Ссылка на оригинал
Автор: Podnebesnaya66
Фэндом: Naruto
Персонажи: Итачи/Саске, Итачи/Кисаме, Мадара/Саске
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, POV
Предупреждения: Смерть персонажа, Инцест, Секс с несовершеннолетними
Размер: Миди, 25 страниц
Кол-во частей: 6
Статус: закончен
Описание:
Итачи приготовил своему младшему брату будущее, полное ненависти и боли. Но вот версия самого Учиха Итачи.
Публикация на других ресурсах:
Пришлите ссылку
Примечания автора:
Писалось довольно давно... Боже)
Тогда оно мне казалось почти гениальным)
1
Глава первая.
Сколько себя помню, нас всегда было двое. Я и мой младший брат.
В детстве ты часто просыпался среди ночи и прибегал ко мне. Тебе часто снились страшные сны, да, Саске? Помнишь, ты специально проливал на свой футон принесенный украдкой в комнату чай, чтобы уснуть рядом со мной?
Мы часто спали с тобой вместе, и в это не было ничего зазорного, ведь мы были всего лишь детьми, чистыми и невинными. Ты всегда сжимал в руках краешек моей футболки, когда засыпал. Наверно ты боялся, что твой любимый брат уйдет, оставит тебя одного. Мы настолько привыкли быть рядом, что даже родители престали бороться с этим, и даже когда я поступил в академию, ты все еще продолжал делить со мной наш уже общий футон.
Ты оставался все тем же невинным ребенком, восхищающимся своим старшим братом, а я стал замечать, что взрослею и не только внешне, но и внутренне. Тогда-то и наступил тот момент, когда я заметил, как начал испытывать к тебе не только братскую любовь.
Мне было тогда лет тринадцать. Я проснулся от духоты и жгучего желания попить. Попытки встать были тщетны – ты мило посапывал на моей правой руке. Тонкие брови слегка приподнимались, а пухленькие губки приоткрывались, хватая воздух – тебе снились сны. В тусклом свете луны ты казался фарфоровой куклой, в обрамлении иссиня-черных волос. Помню тот полустон, который ты тогда издал, при моей попытке выбраться из этой ловушки.
Саске, тебе когда-нибудь казалось, что сердце ударяется о грудь, и становиться больно?
Тогда я лег поудобнее и стал смотрел на то, как ты мило спишь. Я глубоко вздохнул, желая вобрать в себя побольше лунного света и уснуть. Сладкий, пьянящий запах муската вскружил мне голову. Почему я его раньше не замечал, Саске? Зачем ты источаешь этот аромат горьковатого миндаля? Даже сейчас я вспоминаю это чувство...
Не знаю почему, но мне ужасно захотелось ощутить этот вкус на своих губах. Я в полусне касался твоего обнаженного плеча, которое было совсем рядом.
Как ножом в сердце всплыла мысль: «Нельзя. Он твой брат». Я прикусил губу, пытаясь забыть этот горьковатый вкус твоей кожи, залитой лунным светом. В ту ночь я так и не смог заснуть.
Весь мир сжался для меня в мимолетные мгновенья, когда ты засыпал. Днем я стыдился тебя, замечал ли ты это, Саске? Я не знал, что происходит со мной. Ты словно медленный яд, который сладко разливался по венам, разрушая представления о семейных узах, братской любви. Я не думал о том, что же будет дальше. Я лишь замирал, когда ты во сне вздыхал и прижимался ко мне. Иногда мое сердце билось так часто. Еще немного, и оно разбудило бы тебя своим стуком.
Я вдыхал запах твоих волос. Я касался подушечками пальцев твоей шеи, ключицы. Я ненавидел себя за это, я повторял про себя: «Пожалуйста, не просыпайся. Пожалуйста, не знай ничего».
Чем больше я увлекался тобой ночью, тем безразличней мне становилось происходящее днем. Видя мои круги под глазами от бессонных ночей, Микото пыталась отучить тебя, Саске, спать со мной. Мое сердце разрывалось от боли. И как же я был счастлив, когда в эту же ночь ты, едва касаясь циновки в коридоре, пробрался ко мне и лег рядом. Я тогда всю ночь не спал. Я ласкал тебя в своих мечтах. Легко, кончиками губ, целовал твою шею, волосы, губы… Я ни за что не причинил бы тебе вреда...
Всю ночь не спала и Микото. Она слышала твои шаги ночью и не смогла сомкнуть глаз. Саске, помнишь то утро? Она выволокла тебя из этой комнаты на рассвете, плача и ругаясь, обнимая тебя, лаская тебя ищущим взглядом. Ты и правда не знал, отчего она запретила тебе спать со мной?
Она заперла меня в комнате и кричала. Она видела во мне чудовище. Она била меня по губам, которые нежно пробовали тебя на вкус. Она била меня по рукам – тем самым рукам, которые слегка припускали одеяло, лишь бы оголить твои хрупкие плечики. Она корила бога, винила себя. В ее глазах я был грешником, распутником, чудовищем, которое посмело тронуть ее Саске. Я смотрел в пол и понимал, что она права. Я не знал, когда ступил не на тот путь, когда во мне поселился этот демон, пожирающий меня изнутри.
Ты ведь не догадывался, мой глупый маленький брат, отчего я стал так резок и холоден с тобой? Я лишь защищал тебя, Саске. Твое обиженное «нии-сан…» резало мне по сердцу так, что мне действительно хотелось умереть на месте.
Прости, Саске, я плохой брат.
Вряд ли я был желанным гостем даже в родительском доме. Микото боялась меня, но как тигрица хоронила от меня своего Саске. Лишь прикасаясь к холодным стенам ванной спиной, закрыв глаза, я вспоминал твой нежный аромат муската и привкус горького миндаля. Я сжимал ладонью свою плоть и предавался фантазиям. Прости меня, Саске.
Ради минутной неги, я предавал все моральные устои, я ласкал младшего брата в своих мечтах. Твои руки слегка касались моего лица. Ты боялся запустить пальцы в мои уже длинные волосы. Ты едва касался пальчиками моего уха. Дышал так близко, что губы касались моей кожи. Мой младший брат в этих мечтах, был моим, МОИМ Саске.
Я врывался в кольцо ладоней, и опускался на пол. Я тщательно смывал все, но — увы — грех с души смыть не так легко.
Дни тянулись паршивой лентой черно-белого фильма, из которого какой-то чудак вырезал звук.
Сколько себя помню, нас всегда было двое. Я и мой младший брат.
В детстве ты часто просыпался среди ночи и прибегал ко мне. Тебе часто снились страшные сны, да, Саске? Помнишь, ты специально проливал на свой футон принесенный украдкой в комнату чай, чтобы уснуть рядом со мной?
Мы часто спали с тобой вместе, и в это не было ничего зазорного, ведь мы были всего лишь детьми, чистыми и невинными. Ты всегда сжимал в руках краешек моей футболки, когда засыпал. Наверно ты боялся, что твой любимый брат уйдет, оставит тебя одного. Мы настолько привыкли быть рядом, что даже родители престали бороться с этим, и даже когда я поступил в академию, ты все еще продолжал делить со мной наш уже общий футон.
Ты оставался все тем же невинным ребенком, восхищающимся своим старшим братом, а я стал замечать, что взрослею и не только внешне, но и внутренне. Тогда-то и наступил тот момент, когда я заметил, как начал испытывать к тебе не только братскую любовь.
Мне было тогда лет тринадцать. Я проснулся от духоты и жгучего желания попить. Попытки встать были тщетны – ты мило посапывал на моей правой руке. Тонкие брови слегка приподнимались, а пухленькие губки приоткрывались, хватая воздух – тебе снились сны. В тусклом свете луны ты казался фарфоровой куклой, в обрамлении иссиня-черных волос. Помню тот полустон, который ты тогда издал, при моей попытке выбраться из этой ловушки.
Саске, тебе когда-нибудь казалось, что сердце ударяется о грудь, и становиться больно?
Тогда я лег поудобнее и стал смотрел на то, как ты мило спишь. Я глубоко вздохнул, желая вобрать в себя побольше лунного света и уснуть. Сладкий, пьянящий запах муската вскружил мне голову. Почему я его раньше не замечал, Саске? Зачем ты источаешь этот аромат горьковатого миндаля? Даже сейчас я вспоминаю это чувство...
Не знаю почему, но мне ужасно захотелось ощутить этот вкус на своих губах. Я в полусне касался твоего обнаженного плеча, которое было совсем рядом.
Как ножом в сердце всплыла мысль: «Нельзя. Он твой брат». Я прикусил губу, пытаясь забыть этот горьковатый вкус твоей кожи, залитой лунным светом. В ту ночь я так и не смог заснуть.
Весь мир сжался для меня в мимолетные мгновенья, когда ты засыпал. Днем я стыдился тебя, замечал ли ты это, Саске? Я не знал, что происходит со мной. Ты словно медленный яд, который сладко разливался по венам, разрушая представления о семейных узах, братской любви. Я не думал о том, что же будет дальше. Я лишь замирал, когда ты во сне вздыхал и прижимался ко мне. Иногда мое сердце билось так часто. Еще немного, и оно разбудило бы тебя своим стуком.
Я вдыхал запах твоих волос. Я касался подушечками пальцев твоей шеи, ключицы. Я ненавидел себя за это, я повторял про себя: «Пожалуйста, не просыпайся. Пожалуйста, не знай ничего».
Чем больше я увлекался тобой ночью, тем безразличней мне становилось происходящее днем. Видя мои круги под глазами от бессонных ночей, Микото пыталась отучить тебя, Саске, спать со мной. Мое сердце разрывалось от боли. И как же я был счастлив, когда в эту же ночь ты, едва касаясь циновки в коридоре, пробрался ко мне и лег рядом. Я тогда всю ночь не спал. Я ласкал тебя в своих мечтах. Легко, кончиками губ, целовал твою шею, волосы, губы… Я ни за что не причинил бы тебе вреда...
Всю ночь не спала и Микото. Она слышала твои шаги ночью и не смогла сомкнуть глаз. Саске, помнишь то утро? Она выволокла тебя из этой комнаты на рассвете, плача и ругаясь, обнимая тебя, лаская тебя ищущим взглядом. Ты и правда не знал, отчего она запретила тебе спать со мной?
Она заперла меня в комнате и кричала. Она видела во мне чудовище. Она била меня по губам, которые нежно пробовали тебя на вкус. Она била меня по рукам – тем самым рукам, которые слегка припускали одеяло, лишь бы оголить твои хрупкие плечики. Она корила бога, винила себя. В ее глазах я был грешником, распутником, чудовищем, которое посмело тронуть ее Саске. Я смотрел в пол и понимал, что она права. Я не знал, когда ступил не на тот путь, когда во мне поселился этот демон, пожирающий меня изнутри.
Ты ведь не догадывался, мой глупый маленький брат, отчего я стал так резок и холоден с тобой? Я лишь защищал тебя, Саске. Твое обиженное «нии-сан…» резало мне по сердцу так, что мне действительно хотелось умереть на месте.
Прости, Саске, я плохой брат.
Вряд ли я был желанным гостем даже в родительском доме. Микото боялась меня, но как тигрица хоронила от меня своего Саске. Лишь прикасаясь к холодным стенам ванной спиной, закрыв глаза, я вспоминал твой нежный аромат муската и привкус горького миндаля. Я сжимал ладонью свою плоть и предавался фантазиям. Прости меня, Саске.
Ради минутной неги, я предавал все моральные устои, я ласкал младшего брата в своих мечтах. Твои руки слегка касались моего лица. Ты боялся запустить пальцы в мои уже длинные волосы. Ты едва касался пальчиками моего уха. Дышал так близко, что губы касались моей кожи. Мой младший брат в этих мечтах, был моим, МОИМ Саске.
Я врывался в кольцо ладоней, и опускался на пол. Я тщательно смывал все, но — увы — грех с души смыть не так легко.
Дни тянулись паршивой лентой черно-белого фильма, из которого какой-то чудак вырезал звук.
2
— …Нии-сан! – ты смотришь на меня своими темными глазами, полными непонимания и обиды. — Нии-сан, почему не сегодня?
