чего ты? Идешь?
Э…
— Зачем?
— Что значит, зачем? Возмещать причиненный компании ущерб. Твоей зарплаты вряд ли хватит на покупку нового ковра.
Улыбаюсь. Швабра гулко в абсолютной тишине пустых коридоров падает на пол.
— Ну, я думаю, мы могли бы договориться?
Кивает, не поворачиваясь:
— Пойдем. Извинишься.
— Извинюсь…— легко соглашаюсь я.
И улыбаюсь. Как идиот, улыбаюсь.
http://cs319417.userapi.com/v319417736/2fa5/uWFlvHta4MU.jpg
Раздраженно, словно во всем мое отражение виновато, ладонью шлепаю по гладкой поверхности, так, чтобы вместо моего лица отражалась пятерня. Морщусь, веду плечом, но от этого длинные спрятанные под ткань форменного комбинезона волосы только сильнее прилипают к шее. Липкий весь. Фу.
Мелькает мысль, что ну его, этот душ, и в общаге можно помыться. Но стоит только вспомнить засранные, чуть больше, чем деревенский сортир, душевые нашего раздолбанного корпуса, как я начинаю стягивать с себя форму просто с мгновенно вспыхнувшим энтузиазмом.
Брезгливость всегда зашкаливала, и даже простой поцелуй я воспринимал не как романтическое действо, а как обмен миллионами микробов. А теперь вот сам драю сортиры. Тщательно так, с душой. Хах… Ирония, не иначе.
Расстегиваю молнию, прогибаясь в спине, чтобы стянуть рукава. Наклоняюсь расшнуровать ботинки и, забросив их в ящик, достаю свои привычные кеды, оставив их перед лавкой. Комбинезон мешком повисает, съехав на бедра. Наступаю на штанины. На ощупь, не оборачиваясь, вытягиваю полотенце из шкафчика и, повесив его на плечо, бреду в сторону душевых.
Выключатель клацает особенно гулко в пустом, облицованном синим кафелем помещении, и я на своей волне, двинувшись, было, к крайней кабинке, дергаюсь и отскакиваю назад.
Прямо у стенки напротив кабинок, облокотившись на кафель спиной, стоит молодой мужчина в светлом костюме. Он весь... Светлый, что ли. Волосы, кожа, одежда опять же. Отмечаю, что шмотки у него явно не с вещевого рынка. Тогда, что он забыл здесь, в душевой обслуживающего персонала в такое-то время?
Сглатывая перекрывший горло ком, осторожно, придерживая полотенце, ковыляю поближе. Он так и не двигается, замер, как статуя, прикрыв веки и скрестив руки на груди. Подхожу почти вплотную и, помедлив, провожу ладонью перед его лицом. Не заметив никакой реакции, пальцами прикасаюсь к его шее. Живой вообще?
Тут же раскрывает глаза и отталкивает мою ладонь.
— Коснешься еще раз — сломаю руку.
Отскакиваю назад и, едва удержав равновесие, неуклюже дергаюсь, спасая свою задницу от встречи с твердым полом.
Напугал до полусмерти, урод!
Щурится, злобно пялится на меня, поджимая губы, а я замечаю, что и глаза у него светлые, светло-серые.
— Ну, на что уставился? — спрашивает с величайшим пренебрежением в голосе, словно я его одним только взглядом пачкаю.
Напыщенный индюк.
— На тебя.
— Юморишь?
— Констатирую факт.
— Зачем приперся?
Теряю дар речи от такой наглости и, перед тем как ответить, осторожно помахиваю полотенцем, стащив его с плеча.
— А зачем я мог припереться в душевую? — негромко уточняю я. Так, на всякий случай: может, душевые и не душевые вовсе, а закрытый элитный клуб, а я, по привычке заткнув уши наушниками, как всегда все пропустил?
Пожимает плечами, но, кажется, успокаивается немного. Наконец, отводит взгляд и рыскает по карманам. Когда лезет во внутренний карман пиджака, замечаю нефиговые по своей стоимости часы на запястье.
Что он-то тут делает? И главное — кто он? Кто-то из руководства, которое я и в глаза никогда не видел? Один из топов? Но что топ-менеджер мог забыть в раздевалке? Надо бы узнать, наверное. А то, может, и не из наших он вовсе, а мне потом отвечай, как соучастнику какого-нибудь дерьма.