— Я слишком занят, чтобы тратить свое время на такого придурка как ты, — небрежно бросаю я и не глядя в твои глаза ухожу в сторону. Так было правильнее, знай, что я плохой, отвратительный брат.
— Нии-сан… – ты бежишь за мной, хватаешься своей ручкой за мою штанину.
Я быстро хватаю тебя за руку, сжимаю запястье и глядя в твои глаза, не шевеля ни единым мускулом повторяю по слогам:
– Слабак, уберись с моих глаз.
Небрежно бросаю твою руку и ухожу подальше от людей.
А знаешь, Саске, я думал, что сердце взорвется внутри, а горе поглотило меня с головой. Но разве не этого хотела мать? Она хотела, чтобы я исчез из их жизни; порочный, ужасный, отвратительный сын, который недостоин быть братом ее Саске.
Чееерт! Растрепать пальцами волосы. Выкинуть тебя из головы. Выкинуть из головы всех! Я не мог найти себе места, но я точно знал, где его больше нет для меня – это рядом с тобой, мой глупый маленький брат.
Больше я не приходил в дом клана Учиха.
Я не знаю что творилось с тобой, но Микото тогда вздохнула спокойно. Я уединился вдали от Конохи, продолжая думать о тебе. Я ни о чем не сожалел. Сердце резали полные слез и обиды твои глаза, Саске, как я ушел, так и не попрощавшись с тобой.
Холодными иглами водопад бил меня, хлестал словно кнутом по голой спине. Я корил себя за ту слабость. И снова и снова приходил на исповедь к этому пещерному водопаду. Вдали от людей, вдали от своих мыслей. И боролся с собой.
Саске, быть может, ты меня позвал, но той ночью, я словно в дреме пошел в деревню. Мои мысли летали где-то высоко, не хватало воздуха, и шел я как отчаянный шиноби против армии ниндзя. Свет в твоей комнате только недавно погас. А я так и не смог заставить себя подойти ближе.
Небо, словно не желая видеть меня рядом с тобой, затянулось тяжелыми облаками. Ветер порывами срывал с тела одежду, а ливень гнал прочь в мое убежище. Я стоял под дождем; волосы облепили мое лицо. Легкая футболка намокла и стала второй кожей, прилипнув к телу; телу, которое физически желало увидеть своего младшего брата.
Медленно, ступая как кошка, прошелся по нашему двору. Встал у твоего окна.
Саске, ты мне так и не рассказал, ты знал, что я приду? Почему ты не спал? Почему ты ждал меня тогда?
— Нии-сан… — твои полные надежды и печали глаза смотрели на меня. Я приоткрыл окно, я протянул к тебе руку… и остановился. Твои зрачки не двигались. Ты все так же продолжал смотреть мне за спину, на деревья, на капли, которые стучали в окно, но только не на меня. – Нии-сан...
Я пролез через окно и остановился рядом с кроватью, оставляя тонкие ручейки воды на полу. Ты так и не двигался. Я нашел свечу, которая стояла рядом с кроватью – наверняка Микото допоздна засиживалась с тобой. Мои пальцы дрожали от совместной атаки порывистого ветра и неугомонного дождя, но я все равно зажег слабый огонек.
Ты медленно сонно взглянул на меня.
— Ты пришел… Слава богу…
Саске, ты говорил так слабо, что я едва мог видеть движение твоих губ.
Мое сердце упало и разбилось на тысячи кричащих кусочков, когда я увидел, что с тобой стало. Сколько меня не было? Пару недель? Месяц? Два? И без того бледная кожа стала тоньше пергаментного листа, а в отблесках огня свечи, казалась совсем прозрачной. Что стало с твоим томным жгучим взглядом? Это был взгляд уставшего человека, не спящего по ночам и ждущего своего нерадивого брата. Они покрылись пеленой сна и безразличия, стирая грани реального и вымышленного лишь тобой мира.
— Саске… — на выдохе произнес я. И забыв обо всем, сгреб в охапку твое сутулое больное тельце. Ты даже не шелохнулся, не отодвинулся от меня. Чувствовать твое тепло своим холодным промокшим телом, прижимать тебя к себе казалось чем-то нереальным. Ты был куклой, Саске. Марионеткой, которая стала ненужной и теперь заброшена на чердак. Я коснулся холодными онемевшими губами твоих волос – они были жесткими; целовал твои веки – они даже не дрогнули; я едва коснулся твоих губ – они были фарфоровыми, холодными и неживыми.
Я вспомнил о том, что прижимаю тебя к себе напрочь промокшему. Я не хотел тебя тревожить и снял с себя мокрую одежду, подоткнув ее под стол, подальше от тебя, Саске. Я хотел согреть тебя, поделиться чем-то живым. Тем, чего тебе так не хватает. Я взял руками твое лицо. Ты смотрел на меня невидящими глазами. «Саске… Что я наделал…» Ты прижал свою голову к моей груди, улыбнулся в свете пламени. Я гладил тебя по волосам.
— ...Ты ушел потому, что я слабак?
После этих слов я почувствовал себя самым подлым человеком на земле. Я хотел разлететься тысячей черных воронов, лишь бы не слышать этого вопроса. Я бы отдал тебе весь Мир Бога Луны Цукуёми. Или подарил бы тебе одному этот мир. Я никогда не причиню тебе боль. Я скорее вырву себе язык, чем ты будешь плакать от моих рук.
Я не мог вымолвить ни слова, смотрел на тебя и не мог поверить. Твои глаза были зеркалом души, которая покинула тело, вместе с уходом брата. Если говорить о моих глазах, то они всегда были лишь черной глухой дверью, которую никогда не пробивал солнечный свет. В нее можно было ломиться, но так никогда и не узнать что за ней. Иногда мне казалось, что я всегда знал, чем это закончится.
Ты жался ко мне, как брошенный под дождем котенок к ногам незнакомца. Твое лицо упиралось мне в грудь. Я смотрел в распахнутое окно и не представлял, что же будет дальше. Не знаю, когда я почувствовал, но твои губы, холодные как лед, безжизненные и гладкие, как кусок шелка, начали осторожно бродить по моей груди. Я посмотрел на тебя, боясь ошибиться в своих предположениях: черные волосы спадали на твое лицо, закрывая его от моих глаз. Может ты думал, что я всего лишь сон? Очередной сон, который ты ждал изо дня в день.
Я с горечью зажмурил глаза, слезы подступали к горлу... А ты все тыкался холодным, мокрым носом в мою грудь. Мокрым. По твоим щекам текли слезы. Но ты не всхлипывал, как делал бы всего полгода назад.
«Саске! Пожалуйста, вернись к жизни!» — все внутри меня кричало, когда я видел твое состояние. Маленький глупый брат. Позволь мне подарить тебе частичку своей души. Я медленно прикасаюсь к твоим губам. Тогда они были солеными, мягкими. Ты даже не дрожал, не порывался убежать. Ты просто был в моих объятиях.
Свободной рукой, я взял прядь твоих волос и убрал ее тебе за ухо. Провел подушечками пальцев по твоему фарфорового цвета ушку, по щеке, губам. Саске, почему ты не сопротивлялся? Если бы ты знал, как я сдерживал себя все это время. Я пытался прогнать мысли, вычеркнуть себя из твоей жизни. Вычеркнуть тебя из своей головы, наконец! Я не прикасался к себе, с того самого момента, как ушел из дома. Тогда я понял, что назад пути для меня уже нет.
Я постарался уложить тебя на кровать, но ты сжал меня так сильно, что закрывать окно мне пришлось, держа тебя на руках. Ты был легким, ласковым, покладистым… Но совершенно холодным. Я лег рядом с тобой, жался к твоим губам, пытаясь их согреть своими, а ты лишь покорно позволял мне делать с тобой что угодно. Ни один мускул твоего лица не дрогнул.
Кровь бешено неслась по каждому сосудику в моем теле, заставляя разум отступить на задний план. Желание согреть тебя, подарить всю мою нежность, вырвать тебя из этого ада – вот что мне тогда хотелось.
Я медленно опустился к твоей груди, скорее согревая ее своим дыханием, чем целуя. Твои тоненькие пальчики забрались ко мне в волосы, растрепав мой все еще влажный хвостик. От этого движения веки словно налились свинцом, и закрылись от неожиданно нахлынувшей волны любви к тебе.
— Саске... Я люблю тебя... – прошептал я, оставляя влажную дорожку от адамова яблока к груди.
— Нии-сан... – этот жалобный полустон вернул меня к реальности. К той самой реальности, где я старший брат, а ты – беспомощный, больной младший брат. Прости, маленький брат, быть может, в следующий раз. И обняв своего больного братца, я уснул.
И спал до тех пор, пока дверь не открыла Микото.
— Я слишком занят, чтобы тратить свое время на такого придурка как ты, — небрежно бросаю я и не глядя в твои глаза ухожу в сторону. Так было правильнее, знай, что я плохой, отвратительный брат.
— Нии-сан… – ты бежишь за мной, хватаешься своей ручкой за мою штанину.
Я быстро хватаю тебя за руку, сжимаю запястье и глядя в твои глаза, не шевеля ни единым мускулом повторяю по слогам:
– Слабак, уберись с моих глаз.
Небрежно бросаю твою руку и ухожу подальше от людей.
А знаешь, Саске, я думал, что сердце взорвется внутри, а горе поглотило меня с головой. Но разве не этого хотела мать? Она хотела, чтобы я исчез из их жизни; порочный, ужасный, отвратительный сын, который недостоин быть братом ее Саске.
Чееерт! Растрепать пальцами волосы. Выкинуть тебя из головы. Выкинуть из головы всех! Я не мог найти себе места, но я точно знал, где его больше нет для меня – это рядом с тобой, мой глупый маленький брат.
Больше я не приходил в дом клана Учиха.
Я не знаю что творилось с тобой, но Микото тогда вздохнула спокойно. Я уединился вдали от Конохи, продолжая думать о тебе. Я ни о чем не сожалел. Сердце резали полные слез и обиды твои глаза, Саске, как я ушел, так и не попрощавшись с тобой.
Холодными иглами водопад бил меня, хлестал словно кнутом по голой спине. Я корил себя за ту слабость. И снова и снова приходил на исповедь к этому пещерному водопаду. Вдали от людей, вдали от своих мыслей. И боролся с собой.
Саске, быть может, ты меня позвал, но той ночью, я словно в дреме пошел в деревню. Мои мысли летали где-то высоко, не хватало воздуха, и шел я как отчаянный шиноби против армии ниндзя. Свет в твоей комнате только недавно погас. А я так и не смог заставить себя подойти ближе.
Небо, словно не желая видеть меня рядом с тобой, затянулось тяжелыми облаками. Ветер порывами срывал с тела одежду, а ливень гнал прочь в мое убежище. Я стоял под дождем; волосы облепили мое лицо. Легкая футболка намокла и стала второй кожей, прилипнув к телу; телу, которое физически желало увидеть своего младшего брата.
Медленно, ступая как кошка, прошелся по нашему двору. Встал у твоего окна.
Саске, ты мне так и не рассказал, ты знал, что я приду? Почему ты не спал? Почему ты ждал меня тогда?
— Нии-сан… — твои полные надежды и печали глаза смотрели на меня. Я приоткрыл окно, я протянул к тебе руку… и остановился. Твои зрачки не двигались. Ты все так же продолжал смотреть мне за спину, на деревья, на капли, которые стучали в окно, но только не на меня. – Нии-сан...
Я пролез через окно и остановился рядом с кроватью, оставляя тонкие ручейки воды на полу. Ты так и не двигался. Я нашел свечу, которая стояла рядом с кроватью – наверняка Микото допоздна засиживалась с тобой. Мои пальцы дрожали от совместной атаки порывистого ветра и неугомонного дождя, но я все равно зажег слабый огонек.
Ты медленно сонно взглянул на меня.
— Ты пришел… Слава богу…
Саске, ты говорил так слабо, что я едва мог видеть движение твоих губ.
Мое сердце упало и разбилось на тысячи кричащих кусочков, когда я увидел, что с тобой стало. Сколько меня не было? Пару недель? Месяц? Два? И без того бледная кожа стала тоньше пергаментного листа, а в отблесках огня свечи, казалась совсем прозрачной. Что стало с твоим томным жгучим взглядом? Это был взгляд уставшего человека, не спящего по ночам и ждущего своего нерадивого брата. Они покрылись пеленой сна и безразличия, стирая грани реального и вымышленного лишь тобой мира.