— Ну, так что? Долго будешь пялиться? Делай то, зачем пришел, и проваливай.
Пожимаю плечами и собираюсь уже и вправду побыстрее принять душ и свалить от греха подальше, как он выуживает серебристую пачку и, вытянув из нее сигарету, хватает ее губами, чуть замешкавшись с поиском зажигалки, клацает ей и прикуривает.
Глаза лезут на лоб.
Задумчиво затягиваясь, смотрит на меня и, заметив мое нехилое такое удивление, протягивает пачку, предлагая угоститься. И то ли от замешательства, то ли просто на автомате беру предложенную сигарету, и он чиркает зиппо у моего лица. Прикуриваю, и на периферии сознания мелькает мысль, что меня вышвырнут с работы, как насравшего на персидский ковер бобика, если запалят. Захожусь кашлем от этой мысли. Вытащив сигарету изо рта, панически оглядываюсь и буквально подлетаю к раковине. Врубив воду с громким шипением, «убиваю» никотиновую палочку, тщательно вдалбливая ее в водосток.
Наблюдает за мной и, кажется, посмеивается. Уже не так зло, даже расслабленно.
— Работаешь здесь?
Нет, на экскурсию пришел! Как молодой многообещающий финансист с неоконченным высшим! А комбинезон это так, для конспирации, чтобы конкуренты не переманили.
Киваю, и он задумчиво выпускает струйку дыма, морщит лоб, вспоминая что-то.
— Не видел тебя раньше.
— И я тебя.
— Удивительно, правда? — скалится так ехидно, что провалиться сквозь землю хочется просто с невиданной силой. Даже больше, чем когда меня поймали в подсобке с пареньком, который впоследствии оказался переодетой девкой. На спор. Кривит, стоит только вспомнить эту мерзкую историю.
А он вроде не на много и старше меня, лет на пять или семь где-то. И что-то я сомневаюсь, что он драил этажи шваброй в моем возрасте.
Разговаривать совершенно расхотелось. Поэтому я, повернувшись к нему спиной, стаскиваю с себя шмотки и, оставив полотенце на блестящем поручне над длинной лавкой, захожу в кабинку. И врубаю настолько горячую воду, насколько могу вытерпеть. Чтобы и без того непрозрачные матовые стенки душевой кабины запотели побыстрее. Вот так… Чувствую себя куда комфортнее, зная, что этот тип в дорогом костюме не имеет возможности пялиться на мою голую задницу. Регулирую температуру и, закрыв глаза, на ощупь нахожу среди батареи гелей для душа на верхней полке свой. Два в одном — так практичнее, и таскать куда удобнее.
Сначала волосы. Всегда сначала волосы. Почему-то привык так. Намыливаю прядки и позволяю себе постоять так немного, пальцами помассировав виски. После, вздохнув и вспомнив про общагу, смываю пену и уже намыливаю грудь, как в душевую дверь, которую я по привычке захлопнул на хлипкий замок, начинает ломиться нечто. Очень громкое нечто, судя по силе ударов и тому, что я вообще услышал их из-за льющейся воды.
Что за?! И вопли. Кажется, женский визг.
Не успеваю даже подумать, что это могло бы быть, как меня бесцеремонно выдергивают из кабинки, прямо в холодное помещение душевой, на ледянющий кафель.
— Эй!.. — Моему возмущению нет предела, только вот фонтан красноречия затыкают крайне быстро. Сильной ладонью, пахнувшей табаком. Мычу было, пальцами отталкивая его запястье, как вопли раздаются с новой силой. И я был прав — женские.
— Райан! Я знаю, что ты там, гнида! Открой немедленно!
И судя по тому, как перекосило лицо этого гавнюка, Райан это именно он.
— Скажи, что ты один! — то ли просит, то ли приказывает он мне в полголоса, словно охрип разом. Мои брови ползут вверх и уползли бы вообще нафиг, если бы могли.
— Райан!
— Скажи! — шепот становится умоляющим, и он отнимает ладонь от моего рта, складывая обе в умоляющем жесте. Должно быть, ему сейчас совсем не хочется разборок. Тем более, при грязном уборщике.
— Его здесь нет, мэм, — как можно громче кричу я, скрестив руки на груди, замерзая все сильнее.