— Саске… — на выдохе произнес я. И забыв обо всем, сгреб в охапку твое сутулое больное тельце. Ты даже не шелохнулся, не отодвинулся от меня. Чувствовать твое тепло своим холодным промокшим телом, прижимать тебя к себе казалось чем-то нереальным. Ты был куклой, Саске. Марионеткой, которая стала ненужной и теперь заброшена на чердак. Я коснулся холодными онемевшими губами твоих волос – они были жесткими; целовал твои веки – они даже не дрогнули; я едва коснулся твоих губ – они были фарфоровыми, холодными и неживыми.
Я вспомнил о том, что прижимаю тебя к себе напрочь промокшему. Я не хотел тебя тревожить и снял с себя мокрую одежду, подоткнув ее под стол, подальше от тебя, Саске. Я хотел согреть тебя, поделиться чем-то живым. Тем, чего тебе так не хватает. Я взял руками твое лицо. Ты смотрел на меня невидящими глазами. «Саске… Что я наделал…» Ты прижал свою голову к моей груди, улыбнулся в свете пламени. Я гладил тебя по волосам.
— ...Ты ушел потому, что я слабак?
После этих слов я почувствовал себя самым подлым человеком на земле. Я хотел разлететься тысячей черных воронов, лишь бы не слышать этого вопроса. Я бы отдал тебе весь Мир Бога Луны Цукуёми. Или подарил бы тебе одному этот мир. Я никогда не причиню тебе боль. Я скорее вырву себе язык, чем ты будешь плакать от моих рук.
Я не мог вымолвить ни слова, смотрел на тебя и не мог поверить. Твои глаза были зеркалом души, которая покинула тело, вместе с уходом брата. Если говорить о моих глазах, то они всегда были лишь черной глухой дверью, которую никогда не пробивал солнечный свет. В нее можно было ломиться, но так никогда и не узнать что за ней. Иногда мне казалось, что я всегда знал, чем это закончится.
Ты жался ко мне, как брошенный под дождем котенок к ногам незнакомца. Твое лицо упиралось мне в грудь. Я смотрел в распахнутое окно и не представлял, что же будет дальше. Не знаю, когда я почувствовал, но твои губы, холодные как лед, безжизненные и гладкие, как кусок шелка, начали осторожно бродить по моей груди. Я посмотрел на тебя, боясь ошибиться в своих предположениях: черные волосы спадали на твое лицо, закрывая его от моих глаз. Может ты думал, что я всего лишь сон? Очередной сон, который ты ждал изо дня в день.
Я с горечью зажмурил глаза, слезы подступали к горлу... А ты все тыкался холодным, мокрым носом в мою грудь. Мокрым. По твоим щекам текли слезы. Но ты не всхлипывал, как делал бы всего полгода назад.
«Саске! Пожалуйста, вернись к жизни!» — все внутри меня кричало, когда я видел твое состояние. Маленький глупый брат. Позволь мне подарить тебе частичку своей души. Я медленно прикасаюсь к твоим губам. Тогда они были солеными, мягкими. Ты даже не дрожал, не порывался убежать. Ты просто был в моих объятиях.
Свободной рукой, я взял прядь твоих волос и убрал ее тебе за ухо. Провел подушечками пальцев по твоему фарфорового цвета ушку, по щеке, губам. Саске, почему ты не сопротивлялся? Если бы ты знал, как я сдерживал себя все это время. Я пытался прогнать мысли, вычеркнуть себя из твоей жизни. Вычеркнуть тебя из своей головы, наконец! Я не прикасался к себе, с того самого момента, как ушел из дома. Тогда я понял, что назад пути для меня уже нет.
Я постарался уложить тебя на кровать, но ты сжал меня так сильно, что закрывать окно мне пришлось, держа тебя на руках. Ты был легким, ласковым, покладистым… Но совершенно холодным. Я лег рядом с тобой, жался к твоим губам, пытаясь их согреть своими, а ты лишь покорно позволял мне делать с тобой что угодно. Ни один мускул твоего лица не дрогнул.
Кровь бешено неслась по каждому сосудику в моем теле, заставляя разум отступить на задний план. Желание согреть тебя, подарить всю мою нежность, вырвать тебя из этого ада – вот что мне тогда хотелось.
Я медленно опустился к твоей груди, скорее согревая ее своим дыханием, чем целуя. Твои тоненькие пальчики забрались ко мне в волосы, растрепав мой все еще влажный хвостик. От этого движения веки словно налились свинцом, и закрылись от неожиданно нахлынувшей волны любви к тебе.
— Саске... Я люблю тебя... – прошептал я, оставляя влажную дорожку от адамова яблока к груди.
— Нии-сан... – этот жалобный полустон вернул меня к реальности. К той самой реальности, где я старший брат, а ты – беспомощный, больной младший брат. Прости, маленький брат, быть может, в следующий раз. И обняв своего больного братца, я уснул.
И спал до тех пор, пока дверь не открыла Микото.
3
Встретиться с холодным взглядом Микото – в этом было для меня что-то новое. Никогда не видел свою мать столь суровой.
Я понял ее без слов, достаточно было взгляда: в нем таилась ненависть, злоба и холод, от которого у любого человека мурашки побежали бы по спине. Она вышла из комнаты. Тринадцать шагов. Она сделала ровно тринадцать шагов, которые изменят все раз и навсегда.
Я нехотя поднялся с кровати, погладил тебя, мой глупый маленький брат, по голове. Наклоняясь к тебе, глубоко вдохнул запах твоих волос. Я хотел запомнить эту ночь, проведенную с тобой. Быть может, это последнее, что я буду помнить о тебе.
Горечь подступила к горлу, нарастающая и всепоглощающая. Черт! Еще немного, и я бы поддался искушению остаться здесь с тобой.
Мой Саске, ты уже тогда был моим, неважно, знал ты это или нет.
Я начал осматривать комнату в поисках какой-нибудь сухой одежды: то, в чем я пришел ночью, лежало бесформенным комком под столом. Я наклонился и коснулся вещей пальцами. Влажные. Нет, это бесполезно надевать.
Кое-где была разбросана твоя одежда, но все это не имело смысла: даже при желании я не смог бы надеть ее. Не понимая зачем, я продолжал перебирать вещи в твоем шкафу, с яростью откидывая их назад, пока не наткнулся на то, чего здесь не могло и не должно было быть. Моя одежда.
Саске, почему мои вещи спрятаны у тебя в шкафу? Зачем они были тебе нужны? Почему ты хранил их?
Я подошел к кровати, прижался губами к твоему холодному лбу: «Мой Саске, никому тебя не отдам! Никто никогда не посмеет отобрать тебя у меня. Я сделаю все для того, чтобы ты был счастлив». В знак подтверждения своих слов я схватил чернильницу со стола, и вывел на твоем правом запястье: «Feci quod potui».
— Я сделал все что мог… — прошептал я, — Теперь ты вспомнишь это, когда проснешься… Даже если меня не будет рядом.
Я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Тринадцать шагов и все решится.
Первый шаг — и я понял: Микото ждет меня в святилище клана. Я усмехнулся: «Как символично».
Второй шаг — и я на ходу поправляю свои волосы. Еще ночью моими волосами играли твои холодные пальцы.
Третий шаг — и я замечаю, что мои вещи источают запах муската и горького миндаля, твой аромат, Саске… Отчего глубокая волна накрывает меня с головой. Мой глупый маленький брат…
Четвертый шаг — и в висках стучит твое жалобное «Нии-сан…»
Пятый шаг — и уже завтра ты не вспомнишь, что я был с тобой всю ночь. Я буду казаться тебе лишь очередной ночной фантасмагорией.
Шестой шаг — и «Feci quod potui» на твоем правом запястье. «Я сделал все, что мог».
Седьмой шаг — и я начинаю видеть как впереди, отражаясь от стен, танцуют ленивые язычки пламени.
Восьмой шаг — и я выбрасываю из головы всё, что может выдать мои чувства, скрываясь за маской безразличного, ужасного чудовища, которого так ждет Микото.
Девятый шаг — и я чувствую, что смерть уже открывает свои объятья.
Десятый шаг – как жаль, что у нас так мало времени.
Одиннадцатый шаг — а ты знал, Саске, что это был понедельник?
Двенадцатый шаг — когда как ни в понедельник лучше всего умереть?
Тринадцатый шаг, и…
В стену втыкается кунай.
Интересно, какие чувства Микото ожидала прочесть у меня на лице? Раскаяние, обиду, ненависть? Все тщетно. Я не собирался просить позволить мне остаться в доме или изредка навещать его.
Прости, мам, но я не отступлю назад.
Она стояла, молча, держа в руке очередной кунай:
— Зачем ты пришел? – Микото говорила холодным четким голосом. Голосом члена клана Учиха, но никак не той матери, которая встречала меня, когда я возвращался из Академии.
— Что с Саске? – я видел, как лицо Микото становится бледным. По нему, как электрический ток, пробежали воспоминания. Саске, ее маленький, любимый Саске распят на футоне. А его брат, склонился над ним так низко, что распущенные черные волосы скользят по нагому невинному телу.
— Ублюдок… Что ты сделал с моим сыном?!
«Мама, с каких это пор я больше не твой сын? С того момента, как ты уличила меня в этом преступлении или когда я тронул твоего Саске?»
— А ты разве не знаешь, что я и твой сын тоже? – на моем лице прочесть что-либо было невозможно. Слова срывались с губ так легко, словно я говорил о погоде в эту ночь. – Так что случилось с МОИМ Саске?
— Мразь!.. – она подбежала ко мне и занесла руку с кунаем для удара.
Ее руки повисли в тишине, грудь содрогнулась, а кашель сдавил горло. Из уголка рта потекла тоненькая струйка крови. Мне абсолютно не хотелось ввязываться в эту драку. Но по-другому я не смог бы ее остановить.
— Ты прекрасно знаешь, что я сильнее тебя, Микото, так зачем же тратить наше время? Ты даже не сможешь использовать свой шаринган. – я продолжал говорить медленно. Мое лицо оставалось совершенно спокойным. – Скажи мне, что вы сделали с Саске?
Микото бросила на меня вызывающий, испытывающий взгляд. Но я понимал, что она отчаянно защищала своего сына. Младшего от старшего.
— Почему ты не мог просто быть рядом с ним?.. Быть лучшим братом на свете… Ты бы стал главой клана Учиха, Итачи. Чем тебе не угодил твой родной брат?! Почему ты выбрал его для своих игр?! – шепот Микото срывался на крик, прерываемый кашлем. — Саске ждал тебя… — громкий кашель Микото. — Он порывался пойти искать тебя… Отец запер его… Он отказался есть… Саске месяц лежал без сознания…
Так вот, что с тобой было, маленький брат, ты ждал меня, несмотря на то, что я оскорблял тебя последние месяцы, игнорировал твои просьбы и откровенно унижал. У тебя должны были быть на это особые причины, большие чем просто братские узы. Быть может, ты тоже любишь меня, Саске? От накатившей мягкой волны нежности я прикрыл глаза и невольно улыбнулся самому себе.
— …Последние пару дней он не спал, он бредил. Я пыталась ему помочь, – слезы текли по щекам Микото, а голос становился слабее и тише. – Почему ты просто не любишь своего брата?..
— Я-то как раз и люблю своего брата. Особенно люблю, когда он изгибается у меня в объятьях, – в последнюю фразу я вложил столько чувств, что Микото захлестнуло новой волной горя и ненависти. Она буквально взвыла и стала похожа на отчаявшуюся львицу, защищающее свое дитя.
— Подонок! Ты понимаешь, что это твой брат?! Родной брат, который доверял тебе! – Микото душили слезы. Никогда не видел, чтобы она впадала в истерику. – Он доверяет тебе до сих пор! Я теряю его… Он не желает слушать меня… Фугаку погиб на миссии.… И ты хочешь отобрать у меня Саске?!
Микото тяжело дышала, она тоже любила Саске, отчаянно любила. Ее материнская любовь поражала меня. Микото, на что ты готова ради него?