— Я знаю, что ты там, сученыш! Открой немедленно! Или я вынесу дверь!
Снова смотрю на него, стараясь при этом не скалиться.
— Райан!!! — снова гремит за дверью, и сама пластиковая дверца явно уже на последнем издыхании, замок порядком расхлябался от такой тряски и града ударов.
«Ну?!» — спрашиваю одними губами, и он, бросив беглый взгляд на душ за моей спиной, кривится и обреченно кивает. Сначала мне, потом на дверь. С готовностью, предвкушая нехилые разборки и, как следствие, вколачивание моего нового знакомого в пол острой шпилькой, направляюсь к двери, попутно схватив полотенце и обмотав его вокруг бедер.
Щелкает замок, и я, потянув дверь на себя, тут же получаю затрещину, от которой у меня птички над башкой кружить начинают.
— Эй! За что?!
Маленькая взвинченная дамочка даже не снизошла до ответа. Только окинула меня беглым взглядом и, убедившись в том, что я не «Райан», протиснулась в душевую, деланно осматривая помещение. Уже ожидаю воплей и ультразвукового визга, так как этот тип был прямо за моей спиной, но она молчит. Оборачиваюсь и понимаю почему.
Этого гавнюка здесь нет. Вот же! И куда только… Взглядом цепляю закрытую кабинку с льющейся водой. Вот же… Почти улыбаюсь.
— Чего лыбишься, отребье? Где Райан?
Вот же сука. Они что, все сговорились и объявили акцию под эгидой «Затрави Алекса» открытой? Расфуфыренная стерва.
— Понятия не имею, о ком Вы.
Осматривает меня, а я думаю, что она даже красивая. Красивая, как кукла Барби.
— Ну да. Куда тебе, — стремительно разворачивается и на тонких шпильках вылетает из душевой, громко хлопая дверью подсобного помещения.
И как только не навернулась, дрянь напыщенная. Видимо, еще одна представительница «верхушки», элиты.
Закрываю дверь на замок и, удостоверившись, что захлопнулась, направляюсь назад, к кабинке.
Разумеется, тип, вызвавший негодование этой решительной дамочки, находится там. Злой, как черт. И насквозь мокрый. В безнадежно испорченных шмотках и похеренных дорогущих часах.
— На что выпялился?!
— Мы уже об этом говорили. Ты занимаешь мою кабинку.
— Иди в другую!
— Мне не нравится другая. Хочу в эту.
В служебке в очередной раз что-то хлопает, и он, схватив меня за плечо, втягивает в кабинку. Хватает за плечи и нехило так трясет.
— Ты. Меня. Не. Видел. Ты. Меня. Не. Знаешь. Усек? — очень четко, словно гвозди заколачивает, проговаривает он. Хотя, куда ему, с такими-то холеными пальцами.
Райан... Райан… Повторяю, совершенно не обратив внимания на его тираду, словно пробуя это имя на вкус. Я явно слышал это имя раньше. Подождите-ка… Райан?! Неужто, Райан Харберт?! Что, серьезно?! Только не говорите мне, что владелец корпорации, в одном из филиалов которой я имею честь драить полы, сейчас зажимает меня в душевой! Абсолютно голого, между прочим!
Кажется, на моем лицо проступает нечто, что выдает меня с потрохами, и он усмехается, продолжая сжимать мои плечи.
— Я тебя все-таки видел, — проговариваю негромко, ровно, бесцветно.
— Да неужели?
— Да. Видел. На рекламных баннерах и внизу, в холле. Твой портрет висит?
— Мой.
— Ну… Круто, что еще сказать... Теперь, может быть, ты дашь мне помыться и свалить уже отсюда?
— Ни слова. Никому ни слова, понял?
— Почему прячешься?
— Не твое дело.
— Ладно, — пожимаю плечами, насколько мне позволяют тяжелые ладони. Почему-то, злобой переполняет, как вонючую банку в лаборатории с формалином, — Тогда я верну ее назад и скажу, что ты сныкался в кабинке.
— Убью!
— Не так пафосно, ладно?
Придвигается ближе, и его мокрые шмотки липнут и к моей коже тоже, совсем не неприятно липнут. Оценив меня, словно новую дорогущую тачку на подиуме, придвигается ближе, совсем-совсем близко. Критично близко.