— Я никогда… Никогда не смогу забыть, что ты с ним делал! Слышишь меня, Итачи?! За что ты так ненавидишь своего брата?! Ты поигрался с ним и бросил, ушел! Убежал! Лучше б ты умер! Но нет… Нее-ет! Ты вернулся, чтобы напомнить о себе, чтобы напомнить Саске, что у него есть брат, который сгорает от желания увидеть его.
— Я люблю Саске и никогда не причинил бы ему боль.
Стараясь сохранять спокойствие, я отчасти понимал Микото. Я знал, что она готова убить меня, лишь бы защитить Саске. Что ж, если от этого тебе, братец, станет легче…
— И что же ты не думал об этом, когда… — она не могла произнести этого вслух. Похоже, что перед глазами Микото появились картины, которые она всеми силами старалась забыть.– Никогда. Никогда я не позволю тебе быть с ним!
— А ты не думала, что Саске сам захочет…
— Заткнись! – Микото прервала меня, она не желала слышать, что ее младший сын, чистый и наивный Саске… — В таком случае ему лучше умереть, чем стать подстилкой своего брата!
Тишина.
А знаешь, Саске, здесь пахло смертью, когда я только переступил порог святилища. Сладкий пьянящий аромат окутал здесь все вокруг. Войдя сюда, мне было все равно, кто из нас умрет. Но я обещал, что защищу своего младшего брата.
Закрыв глаза, я все решил для себя: сегодня непременно кто-то умрет. И это будет моя мать.
Микото не пошевелилась даже тогда, когда я совсем близко склонился над ее ухом. Ненависть и откровенность собственных слов сковали ее.
— Прости. Но я не могу оставить Саске с тобой, — и мой кунай достиг своей цели.
— Боже… Я породила чудовище… — Микото наконец-то сказала вслух то, в чем боялась признаться самой себе, и медленно опустилась на пол.
Я остановился у самой двери, но так и не смог обернуться на тело моей матери. Смерть забрала свои дары и ушла, оставляя лишь горечь и тяжесть в сердце.
Я шел к тебе, Саске, словно пьяный. Мысли в голове кружились с такой скоростью, что я едва мог видеть что-либо перед собой. Во мне боролись чувства настолько противоречивые, что еще немного, и я бы сошел с ума, но меня удерживало одно: Саске, ты действительно ждал меня?
В воздухе пахло свежестью. Прохладный ветерок развевал вылезшие пряди моих волос, заставляя их щекотать мое лицо. Совсем слабое утреннее солнце еще лениво трогало зелень молодых листьев, пробуждая и играясь ими. Словно и не было никакого ночного ливня. В такие моменты наверняка хочется жить.
Когда я вошел в комнату, ты еще спал. Тяжкий груз недавних событий буквально физически тянул вниз. Прижавшись спиной к косяку, я медленно опустился на пол и погрузился в полную прострацию. В голове, перебивая друг друга, кричали тысячи мыслей, отчего становилось дурно. Я знал, что сделал это ради тебя, мой маленький брат. Только так я мог защитить тебя. Но с другой стороны, я не понимал, зачем это сделал, ведь ты не только не полюбишь меня после этого, но и еще больше возненавидишь. Хватаясь за голову руками, испачканными в крови матери, я еще больше погружался во тьму внутри себя.
Я не могу жить без тебя – теперь, кроме тебя, я никому не нужен. Но и быть с тобой я не могу. Той ночью я клялся, что не причиню тебе боли. Прости, малыш, это опять оказалось обманом.
Я, твой родной брат, обрек тебя на жизнь полную ненависти и боли. Я лишил тебя всего. Пять лет назад я впервые коснулся тебя – это убило наши братские узы. Я ушел от тебя, когда мне было семнадцать – это убило твое доверие ко мне. Убив мать, я забрал у тебя последнего близкого человека.
Пол наверняка был холодным, но я так и продолжал сидеть и смотреть на тебя, мой глупый маленький брат. Что мне делать, Саске? Твое личико немного сморщилось и тут же стало блаженным и спокойным. Наверное, я взвалил на себя непосильный груз ответственности и совершенных грехов. А иногда так хочется, чтобы кто-то вспомнил обо мне, о том, что я истосковался по ласке, по заботе любимых людей. Людей? Хех. Я люблю только тебя, мой маленький брат.
Я уснул, несмотря на то, что солнце светило в окно. Ведь рядом со мной был ты – мой маленький брат. Знаешь, пока меня не было дома, сны мне не снились. Но стоило вернуться к тебе, и мир сновидений открылся мне снова.
Во сне мы снова были близки как прежде. Ты подходил ко мне, говорил, что восхищаешься мной, просил показать приемы с сюрикенами. Ох, Саске! Я стоял в растерянности, не веря этой иллюзии. Ты улыбался мне, обнимал меня. Я слышал твой смех, обиженно-протяжное «нии-сан…» и… топот босых ног. Нет, последнее мне не снилось.
Я медленно приоткрыл глаза — тьма окутывала все вокруг. Неужели в наказание за содеянное я потерял зрение? Нет… Это всего лишь ночь. Черная, холодная, слепая ночь.
Мой маленький брат был всего в нескольких сантиметрах от меня, он тяжело дышал. И я знал, что из его глаз катились беззвучные слезы.
Я понял ее без слов, достаточно было взгляда: в нем таилась ненависть, злоба и холод, от которого у любого человека мурашки побежали бы по спине. Она вышла из комнаты. Тринадцать шагов. Она сделала ровно тринадцать шагов, которые изменят все раз и навсегда.
Я нехотя поднялся с кровати, погладил тебя, мой глупый маленький брат, по голове. Наклоняясь к тебе, глубоко вдохнул запах твоих волос. Я хотел запомнить эту ночь, проведенную с тобой. Быть может, это последнее, что я буду помнить о тебе.
Горечь подступила к горлу, нарастающая и всепоглощающая. Черт! Еще немного, и я бы поддался искушению остаться здесь с тобой.
Мой Саске, ты уже тогда был моим, неважно, знал ты это или нет.
Я начал осматривать комнату в поисках какой-нибудь сухой одежды: то, в чем я пришел ночью, лежало бесформенным комком под столом. Я наклонился и коснулся вещей пальцами. Влажные. Нет, это бесполезно надевать.
Кое-где была разбросана твоя одежда, но все это не имело смысла: даже при желании я не смог бы надеть ее. Не понимая зачем, я продолжал перебирать вещи в твоем шкафу, с яростью откидывая их назад, пока не наткнулся на то, чего здесь не могло и не должно было быть. Моя одежда.
Саске, почему мои вещи спрятаны у тебя в шкафу? Зачем они были тебе нужны? Почему ты хранил их?
Я подошел к кровати, прижался губами к твоему холодному лбу: «Мой Саске, никому тебя не отдам! Никто никогда не посмеет отобрать тебя у меня. Я сделаю все для того, чтобы ты был счастлив». В знак подтверждения своих слов я схватил чернильницу со стола, и вывел на твоем правом запястье: «Feci quod potui».
— Я сделал все что мог… — прошептал я, — Теперь ты вспомнишь это, когда проснешься… Даже если меня не будет рядом.
Я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Тринадцать шагов и все решится.
Первый шаг — и я понял: Микото ждет меня в святилище клана. Я усмехнулся: «Как символично».
Второй шаг — и я на ходу поправляю свои волосы. Еще ночью моими волосами играли твои холодные пальцы.
Третий шаг — и я замечаю, что мои вещи источают запах муската и горького миндаля, твой аромат, Саске… Отчего глубокая волна накрывает меня с головой. Мой глупый маленький брат…
Четвертый шаг — и в висках стучит твое жалобное «Нии-сан…»
Пятый шаг — и уже завтра ты не вспомнишь, что я был с тобой всю ночь. Я буду казаться тебе лишь очередной ночной фантасмагорией.
Шестой шаг — и «Feci quod potui» на твоем правом запястье. «Я сделал все, что мог».
Седьмой шаг — и я начинаю видеть как впереди, отражаясь от стен, танцуют ленивые язычки пламени.
Восьмой шаг — и я выбрасываю из головы всё, что может выдать мои чувства, скрываясь за маской безразличного, ужасного чудовища, которого так ждет Микото.
Девятый шаг — и я чувствую, что смерть уже открывает свои объятья.
Десятый шаг – как жаль, что у нас так мало времени.
Одиннадцатый шаг — а ты знал, Саске, что это был понедельник?
Двенадцатый шаг — когда как ни в понедельник лучше всего умереть?
Тринадцатый шаг, и…
В стену втыкается кунай.
Интересно, какие чувства Микото ожидала прочесть у меня на лице? Раскаяние, обиду, ненависть? Все тщетно. Я не собирался просить позволить мне остаться в доме или изредка навещать его.
Прости, мам, но я не отступлю назад.
Она стояла, молча, держа в руке очередной кунай:
— Зачем ты пришел? – Микото говорила холодным четким голосом. Голосом члена клана Учиха, но никак не той матери, которая встречала меня, когда я возвращался из Академии.
— Что с Саске? – я видел, как лицо Микото становится бледным. По нему, как электрический ток, пробежали воспоминания. Саске, ее маленький, любимый Саске распят на футоне. А его брат, склонился над ним так низко, что распущенные черные волосы скользят по нагому невинному телу.
— Ублюдок… Что ты сделал с моим сыном?!
«Мама, с каких это пор я больше не твой сын? С того момента, как ты уличила меня в этом преступлении или когда я тронул твоего Саске?»
— А ты разве не знаешь, что я и твой сын тоже? – на моем лице прочесть что-либо было невозможно. Слова срывались с губ так легко, словно я говорил о погоде в эту ночь. – Так что случилось с МОИМ Саске?
— Мразь!.. – она подбежала ко мне и занесла руку с кунаем для удара.
Ее руки повисли в тишине, грудь содрогнулась, а кашель сдавил горло. Из уголка рта потекла тоненькая струйка крови. Мне абсолютно не хотелось ввязываться в эту драку. Но по-другому я не смог бы ее остановить.
— Ты прекрасно знаешь, что я сильнее тебя, Микото, так зачем же тратить наше время? Ты даже не сможешь использовать свой шаринган. – я продолжал говорить медленно. Мое лицо оставалось совершенно спокойным. – Скажи мне, что вы сделали с Саске?
Микото бросила на меня вызывающий, испытывающий взгляд. Но я понимал, что она отчаянно защищала своего сына. Младшего от старшего.
— Почему ты не мог просто быть рядом с ним?.. Быть лучшим братом на свете… Ты бы стал главой клана Учиха, Итачи. Чем тебе не угодил твой родной брат?! Почему ты выбрал его для своих игр?! – шепот Микото срывался на крик, прерываемый кашлем. — Саске ждал тебя… — громкий кашель Микото. — Он порывался пойти искать тебя… Отец запер его… Он отказался есть… Саске месяц лежал без сознания…
Так вот, что с тобой было, маленький брат, ты ждал меня, несмотря на то, что я оскорблял тебя последние месяцы, игнорировал твои просьбы и откровенно унижал. У тебя должны были быть на это особые причины, большие чем просто братские узы. Быть может, ты тоже любишь меня, Саске? От накатившей мягкой волны нежности я прикрыл глаза и невольно улыбнулся самому себе.
— …Последние пару дней он не спал, он бредил. Я пыталась ему помочь, – слезы текли по щекам Микото, а голос становился слабее и тише. – Почему ты просто не любишь своего брата?..
— Я-то как раз и люблю своего брата. Особенно люблю, когда он изгибается у меня в объятьях, – в последнюю фразу я вложил столько чувств, что Микото захлестнуло новой волной горя и ненависти. Она буквально взвыла и стала похожа на отчаявшуюся львицу, защищающее свое дитя.
— Подонок! Ты понимаешь, что это твой брат?! Родной брат, который доверял тебе! – Микото душили слезы. Никогда не видел, чтобы она впадала в истерику. – Он доверяет тебе до сих пор! Я теряю его… Он не желает слушать меня… Фугаку погиб на миссии.… И ты хочешь отобрать у меня Саске?!
Микото тяжело дышала, она тоже любила Саске, отчаянно любила. Ее материнская любовь поражала меня. Микото, на что ты готова ради него?
— Я никогда… Никогда не смогу забыть, что ты с ним делал! Слышишь меня, Итачи?! За что ты так ненавидишь своего брата?! Ты поигрался с ним и бросил, ушел! Убежал! Лучше б ты умер! Но нет… Нее-ет! Ты вернулся, чтобы напомнить о себе, чтобы напомнить Саске, что у него есть брат, который сгорает от желания увидеть его.
— Я люблю Саске и никогда не причинил бы ему боль.
Стараясь сохранять спокойствие, я отчасти понимал Микото. Я знал, что она готова убить меня, лишь бы защитить Саске. Что ж, если от этого тебе, братец, станет легче…
— И что же ты не думал об этом, когда… — она не могла произнести этого вслух. Похоже, что перед глазами Микото появились картины, которые она всеми силами старалась забыть.– Никогда. Никогда я не позволю тебе быть с ним!
— А ты не думала, что Саске сам захочет…
— Заткнись! – Микото прервала меня, она не желала слышать, что ее младший сын, чистый и наивный Саске… — В таком случае ему лучше умереть, чем стать подстилкой своего брата!
Тишина.
А знаешь, Саске, здесь пахло смертью, когда я только переступил порог святилища. Сладкий пьянящий аромат окутал здесь все вокруг. Войдя сюда, мне было все равно, кто из нас умрет. Но я обещал, что защищу своего младшего брата.
Закрыв глаза, я все решил для себя: сегодня непременно кто-то умрет. И это будет моя мать.
Микото не пошевелилась даже тогда, когда я совсем близко склонился над ее ухом. Ненависть и откровенность собственных слов сковали ее.
— Прости. Но я не могу оставить Саске с тобой, — и мой кунай достиг своей цели.
— Боже… Я породила чудовище… — Микото наконец-то сказала вслух то, в чем боялась признаться самой себе, и медленно опустилась на пол.
Я остановился у самой двери, но так и не смог обернуться на тело моей матери. Смерть забрала свои дары и ушла, оставляя лишь горечь и тяжесть в сердце.
Я шел к тебе, Саске, словно пьяный. Мысли в голове кружились с такой скоростью, что я едва мог видеть что-либо перед собой. Во мне боролись чувства настолько противоречивые, что еще немного, и я бы сошел с ума, но меня удерживало одно: Саске, ты действительно ждал меня?
В воздухе пахло свежестью. Прохладный ветерок развевал вылезшие пряди моих волос, заставляя их щекотать мое лицо. Совсем слабое утреннее солнце еще лениво трогало зелень молодых листьев, пробуждая и играясь ими. Словно и не было никакого ночного ливня. В такие моменты наверняка хочется жить.
Когда я вошел в комнату, ты еще спал. Тяжкий груз недавних событий буквально физически тянул вниз. Прижавшись спиной к косяку, я медленно опустился на пол и погрузился в полную прострацию. В голове, перебивая друг друга, кричали тысячи мыслей, отчего становилось дурно. Я знал, что сделал это ради тебя, мой маленький брат. Только так я мог защитить тебя. Но с другой стороны, я не понимал, зачем это сделал, ведь ты не только не полюбишь меня после этого, но и еще больше возненавидишь. Хватаясь за голову руками, испачканными в крови матери, я еще больше погружался во тьму внутри себя.
Я не могу жить без тебя – теперь, кроме тебя, я никому не нужен. Но и быть с тобой я не могу. Той ночью я клялся, что не причиню тебе боли. Прости, малыш, это опять оказалось обманом.
Я, твой родной брат, обрек тебя на жизнь полную ненависти и боли. Я лишил тебя всего. Пять лет назад я впервые коснулся тебя – это убило наши братские узы. Я ушел от тебя, когда мне было семнадцать – это убило твое доверие ко мне. Убив мать, я забрал у тебя последнего близкого человека.
Пол наверняка был холодным, но я так и продолжал сидеть и смотреть на тебя, мой глупый маленький брат. Что мне делать, Саске? Твое личико немного сморщилось и тут же стало блаженным и спокойным. Наверное, я взвалил на себя непосильный груз ответственности и совершенных грехов. А иногда так хочется, чтобы кто-то вспомнил обо мне, о том, что я истосковался по ласке, по заботе любимых людей. Людей? Хех. Я люблю только тебя, мой маленький брат.
Я уснул, несмотря на то, что солнце светило в окно. Ведь рядом со мной был ты – мой маленький брат. Знаешь, пока меня не было дома, сны мне не снились. Но стоило вернуться к тебе, и мир сновидений открылся мне снова.
Во сне мы снова были близки как прежде. Ты подходил ко мне, говорил, что восхищаешься мной, просил показать приемы с сюрикенами. Ох, Саске! Я стоял в растерянности, не веря этой иллюзии. Ты улыбался мне, обнимал меня. Я слышал твой смех, обиженно-протяжное «нии-сан…» и… топот босых ног. Нет, последнее мне не снилось.
Я медленно приоткрыл глаза — тьма окутывала все вокруг. Неужели в наказание за содеянное я потерял зрение? Нет… Это всего лишь ночь. Черная, холодная, слепая ночь.
Мой маленький брат был всего в нескольких сантиметрах от меня, он тяжело дышал. И я знал, что из его глаз катились беззвучные слезы.
4
— Ты снова уйдешь? – твой голос, Саске, был настолько слабым, что даже ветер за окном стих, лишь бы я услышал тебя.
Я не видел тебя перед собой: меня окутывала плотная мгла. Странно, но я даже не видел твоего очертания на фоне окна. Прикрытые веки создавали ощущение ирреальности происходящего. Усталость, а быть может, безысходность, в тот момент охватили меня, я решил поддаться судьбе и пойти по течению. Тогда я еще не знал, что мой мир уже начал погружаться в непроглядную тьму.
— Да, – вместе со вздохом сожаления ответил я. Не было сил или желания скрывать это, тем более зачем врать? Ведь стоит тебе выйти в коридор, пробежать босыми ногами всего тринадцать шагов и… И ты навсегда возненавидишь меня. Ты будешь презирать меня за эгоизм, ценой которому смерть нашей матери. Ведь если бы не моя слабость, не мое увлечение тобой, то ничего бы не произошло.
Но ты стоял рядом и молчал. Ты уже тогда знал, что я все равно уйду, быть может, поэтому ты молча сел ко мне на колени. «Что теперь, Саске? Что будет с нами?» Мне казалось, что все чувства покинули меня – во мне не было желания ни бороться, ни жить, ни пытаться что-либо сделать. Пустая оболочка.
Протянуть руку и коснуться твоего лица – быть может, это поможет мне вернуться к реальности. Я не видел, куда я тяну ладонь, но пальцы вскоре коснулись твоей теплой щеки. Теплой… Я слегка улыбнулся.
Ты схватил мою ладонь так, что я чуть было не подумал о неверности своего порыва, пока не почувствовал, что ты прижимаешь ее к себе. Словно истосковавшийся котенок, ты ластился к мой ладони; проводил ею по своей щеке, векам, губам. Пусть это было грубее, чем хотелось бы, немного неуклюже, но, по-видимому, ты ждал этого момента довольно долго. О чем ты думал тогда, Саске? Ты отчаянно старался удержать своего нерадивого брата рядом с собой как можно дольше.
— Саске… — я сказал это, словно извиняясь за содеянное с тобой, за то, что сделал с твоей судьбой, обрекая тебя на боль и страдания. Ты ведь еще не выходил из комнаты, верно? Нет, иначе ты убил бы меня, пока я спал.
— Нии-сан…
Привычное обращение ноющей болью отзывалось в моем сердце. Ты медленно отстранился от моей руки.
«Что случилось, Саске?»
— Больше не оставляй меня одного?
В груди сжалось так сильно, что боль отобразилась на моем лице. Я протянул руки, обнимая твое вздрагивающее тельце. Ты был от меня так близко, твои волосы кололи мне щеку.
Твое ушко совсем рядом. Я понимал, что во мне зарождается нечто большее, чем просто нежность к тебе. Пусть твой вопрос останется без ответа – это лучше, чем снова солгать. Едва шевеля губами, я прошептал:
— Мой глупый маленький брат… Знай, что бы ни случилось, что бы я не совершил, я всегда буду защищать тебя. Что бы ни сделал твой старший брат, как бы подло он ни поступил, знай: он всегда думает о тебе. Даже если ты возненавидишь меня, даже если захочешь убить, знай: я люблю тебя.
Ты еще сильней уткнулся носом мне в плечо. Твой голос дрожал, когда ты заговорил:
— Ты ведь знаешь, что я тоже люблю тебя, нии-сан… Зачем говорить такие страшные вещи? Я даже не хочу думать об этом! Я всегда буду тебя любить… даже если ты меня разлюбишь… Всегда…
От этих слов у меня заложило уши, быть может, он и вправду простит, поймет?.. Мое тело сгорало от прилива нежности и любви к этому человечку. Хотелось уберечь его от всех, дарить ему счастье и любовь.
Хочется касаться его кожи, вдыхать аромат его волос… Не удержавшись, я слегка коснулся кончиком языка твоего уха.
— Саске… — мое дыхание, не желавшее выравниваться, подводило меня, заставляя мой голос дрожать. Я по-прежнему шептал тебе в самое ушко, словно боялся, что кто-то услышит меня. – Саске… Ты не понимаешь… Я люблю тебя.
Эта тишина давила на виски, обещая тянуться вечно. Я понимал, что раскрыв тебе правду, я могу потерять тебя навсегда. Ты молчал – боялся? Господи, неужели я могу воспользоваться беспомощностью своего брата?
Ты не пытался оттолкнуть меня. Твои руки повисли вдоль тела и словно не принадлежали тебе.
— Саске, я люблю тебя, – мои пальцы блуждали по спине брата, стараясь запомнить прикосновение к каждому сантиметру детской кожи.
— Нии-сан… — мои пальцы замерли. Ты весь дрожал, хотя в комнате было довольно тепло. – Нии-сан… Не надо… Не сбегай больше, ничего мне не сказав… Никогда. Ведь я люблю тебя!
— Саске… — твои слова могли бы заставить меня сознаться во всех смертных грехах. Но то, что я причинил тебе боль… Я и не представлял, что ты так отреагируешь на мой уход тогда полгода назад. Я крепко прижал тебя к себе, стараясь своим сердцем прикоснуться к твоему сердцу. Ты всегда останешься маленьким глупым братом, который не так силен, как старается казаться. – Прости, отото. Я правда больше никогда не причиню тебе эту боль, поэтому…
Я знал, что эта ситуация может никогда не повториться вновь. Ты в моих руках. Желание затуманило мне разум — и вот ты уже лежал подо мной. Лунный свет, пробравшись сквозь листья за окном, ласкал твое лицо. Очерчивал тонкие черты, слегка приоткрытые губы. Отблески еще недавно бежавших слез слепили меня.
Я касался твоей обнаженной груди… Саске… Ты не сопротивлялся … Быть может потому, что твое «люблю» было тем самым «люблю»? Я хотел, чтобы мы касались друг друга снова и снова, так долго, насколько это возможно. И эти чувства не изменятся.
Я склонился над тобой. Твои глаза были закрыты. Почему? Неужели тебе настолько противно, что ты решил закрыть глаза, Саске? Если бы тебе действительно не нравились мои прикосновения, ты бы оттолкнул меня, верно? Ох, Саске, я старался… Я действительно старался, чтобы тебе было приятно.
— Саске… — и кончик языка оставляет мокрую дорожку от ключицы до твоего уха. Мои пальцы касаются жестких волос, которые едва покалывают мне ладонь.
Мои губы касаются твоих едва приоткрытых губ. Ты не отвечаешь мне. Это твой первый поцелуй, Саске? Провожу языком по губам брата. Неужели его тело знает прикосновения лишь моих рук?
Твое дыхание сбилось с ритма, и грудь вздымалась в одном ритме с моим желанием. Мое возбуждение росло все больше, по мере того, как я понимал, что ты тоже желаешь этого. Я слегка укусил тебя за ухо. Твой прерывистый вздох, полный напряжения и желания, заставил меня улыбнуться: «Саске…» Моя ладонь прикоснулась к твоему возбужденному члену, и ты выгнулся навстречу мне. Твое тело дрожало от напряжения, когда я ласкал его.