— Тогда, уволю, — наклоняется, — И ни в один свинарник тебя дерьмо разгребать не возьмут.
— А как же вывезти за город и закопать? Ну, в духе боевиков? — отвечаю шепотом, и, кажется, у меня сердце бьется громче этого шепота. Отчего-то, стоило ему наклониться, прижаться ко мне, и все. Поплыл.
Усмехается и целует меня.
Он целует меня. Нет, не так — Он пихает свой блядский язык мне в рот. Пользуется моим замешательством, говнюк! А все, что могу сделать я, это уронить челюсть на пол и пальцами вцепиться в запонки на его намокших манжетах. Покусывает, обхватывает губы своими, посасывает, тянет их, а стоит мне только дернуться, хватает за волосы и больно фиксирует шею.
— Ты!..
Усмехается только лишь на мой гневный выдох.
— Именно поэтому она меня и ищет с явным намереньем вырвать гланды через задницу. Не умею держать язык за зубами, — и, посмеиваясь, добавляет, — И штаны застегнутыми. Доволен? Твой интерес удовлетворен?
— Удовлетворен? Хах! Как же. Я раздет, меня лапает какой-то мужик, а я еще должен быть удовлетворен. Небылица, — отвожу глаза в сторону, переключаясь на напор воды, что бьет ему в спину, заставляя всю одежду становиться тяжелей на его теле.
— Какой-то? Не думал, что начальники могут быть просто кем-то. Они — либо Всё, либо Все! Знаешь ли, это кто как любит… — улыбается, сверкая отбеленными зубами, ровным рядом, к которому даже не придраться. Закрываю рот, чувствуя, что на его фоне мои зубы покажутся просто нищенскими.
— Знаю, поэтому в свою очередь просто готов блюсти элементарную субординацию, сталкиваясь с ней лишь в лице охранника. Он ведь единственный человек, которого я тут вижу. Считай, родня. А Вы — Вас я даже не знаю, но… Работу терять не хочу, поэтому, заручившись мыслью, что Вы тот дяденька, который выдает мне зарплату, просто покину это место.
Поймав его недоверчивый взгляд, добавляю:
— Конечно же, вот я больной, с кем же я тут разговариваю, тут же никого нет. НЕТ НИКОГО, — кричу я, вслушиваясь в отражающееся от стен эхо, словно шугаясь нового цокота каблучков. Это не означало, что его угрозы подействовали. Но так же не значило, что они прошли мимо моих ушей. Лишь когда звук отдалился настолько, что вскоре пропал, я почувствовал на своем плече тяжесть. Шумно выдыхая, Райан уткнулся мне в район груди, опустив на меня руку.
— Пронесло. До усрачки рад.
— Как грубо.
— Грубо лапать подчиненных за задницу, угрожая увольнением. Остальное терпимо.
— Да что ты говоришь.
— Я говорю? Я ничего не говорю, здесь же никого нет, — в притворном удивлении возмущаюсь я и, отцепив его цепкие ручонки от своего тела, пытаюсь отодвинуться в сторону полки с гелями, с сожалением наступая на вымокшее, упавшее на дно кабинки полотенце. Протискиваюсь мимо него, совершенно нечаянно прижавшись вплотную на мгновение и, схватив нужный тюбик, все же заговариваю с ним снова:
— Твоя баба уже свалила. Ты не мог бы оставить меня наедине с моим маленьким другом?
Давится воздухом и издает что-то наподобие нервного смешка и тут же переводит взгляд на то, чтообычнонепоказываютбольшимбоссам.
— Эй! Я про вот это! — помахиваю тюбиком перед его носом и, раздраженно развернувшись, с мясом сдираю крышку, щедро наливая на ладонь вязкой жидкости. Мятой пахнет. Или еще каким едким дерьмом, не знаю. Швыряю тюбик на полку, стараясь держаться от него подальше, что не так-то и просто в полуметровой душевой кабине. То и дело касаюсь его бедром или локтями, когда намыливаю грудь и руки. Его взгляд тяжелый, физически оставляющий следы на коже. Хватит.
— Может, все-таки, выйдешь?
— А если она вернется?
— Дверь заперта.
— Ты совершенно ее не знаешь, вынесет.