В висках, словно барабанная дробь, стучит кровь. Раньше это были лишь фантазии, а сейчас передо мной лежишь ты, моя запретная любовь. Мои губы накрывают твой рот. Мои прикосновения заставляют твое тело открываться, давая возможность касаться твоих чувствительных точек.
— Нии-сан… — ты едва можешь отчетливо говорить, но все же пытаешься. Я запечатываю твой рот поцелуем и шепчу тебе в самое ухо:
— Молчи… Ничего не говори.
Ты отдаешься во власть моих рук, моих прикосновений. Ты стараешься отвернуться и закусываешь губу. Ты не хочешь, чтобы я это заметил, мой глупый маленький брат. Но все же тело сводит судорога, а в воздухе повисает стон.
Тепло буквально растекается в моих руках. Видимо, ты думал, что это все, но у меня были слишком большие планы на эту ночь. Твое тельце стало потихоньку расслабляться, а я продолжал ласкать тебя. Не стараясь сдержать себя, я блуждал своими губами по нему, словно мучимый жаждой шиноби в поисках воды рядом с Деревней Песка. Твоя реакция не заставила меня ждать.
Я проводил языком от головки до самого основания дерзко стоящего члена. Твои руки по-прежнему лежали на полу – за все это время ты меня так и не обнял. Я ласкал твою плоть, сжимал губами, оставляя на них вкус нашего желания. Пальцами ты сжимал воображаемую простыню. Я не был мастером в этом деле. Да что скрывать? Я впервые занимался этим, да еще и с собственным братом.
Прошло не так много времени, и ты снова готов был разорвать эту ночь своим стоном.
Я хочу услышать твой голос… И увидеть твое лицо… Когда ты кончаешь… И потом… Потом… Твое тело. Все твое тело. Я хочу увидеть все это. Каждая твоя частица, тела и души… Я хочу сделать это своим… Я хочу обладать тобой…
Мои пальцы гладят головку маленького члена, собирая смазку. Касаясь узкого колечка мышц сзади, я резко вхожу в тебя одним пальцем. Ты выгибаешься мне на встречу – видимо боль была гораздо сильней, чем я думал – и выдыхаешь:
— Нии-сан… Мне больно…
— Все хорошо, — я касался губами лица Саске. На лбу моего брата выступили капельки пота. Прости, придется немного потерпеть. Второй палец вошел в него. – Расслабься...
Видеть, как ты стискиваешь зубы, как стараешься не закричать от боли, будто пытка для меня. Подожди, Саске…
— Потерпи немного… Я только найду эту точку…
Твое тельце все сжалось, и всеми силами старалось противостоять мне, но я был ведом надеждой найти… Ты выгибаешься дугой и тут же снова падаешь ко мне на левую руку. Я слегка улыбаюсь про себя. Нашел.
— Вот она… — ты тяжело дышишь, глаза прикрыты, но я знаю, что ты слышишь меня. Мои пальцы продолжают ласкать тебя. – Так оно лучше, не правда ли?
Я видел, что твое тело пронизывали судороги, которые в ритм моим движениям заставляли тебя постанывать. Звуки, срывавшиеся с твоих уст, ласкали мое больное воображение. Я предвкушал это, я желал этого.
Никогда я не ощущал ничего подобного. Даже тогда, на заднем дворе, когда я потерял свою девственность, Шисуи не вызывал у меня даже толики того желания и вожделения, которые вызывал у меня ты, Саске. Тогда это был лишь интерес двух подростков, подогретый бушующими гормонами и неразделенной любовью. Моей любовью к тебе, мой глупый маленький брат.
Ты жадно хватал ртом воздух, а угольные волосы растрепались и прилипли ко лбу, щекам… Я пытался увидеть на твоем лице хоть что-то, но мои глаза покрылись пеленой вожделения, и затуманенный разум рисовал желанные картины. Мое тело изнывало от возбуждения.
Я приподнимаю твои бедра…
Резкое движение заставляет тебя закричать, но ты тут же стараешься подавить свою слабость. Твое тельце отчаянно жмется ко мне.
Толчок.
Запястье в моих руках. «Тебе лучше держаться… За мою спину… Вот так».
— Прекрати… — я едва разбираю твой тихий дрожащий голос. Толчок. — Я серьезно.
Дрожь твоего тела сводит меня с ума. Эти слова, то, что я слышу, они пугают меня. Быть может, они мне показались? Ты ведь лукавишь? Я опять целую тебя. Твой влажный рот встречает меня, и я с жадностью врываюсь в него своим языком. Я словно обезумел, и мне показалось, что ты задохнешься, если я сейчас же не остановлюсь. Я знаю: этот поцелуй навсегда запомнится мне. Что случилось, Саске? Толчок.
— Саске… — на вдохе. – Я люблю тебя…
Толчок.
— Если ты не прекратишь, я никогда не смогу простить тебя!
Остановившись, я снова увидел на твоих щеках мокрые дорожки. Почему ты плачешь?
— Но даже если я сейчас прекращу, ты меня уже никогда не простишь…
Толчок.
Проклятье. Это плохо. Это действительно плохо. Это очень паршиво… Я так думал, но назад пути уже не было. Из глубин моего сердца рвалось желание, чтобы утро никогда не наступало.
***
Утренняя звезда уже пропала с неба, а солнце еще даже не думало показываться над горизонтом. Наверное, я сделал что-то ужасное. Но почему тогда ты так слабо сопротивлялся? Твое тело отвечало на мои ласки, на мои прикосновения… Я прикусил губу, чтобы волна воспоминаний, тут же накрывшая с головой и вызвавшая немедленную реакцию моего тела, отступила. Почему ты не оттолкнул меня еще в самом начале? Почему я не прекратил, когда ты меня попросил?
Саске, ты несколько часов лежал и молчал. После того, что произошло, ты даже не накинул на себя одеяло, поэтому мне пришлось сделать это за тебя. Ты так и продолжал лежать на холодном полу, повернувшись на бок и глядя в сторону закрытой двери, ведущей в коридор. Интересно, о чем ты думаешь, Саске?
Мне нельзя было оставаться здесь. Я смотрел на твое тельце, неподвижно лежащее в свете предрассветной зари. Эта ночь надолго запомнится нам. Она отзовется сосущей болью и тоской в моем сердце. Тебе же достанется одиночество, неутолимая ненависть и физическая боль наутро.
Я слегка приоткрыл дверь, ступая осторожно, боясь потревожить тебя. Ведь стоит тебе протянуть «нии-сан», стоит мне обернуться назад, увидеть твое лицо, и я никогда не смогу покинуть эту тюрьму. Тюрьму из твоей ненависти ко мне и моей обжигающей любви к тебе.
Сжимая кулаки, я боролся с желанием вернуться, но продолжал идти. В этот раз я не считал шаги до этого места, но, наверное, их так же было тринадцать. Сквозь открытую дверь святилища виднелось тело матери. Ее правая рука словно тянулась ко мне. Уже поздно, Микото, и может, было бы лучше, если бы ты убила меня.
Не оглядываясь, я покинул дом. Соклановцы уже совсем скоро узнают обо всем.
Так трудно осознать, что совсем недавно я держал тебя в своих объятьях. Как мой язык изучал твой шелковый рот… Как целовал впадину у ключицы… Теперь реальность казалось сном, от которого нет возврата.
Теперь у меня есть маленькое кладбище людей, которые были мне дороги. Одни умерли «понарошку», другие – по-настоящему. Микото, Фугаку, Шисуи…
Кладбище внутри меня. О нем никто не знает. На нем не растут сорняки, здесь всегда чисто и красиво. Здесь лежат люди, которые были мне дороги.
Саске… я хотел бы тоже оказаться на этом кладбище. Я знаю, что если бы я умер, то на моей могиле были бы самые красивые цветы, принесенные тобой.
Где-то в глубине сердца я слышу твой крик отчаянья, твои слезы катятся из глаз, ты чувствуешь себя покинутым, обманутым и брошенным.
Саске… Прости.
Это проклятье, которое я несу по сегодняшний день. Это метка на моей грешной плоти. Но что бы ни случилось, Саске, я люблю тебя.
Я не видел тебя перед собой: меня окутывала плотная мгла. Странно, но я даже не видел твоего очертания на фоне окна. Прикрытые веки создавали ощущение ирреальности происходящего. Усталость, а быть может, безысходность, в тот момент охватили меня, я решил поддаться судьбе и пойти по течению. Тогда я еще не знал, что мой мир уже начал погружаться в непроглядную тьму.
— Да, – вместе со вздохом сожаления ответил я. Не было сил или желания скрывать это, тем более зачем врать? Ведь стоит тебе выйти в коридор, пробежать босыми ногами всего тринадцать шагов и… И ты навсегда возненавидишь меня. Ты будешь презирать меня за эгоизм, ценой которому смерть нашей матери. Ведь если бы не моя слабость, не мое увлечение тобой, то ничего бы не произошло.
Но ты стоял рядом и молчал. Ты уже тогда знал, что я все равно уйду, быть может, поэтому ты молча сел ко мне на колени. «Что теперь, Саске? Что будет с нами?» Мне казалось, что все чувства покинули меня – во мне не было желания ни бороться, ни жить, ни пытаться что-либо сделать. Пустая оболочка.
Протянуть руку и коснуться твоего лица – быть может, это поможет мне вернуться к реальности. Я не видел, куда я тяну ладонь, но пальцы вскоре коснулись твоей теплой щеки. Теплой… Я слегка улыбнулся.
Ты схватил мою ладонь так, что я чуть было не подумал о неверности своего порыва, пока не почувствовал, что ты прижимаешь ее к себе. Словно истосковавшийся котенок, ты ластился к мой ладони; проводил ею по своей щеке, векам, губам. Пусть это было грубее, чем хотелось бы, немного неуклюже, но, по-видимому, ты ждал этого момента довольно долго. О чем ты думал тогда, Саске? Ты отчаянно старался удержать своего нерадивого брата рядом с собой как можно дольше.
— Саске… — я сказал это, словно извиняясь за содеянное с тобой, за то, что сделал с твоей судьбой, обрекая тебя на боль и страдания. Ты ведь еще не выходил из комнаты, верно? Нет, иначе ты убил бы меня, пока я спал.
— Нии-сан…
Привычное обращение ноющей болью отзывалось в моем сердце. Ты медленно отстранился от моей руки.
«Что случилось, Саске?»
— Больше не оставляй меня одного?
В груди сжалось так сильно, что боль отобразилась на моем лице. Я протянул руки, обнимая твое вздрагивающее тельце. Ты был от меня так близко, твои волосы кололи мне щеку.
Твое ушко совсем рядом. Я понимал, что во мне зарождается нечто большее, чем просто нежность к тебе. Пусть твой вопрос останется без ответа – это лучше, чем снова солгать. Едва шевеля губами, я прошептал:
— Мой глупый маленький брат… Знай, что бы ни случилось, что бы я не совершил, я всегда буду защищать тебя. Что бы ни сделал твой старший брат, как бы подло он ни поступил, знай: он всегда думает о тебе. Даже если ты возненавидишь меня, даже если захочешь убить, знай: я люблю тебя.
Ты еще сильней уткнулся носом мне в плечо. Твой голос дрожал, когда ты заговорил:
— Ты ведь знаешь, что я тоже люблю тебя, нии-сан… Зачем говорить такие страшные вещи? Я даже не хочу думать об этом! Я всегда буду тебя любить… даже если ты меня разлюбишь… Всегда…
От этих слов у меня заложило уши, быть может, он и вправду простит, поймет?.. Мое тело сгорало от прилива нежности и любви к этому человечку. Хотелось уберечь его от всех, дарить ему счастье и любовь.
Хочется касаться его кожи, вдыхать аромат его волос… Не удержавшись, я слегка коснулся кончиком языка твоего уха.
— Саске… — мое дыхание, не желавшее выравниваться, подводило меня, заставляя мой голос дрожать. Я по-прежнему шептал тебе в самое ушко, словно боялся, что кто-то услышит меня. – Саске… Ты не понимаешь… Я люблю тебя.