— Не знаю, но она уже съездила мне по морде. Что будет, если познакомимся? У вас садо-мазо?
— У нас помолвка.
Негромко присвистнув, оборачиваюсь, окидывая его взглядом. Скинул пиджак и теперь топчется по нему черными туфлями совершенно без сожаления. Вымок до нитки, светлые волосы прилипли к коже. А рубашка-то стала совсем прозрачной; белая, как-никак. А соски у него темные… Блядство!
Отворачиваюсь и как можно более сухо кидаю:
— Соболезную.
— А гуманитарная помощь в качестве утешения?
— А мне за затрещину, значит, не положена? — выдаю на автомате, злясь на себя скорее, чем на него. Сдался мне этот душ, этот Райан и его взбешенная фурия или, скорее, девушка-олень.
— А ты хочешь?
— А ты выпишешь мне чек?
Хмыкает, и этот насмешливый звук полностью тонет в шуме воды.
— А ты мне?
Раздраженно веду плечом, отмечая, что мыльная пена уже стекает по моему паху и ногам.
— У меня нет денег на утешение зажравшихся ловеласов.
— А что у тебя есть? — звучит неожиданно громко. Горячим шепотом, прямо над моим ухом.
Всего шаг, и он снова прижимается вплотную, только теперь сзади, обхватив мою талию двумя руками.
— Эй, эй! Я в ваши игры не играю! Пусти! Не хватало мне еще вылететь с работы!
— А кто говорил об увольнении?
Да лааадно. Я же совсем идиот. Чок-чок-чок я у мамы дурачок, прямо!
— А что? Трахнешь меня и оставишь в компании? А как же забота о репутации? Не боишься, что растреплю всем о том, как расчудесно ты отжарил меня в душе?
— Как трогательно. Один поцелуй, и ты уже решил, что я захочу тебя. И почему ты не вопишь? Как же «я не такой, что ты делаешь, убери руки»?
Сука… Действительно, сука. Все что мне остается, это своими ладонями попытаться разжать его руки и злобно, как и он недавно, процедить сквозь зубы посыл по известному маршруту. Это злит его, не знаю, что больше даже: что я не разорался или то, что он вынужден мокнуть в душевой для обслуживающего персонала, вместо того, чтобы коротать вечер в компании очередной красотки. Или красавчика?
— А ты из тех стереотипов, кто в ответ на такие возмущенные вопли еще больше задирает свой нос?
— Не много ли ты на себя берешь? — хмыкает, продолжая наблюдать за стекающим по моему телу гелем.
— Не мало ли? — разворачиваюсь к нему боком, стараясь боковым зрением следить за его движениями, а точнее за тем, чтобы расстояние между нами не сокращалось.
Провожу руками по телу, решив, что за мочалкой тянуться уже не буду, — слишком это все рискованно, причем, не оправдано. Не собираюсь я из-за работы рвать жопу на фашистский крест. Теперь уже не собираюсь. Дались мне эти танцы со шваброй, пусть и за неплохое бабло… Чтобы каждая встречная мне по лицу ездила, царапая наманикюренными пальчиками.
— Остряк, а все же я бы на твоем месте от маленькой награды не отказывался, — язвит он, щурясь как лиса. Руками проводит по мокрым светлым волосам, забирая их назад.
— Это Вы-то подарок? — еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в голос от увиденной картины, что нарисовало воображение: начальник, обмотанный красной лентой и с пышным бантом. Прямо мечта секретарши.
— Ты даже не знаешь, от чего отказываешься, — и будто бы в подтверждение своих слов, переступает невидимую границу, ныряя под струи воды, вжимая меня в мокрый кафель, — Еще один поцелуй, и я спешно увалю в другую душевую. Свою, — развязно и пошло облизывает языком свои губы, делая это так открыто, будто показывает, что самец перешел к яростной атаке. Но я не самка и не его противник, к чему так изгаляться? Только вот от моих мыслей ничего не меняется в его действиях, лишь расстояние сокращается с предельной скоростью, заставляя мягкую кожу алых губ соприкоснуться с моими.
Первый поцелуй был куда напористее, резче. Сейчас он явно не торопится, ладонями оглаживая мою мокрую кожу, по спине пробираясь к ребрам и упираясь в грудь, прикасаясь к соскам. Его язык неторопливо вылизывает мой рот, изредка натыкаясь на зубы, но совершенно не пытаясь укусить меня своими. Пробует долго, играет со вкусом. Растопыренной пятерней давит между лопаток, вынуждая выгнуться и прижаться к его груди. Ощутить, как узел расслабленного галстука касается кожи. Его рубашка быстро становится мыльной, а я словно расплывчатым… Да и все грани плывут, стираются…
Зацепив нижнюю губу, втягивает ее в свой рот, прикусывает, облизывает, проделывает все то же самое с верхней и возвращается к ласкам языка. Действительно, оно того стоило. Видимо...
Даже не чувствую, как он отстраняется, упираясь спиной в сомкнутые полукруглые дверцы. Словно только что проснувшийся, вздрагиваю от его ухмылки и понимаю, что густо краснею. От стыда. От того, что у меня колом стоит, и ни одна блядская тряпка не скрывает от него этого.
Вспыхнув и краем глаза зацепив мыльные разводы на его рубашке, толкаю в сторону, к полке и, раскрыв дверцы, шлепая босыми ногами, выбегаю из душевой, истерически вцепившись в дверную ручку. Дергаю пару раз, не поддается! Проклятье!
Только когда он начинает ржать в голос, вспоминаю, что сам запер ее.
Отмыкаю и наспех прямо на мокрое тело натягиваю джинсы и футболку задом на перед, хватаю кеды и, благодаря всех богов за то, что в здании уже никого не осталось, ковыляю к проходной, совершенно не замечая, что по футболке расплывается мокрое пятно, а с волос капает на мной же вылизанный пол.
* * *
*
Я думал.
Много думал.
И сразу, с боку на бок ворочаясь под тонким одеялом в общаге, замерзший и злой, как черт.
И на следующий день, в вечернюю смену.
И еще через три дня.
И через неделю.
Всегда по-разному думал. Иногда с возмущением и стыдом, а иногда с терпким привкусом сожаления. А через месяц, когда удостоверился, что большой босс не изволит самолично шататься по коридорам, и мне не подфартит увидеть его рожу, я думал уже, что было бы неплохо и дать ему тогда, а не сбегать, в спешке оставив трусы и пару резинок. Но… Момент был упущен. А значит — держи швабру нежнее, детка! Тебе нужна эта работа! Тебе нужны симпатичные зеленые бумажки!
Уже достаточно поздно, за огромными панорамными окнами стремительно темнеет, и зажигаются огни. Рони, паренек из нашей бригады, приболел, и меня закинули наверх, на замену, драить унитазы и дорогущий паркет их величества больших шишек.
Я весь день, как идиот, надеялся. Что хоть на секундочку… Краешком взгляда… Но нет, идеального засранца в белом не было.
И, уже отчаявшись и смирившись с тем, что не судьба, я втыкаю наушники и, врубив музыку погромче, принимаюсь за дело. Только вот не суждено мне, видимо, тихо-мирно доделать свою работу и свалить спатеньки на тонкий матрац.
Замечаю, как по полу разливается вода, касается моих подошв и заливает белоснежный ковер у кожаного дивана для клиентов.
Что за?!
Вскидываюсь, одним движением сдернув наушники, и оборачиваюсь, так и застыв со шваброй в руке.
— Эй?!
— Как Вы неаккуратны, молодой человек.
В безупречном бежевом костюме, светлых ботинках и со смешинкой в серых глазах. Просто безупречен, гад.
Не дожидаясь моего ответа, улыбается, совсем немного, только кривит уголок рта, и, не поднимая взгляда, оборачивается и уходит, направляясь в сторону самого дальнего кабинета.
— Ну чего ты? Идешь?
Э…
— Зачем?
— Что значит, зачем? Возмещать причиненный компании ущерб. Твоей зарплаты вряд ли хватит на покупку нового ковра.
Улыбаюсь. Швабра гулко в абсолютной тишине пустых коридоров падает на пол.
— Ну, я думаю, мы могли бы договориться?
Кивает, не поворачиваясь:
— Пойдем. Извинишься.
— Извинюсь…— легко соглашаюсь я.
И улыбаюсь. Как идиот, улыбаюсь.
http://cs319417.userapi.com/v319417736/2fa5/uWFlvHta4MU.jpg
Комментариев нет:
Отправить комментарий