Эта тишина давила на виски, обещая тянуться вечно. Я понимал, что раскрыв тебе правду, я могу потерять тебя навсегда. Ты молчал – боялся? Господи, неужели я могу воспользоваться беспомощностью своего брата?
Ты не пытался оттолкнуть меня. Твои руки повисли вдоль тела и словно не принадлежали тебе.
— Саске, я люблю тебя, – мои пальцы блуждали по спине брата, стараясь запомнить прикосновение к каждому сантиметру детской кожи.
— Нии-сан… — мои пальцы замерли. Ты весь дрожал, хотя в комнате было довольно тепло. – Нии-сан… Не надо… Не сбегай больше, ничего мне не сказав… Никогда. Ведь я люблю тебя!
— Саске… — твои слова могли бы заставить меня сознаться во всех смертных грехах. Но то, что я причинил тебе боль… Я и не представлял, что ты так отреагируешь на мой уход тогда полгода назад. Я крепко прижал тебя к себе, стараясь своим сердцем прикоснуться к твоему сердцу. Ты всегда останешься маленьким глупым братом, который не так силен, как старается казаться. – Прости, отото. Я правда больше никогда не причиню тебе эту боль, поэтому…
Я знал, что эта ситуация может никогда не повториться вновь. Ты в моих руках. Желание затуманило мне разум — и вот ты уже лежал подо мной. Лунный свет, пробравшись сквозь листья за окном, ласкал твое лицо. Очерчивал тонкие черты, слегка приоткрытые губы. Отблески еще недавно бежавших слез слепили меня.
Я касался твоей обнаженной груди… Саске… Ты не сопротивлялся … Быть может потому, что твое «люблю» было тем самым «люблю»? Я хотел, чтобы мы касались друг друга снова и снова, так долго, насколько это возможно. И эти чувства не изменятся.
Я склонился над тобой. Твои глаза были закрыты. Почему? Неужели тебе настолько противно, что ты решил закрыть глаза, Саске? Если бы тебе действительно не нравились мои прикосновения, ты бы оттолкнул меня, верно? Ох, Саске, я старался… Я действительно старался, чтобы тебе было приятно.
— Саске… — и кончик языка оставляет мокрую дорожку от ключицы до твоего уха. Мои пальцы касаются жестких волос, которые едва покалывают мне ладонь.
Мои губы касаются твоих едва приоткрытых губ. Ты не отвечаешь мне. Это твой первый поцелуй, Саске? Провожу языком по губам брата. Неужели его тело знает прикосновения лишь моих рук?
Твое дыхание сбилось с ритма, и грудь вздымалась в одном ритме с моим желанием. Мое возбуждение росло все больше, по мере того, как я понимал, что ты тоже желаешь этого. Я слегка укусил тебя за ухо. Твой прерывистый вздох, полный напряжения и желания, заставил меня улыбнуться: «Саске…» Моя ладонь прикоснулась к твоему возбужденному члену, и ты выгнулся навстречу мне. Твое тело дрожало от напряжения, когда я ласкал его.
В висках, словно барабанная дробь, стучит кровь. Раньше это были лишь фантазии, а сейчас передо мной лежишь ты, моя запретная любовь. Мои губы накрывают твой рот. Мои прикосновения заставляют твое тело открываться, давая возможность касаться твоих чувствительных точек.
— Нии-сан… — ты едва можешь отчетливо говорить, но все же пытаешься. Я запечатываю твой рот поцелуем и шепчу тебе в самое ухо:
— Молчи… Ничего не говори.
Ты отдаешься во власть моих рук, моих прикосновений. Ты стараешься отвернуться и закусываешь губу. Ты не хочешь, чтобы я это заметил, мой глупый маленький брат. Но все же тело сводит судорога, а в воздухе повисает стон.
Тепло буквально растекается в моих руках. Видимо, ты думал, что это все, но у меня были слишком большие планы на эту ночь. Твое тельце стало потихоньку расслабляться, а я продолжал ласкать тебя. Не стараясь сдержать себя, я блуждал своими губами по нему, словно мучимый жаждой шиноби в поисках воды рядом с Деревней Песка. Твоя реакция не заставила меня ждать.
Я проводил языком от головки до самого основания дерзко стоящего члена. Твои руки по-прежнему лежали на полу – за все это время ты меня так и не обнял. Я ласкал твою плоть, сжимал губами, оставляя на них вкус нашего желания. Пальцами ты сжимал воображаемую простыню. Я не был мастером в этом деле. Да что скрывать? Я впервые занимался этим, да еще и с собственным братом.
Прошло не так много времени, и ты снова готов был разорвать эту ночь своим стоном.
Я хочу услышать твой голос… И увидеть твое лицо… Когда ты кончаешь… И потом… Потом… Твое тело. Все твое тело. Я хочу увидеть все это. Каждая твоя частица, тела и души… Я хочу сделать это своим… Я хочу обладать тобой…
Мои пальцы гладят головку маленького члена, собирая смазку. Касаясь узкого колечка мышц сзади, я резко вхожу в тебя одним пальцем. Ты выгибаешься мне на встречу – видимо боль была гораздо сильней, чем я думал – и выдыхаешь:
— Нии-сан… Мне больно…
— Все хорошо, — я касался губами лица Саске. На лбу моего брата выступили капельки пота. Прости, придется немного потерпеть. Второй палец вошел в него. – Расслабься...
Видеть, как ты стискиваешь зубы, как стараешься не закричать от боли, будто пытка для меня. Подожди, Саске…
— Потерпи немного… Я только найду эту точку…
Твое тельце все сжалось, и всеми силами старалось противостоять мне, но я был ведом надеждой найти… Ты выгибаешься дугой и тут же снова падаешь ко мне на левую руку. Я слегка улыбаюсь про себя. Нашел.
— Вот она… — ты тяжело дышишь, глаза прикрыты, но я знаю, что ты слышишь меня. Мои пальцы продолжают ласкать тебя. – Так оно лучше, не правда ли?
Я видел, что твое тело пронизывали судороги, которые в ритм моим движениям заставляли тебя постанывать. Звуки, срывавшиеся с твоих уст, ласкали мое больное воображение. Я предвкушал это, я желал этого.
Никогда я не ощущал ничего подобного. Даже тогда, на заднем дворе, когда я потерял свою девственность, Шисуи не вызывал у меня даже толики того желания и вожделения, которые вызывал у меня ты, Саске. Тогда это был лишь интерес двух подростков, подогретый бушующими гормонами и неразделенной любовью. Моей любовью к тебе, мой глупый маленький брат.
Ты жадно хватал ртом воздух, а угольные волосы растрепались и прилипли ко лбу, щекам… Я пытался увидеть на твоем лице хоть что-то, но мои глаза покрылись пеленой вожделения, и затуманенный разум рисовал желанные картины. Мое тело изнывало от возбуждения.
Я приподнимаю твои бедра…
Резкое движение заставляет тебя закричать, но ты тут же стараешься подавить свою слабость. Твое тельце отчаянно жмется ко мне.
Толчок.
Запястье в моих руках. «Тебе лучше держаться… За мою спину… Вот так».
— Прекрати… — я едва разбираю твой тихий дрожащий голос. Толчок. — Я серьезно.
Дрожь твоего тела сводит меня с ума. Эти слова, то, что я слышу, они пугают меня. Быть может, они мне показались? Ты ведь лукавишь? Я опять целую тебя. Твой влажный рот встречает меня, и я с жадностью врываюсь в него своим языком. Я словно обезумел, и мне показалось, что ты задохнешься, если я сейчас же не остановлюсь. Я знаю: этот поцелуй навсегда запомнится мне. Что случилось, Саске? Толчок.
— Саске… — на вдохе. – Я люблю тебя…
Толчок.
— Если ты не прекратишь, я никогда не смогу простить тебя!
Остановившись, я снова увидел на твоих щеках мокрые дорожки. Почему ты плачешь?
— Но даже если я сейчас прекращу, ты меня уже никогда не простишь…
Толчок.
Проклятье. Это плохо. Это действительно плохо. Это очень паршиво… Я так думал, но назад пути уже не было. Из глубин моего сердца рвалось желание, чтобы утро никогда не наступало.
***
Утренняя звезда уже пропала с неба, а солнце еще даже не думало показываться над горизонтом. Наверное, я сделал что-то ужасное. Но почему тогда ты так слабо сопротивлялся? Твое тело отвечало на мои ласки, на мои прикосновения… Я прикусил губу, чтобы волна воспоминаний, тут же накрывшая с головой и вызвавшая немедленную реакцию моего тела, отступила. Почему ты не оттолкнул меня еще в самом начале? Почему я не прекратил, когда ты меня попросил?
Саске, ты несколько часов лежал и молчал. После того, что произошло, ты даже не накинул на себя одеяло, поэтому мне пришлось сделать это за тебя. Ты так и продолжал лежать на холодном полу, повернувшись на бок и глядя в сторону закрытой двери, ведущей в коридор. Интересно, о чем ты думаешь, Саске?
Мне нельзя было оставаться здесь. Я смотрел на твое тельце, неподвижно лежащее в свете предрассветной зари. Эта ночь надолго запомнится нам. Она отзовется сосущей болью и тоской в моем сердце. Тебе же достанется одиночество, неутолимая ненависть и физическая боль наутро.
Я слегка приоткрыл дверь, ступая осторожно, боясь потревожить тебя. Ведь стоит тебе протянуть «нии-сан», стоит мне обернуться назад, увидеть твое лицо, и я никогда не смогу покинуть эту тюрьму. Тюрьму из твоей ненависти ко мне и моей обжигающей любви к тебе.
Сжимая кулаки, я боролся с желанием вернуться, но продолжал идти. В этот раз я не считал шаги до этого места, но, наверное, их так же было тринадцать. Сквозь открытую дверь святилища виднелось тело матери. Ее правая рука словно тянулась ко мне. Уже поздно, Микото, и может, было бы лучше, если бы ты убила меня.
Не оглядываясь, я покинул дом. Соклановцы уже совсем скоро узнают обо всем.
Так трудно осознать, что совсем недавно я держал тебя в своих объятьях. Как мой язык изучал твой шелковый рот… Как целовал впадину у ключицы… Теперь реальность казалось сном, от которого нет возврата.
Теперь у меня есть маленькое кладбище людей, которые были мне дороги. Одни умерли «понарошку», другие – по-настоящему. Микото, Фугаку, Шисуи…
Кладбище внутри меня. О нем никто не знает. На нем не растут сорняки, здесь всегда чисто и красиво. Здесь лежат люди, которые были мне дороги.
Саске… я хотел бы тоже оказаться на этом кладбище. Я знаю, что если бы я умер, то на моей могиле были бы самые красивые цветы, принесенные тобой.
Где-то в глубине сердца я слышу твой крик отчаянья, твои слезы катятся из глаз, ты чувствуешь себя покинутым, обманутым и брошенным.
Саске… Прости.
Это проклятье, которое я несу по сегодняшний день. Это метка на моей грешной плоти. Но что бы ни случилось, Саске, я люблю тебя.
5
Интересно, через сколько умирает любовь?
Я не знаю ответа на этот вопрос. Могу сказать лишь то, что моя любовь к тебе, Саске, не ослабла. Мое сердце до сих пор замирает, как только я вспоминаю события той роковой ночи. И неважно, что время обволакивает легкой дымкой забвения томящие воспоминания, я все равно помню каждую мелочь, каждый сантиметр твоей кожи.
Я знал, что в Конохе меня приписали к беглым шиноби-отступникам. И мой брат, пожалуй, больше других желал найти меня и отомстить.
Брешь в моем сердце стали заполнять Акацки, которые появились в один из злополучных моментов моей жизни. Не скажу, что их идеи были сродни моим, но достаточно было и того, что я мог незаметно следить за тобой, Саске.
Широкие полы рисовой шляпы, грубый черный плащ, с высоким широким воротом – всем этим я пытался отгородиться от преследующих меня воспоминаний. Я погружался все глубже в себя, не позволяя даже свету заглядывать ко мне в душу.
Прошло два года. Два года и тринадцать дней. Это около семиста сорока трех дней. Более семнадцати тысяч восьмиста тридцати двух часов. Прежде чем я допустил роковую ошибку, и раны моего сердца начали с новой силой кровоточить.
Ты нашел меня. Ты нашел в себе силы бросить мне вызов. Твой взгляд обжигал меня. В твоих глазах были ненависть и страх.
— Я пришел убить тебя, Итачи Учиха! – монотонная заученная фраза, да, Саске? Чидори яркой вспышкой горело у тебя в ладони. Молния дрожала – ты сомневался, Саске?
Меня удивляла твоя дерзость и настойчивость. Ты с криком раз за разом бросался на меня, несмотря на то, что я легко парировал твои атаки. Слишком вспыльчив. Слишком эмоционален. Ты был все таким же ребенком, как и раньше, несмотря на внешние изменения.
Вот уже твое тело комком трясущейся плоти жалось к стене. Тобой овладел страх. Панический страх загнанного зверя, который из последних сил старается сопротивляться охотнику. И им был я. Итачи Учиха.
Я прижимал тебя к стене. Мои пальцы смыкались жестким кольцом вокруг твоей шеи. Чудо и чудовище.
Воспоминания дикой кошкой скребли по сердцу. Я распахнул тебе двери мира бога луны; утащил тебя туда, не спрашивая на то разрешения. Этот мир создавался мной почти два года. Каждый клочок земли был пропитан болью и воспоминаниями.
Ты словно кролик перед удавом смотрел мне в глаза, не в силах отвести взгляд. Причудливый танец тьмы в моих глазах вырывал тебя из реальности… Но ощущение этого страха в твоем взгляде не покидало меня.
Даже когда цвета окрасились в красные тона, ты этого не заметил. Или для тебя это не имело больше значения. Я ничего не чувствовал, даже не знал, как тебе сейчас больно. Белели костяшки пальцев, а твое лицо искажала боль и страх. Я ослабил хватку.
Мой глупый маленький брат…
Ты закрыл глаза. Интересно о чем ты думал, что ты видел под плотно закрытыми веками?
Я тщетно схватил губами воздух там, где находились твои губы. Твои глаза широко открылись: ты не ожидал этого, Саске? Непонимание и еще большая беззащитность перед этим моим неожиданным порывом – вот что я видел в твоих глазах. Несмотря на то, что руки лишь прижимали тебя к стене, твоя грудь беспрестанно рывками вздрагивала. (Лишь некоторое время спустя я понял, что это было следствием моего слишком глубокого поцелуя).
Недостаток иллюзии мира бога луны Цукуёми был в том, что лишь жертва сохраняла способность воспринимать все как в реальности. Мне же как создателю приходилось тратить все силы на то, чтобы удерживать тебя в этом мире. В мире, где были только я и ты.
А еще я абсолютно ничего не чувствовал.
Но даже с такими условиями я бы остался здесь с тобой навечно.
Тогда мне казалось, что я даже чувствую металлический привкус крови на твоих губах, которая была следствием недавних событий; ты сам заставил причинить тебе боль.
Я еще сильней прижал тебя к стене монохромного здания. Мое больное воображение обжигало лицо твоим горячим дыханием, будоражило плоть бархатистостью твоей тонкой шеи. Еще немного и я потерял бы контроль, отчего вся иллюзия потерпела бы крах.
Тебя снова сдавил приступ кашля, и я разжал тонкие пальцы, позволив тебе почувствовать почву под ногами. Ты был все еще ниже меня. Сейчас, сжавшийся, ты едва-едва доходил мне до шеи. Мои пальцы схватили тебя за подбородок и подняли лицо вверх.
Я видел твои глаза. Боль, страх, отвращение и непонимание искажали твое лицо. Ты был измучен, но даже сейчас, несмотря на это, взглядом бросал мне вызов.
Что же творится в твоей маленькой, прекрасной головке, Саске?
Слова, так и не сорвавшись с моих губ, потонули в душной тишине этого мира. Ты так и не услышал от меня ни одного слова в том мире.
Омут твоих глаз становился все глубже, и я, не сопротивляясь, падал в него, медленно теряя контроль над собой, но судьба сыграла злую шутку. Моя фантазия разбилась о зеркальную гладкость твоего шепота:
– Нии-сан…
Я сделал шаг назад. Перед глазами все плыло.
Ты опустился по стене на землю. Темные глаза из-под прядей иссиня черных волос пронзали меня взглядом.
Все семьдесят два часа я был наедине с собой и терзающими меня воспоминаниями.
Обветренные губы с трудом разлиплись:
— Ты слишком слаб.
«Поэтому доверься мне…»
— Ты знаешь, почему ты настолько слаб?
«Потому что ты всего на всего…»
— … глупый маленький брат.
Это был еще раз, когда я обманул тебя.
***
В последние годы мое состояние ухудшилось. Частое использование мангёку шарингана, вызывало приступы практически полной слепоты, а душевные муки еще больше сводили меня с ума.
Последнее время я все дальше уходил от страны Огня, берясь за миссии, на успешное выполнение которых вряд ли можно было надеяться. Мой напарник никогда не напоминал мне об опасности предстоящего задания. За время нашего совместного пребывания он понял, что меня это не может остановить. Он так же понял, что отчасти я желаю погибнуть. Пожалуй, Кисаме был единственным, кто знал о моем беспомощном состоянии, во время приступов слепоты.
Мы остановились в одной из небольших деревень. Я истратил слишком много чакры, а перед глазами все буквально плыло. Закрывая глаза, я практически не ощущал разницы между тьмой внутри меня и тьмой снаружи.
— Итачи-сан, мы будем здесь до завтрашнего вечера, я связался с Акацки и Лидер-сама…
— Мы выйдем сегодня ночью.
— Но, Итачи-сан, ваше состояние… Вам необходимо...
— Мне необходимо лишь немного восстановить чакру.
Прилечь мне помог Кисаме, я понимал, что мои доводы не убедят его. Он снял с меня рисовую шляпу, плащ и ушел.
Я был один.
Закрыв глаза, я постарался забыться. На какой-то момент я подумал, что мне это удалось. Но больное воображение начало рисовать передо мной знакомые картины.
Крыльцо нашего дома, залитое солнечным светом, в воздухе витает аромат чего-то вкусного и знакомого (наверно мама снова что-то готовит). Я смотрю вниз и вижу свои ноги, поднимаю глаза к небу, и солнечный свет слепит меня. Неуверенный шаг вперед. Голос Микото: «Как дела в Академии, Итачи? Иди быстрей, тебя уже брат заждался!» и тут же куда-то в сторону дома: «Саске! Итачи вернулся». Быстрый топот ног, разъезжающиеся двери и радостное: «Нии-сан!» Ты обнимаешь меня, утыкаясь носом в темную футболку.
Я не верил в это… Все было каким-то нереальным, но я ощущал и тепло твоих рук, и то, с какой силой ты сжимаешь меня в объятьях. Быть может, мне действительно все приснилось. Я касаюсь твоих плеч, и мое сердце, словно уставшее от тяжести груза вины, становится легким и счастливым.
— Нии-сан…
— Ммм?..
— Нии-сан, мне было больно…
— Ты о чем?
— О той ночи, когда ты убил мою маму. О той ночи, когда ты ворвался в дом и изнасиловал меня. О той ночи, когда ты сломал мою жизнь. О той ночи…
Моё сердце наполнялось ужасом. Бархатный детский голос становился все тоньше и, в конце концов, резал слух так сильно, что я заткнул уши и…
Я проснулся.
Резкое движение вызвало боль по всему телу. А широко открытые глаза не видели ничего. Тьма. Я буквально всем телом ощущал здесь чужую чакру. Враг или нет? Я попытался использовать шаринган, чтобы узнать это. Тепло тонкой полосой очертило путь от угла глаза к губам. Кто-то был опасно рядом – я услышал шорох его одежды.
Интуитивно я обернулся на звук.
— Итачи-сан, вам еще надо отдохнуть, – холодные пальцы коснулись моей щеки, стирая вымученную слезу. Кисаме.
— Как долго я спал?
— …Каждый раз это длится все дольше и дольше. Возможно, вам стоило рассказать об этом…
— Как долго я спал? – я не хотел слышать его голос. Я ненавидел, когда обо мне заботились. Тем более я никогда не сближался с ним, тогда почему он всегда волнуется обо мне?
— Пару часов.
— Приготовься выходить через 20 минут, – почему-то мне хотелось быстрее покинуть это место.
— Но, Итачи-сан…
Я отвернулся от голоса Кисаме,
— Итачи-сан, пожалуйста, послушайте меня. Я не знаю, возможно, вам действительно плевать на свою жизнь, но в таком случае вам не стоило вступать в Акацки. Мы так и не выполнили нашу миссию до конца…
— Ты же знаешь, мне неважны Акацки.
Молчание.
— Итачи-сан, тогда зачем вы здесь?
— Я могу так же спросить и тебя, зачем ты здесь? Брось меня и окончи миссию.
Мой взгляд упирался во тьму. Голым плечом я ощущал под собой жесткий пол. Желания как-либо действовать не было. Больше всего мне хотелось двух вещей: потерять память и остаться одному.
Сильные пальцы осторожно взяли меня за подбородок и приподняли голову вверх. Я знал, что сейчас его маленькие черные глаза смотрят на меня, рассматривают каждый сантиметр кожи. Я не видел выражения его лица, и сердце продолжало биться все в том же размеренном ритме. Страха не было.
— Итачи-сан, ваши глаза. Они еще не перестали кровоточить.
Я молчал. После использования шарингана я и так чувствовал это. Возможно на следующей миссии или через одну, я снова погружусь во тьму прямо на глазах у противника. Я чувствовал себя никчемным, словно старик, несмотря на то, что мне едва перевалило за двадцать.
Я чувствовал как чем-то теплым, шершавым и влажным с моего лица стирают кровавые слезы. Но был ли в этом смысл? Всего через пару минут их место займут новые. Но намного раньше я понял, что это острый язык моего напарника слизывал засохшие дорожки крови.
— Что ты делаешь, Кисаме?
Его язык перестал ритмично касаться моей кожи.
— Итачи-сан, у вас кровь… — его голос был странным, надрывистым и словно оправдывающимся. Почему мне знакомы эти интонации?
Желания отвечать не было.
Тяжелое дыхание давило мне на уши. Но скоро я вновь почувствовал его язык у себя на скулах. Влажный воздух путался у меня в волосах.
Я вспомнил. Мой голос звучал так же. Тогда, у тебя в комнате, Саске. В ту ночь, когда я разрушил твою жизнь.
Но это длилось лишь мгновение. В мою тьму ворвались холодные, обветренные губы напарника. И острый язык, которым он пытался достать мое черное сердце прямо через рот.
Я отвернулся.
— Простите меня, Итачи-сан, я…
Пустота внутри меня, пустота снаружи. Я не испытывал к Кисаме симпатии. Но и лютой ненависти тоже не было. Близость этого тела, желание этого шиноби-изгоя, не вызывали во мне никаких чувств.
Я перевернулся на спину, ощущая плечом, что Кисаме все еще находится здесь. Мои глаза были широко распахнуты – я все равно не видел ничего вокруг.
— Итачи-сан, если вы против…
— Я не против.
Мой голос ни капельки не изменился. Я не видел причины отказать этому неуклюже-нежному типу. Мне было почему-то жаль его. Мне было жаль, что столько лет, находясь рядом, идя со мной на каждую миссию, он не мог и заикнуться о своих чувствах…
Его губы снова уткнулись в мои, но я плотно сжал их и отвернулся, открывая перед ним свою шею. Мои губы помнят только твой поцелуй, Саске, тот поцелуй, когда ты извивался в моих объятьях, вцепившись в меня в надежде, наивно веря, что я больше никогда не уйду…
Холодные неуклюжие пальцы касались моей груди, а обветренные губы изучали каждый сантиметр кожи. Я чувствовал острые зубы Кисаме, которые он старательно прятал, боясь причинить мне боль. Он осторожно, словно я мог разлететься стаей воронов, снял с меня тонкую футболку.
Мои лопатки касались жесткого пола. А тело отзывалось болью на любое прикосновение. Я чувствовал, как Кисаме водил своим острым языком по моей груди и слегка прикусывал соски.
Ладонь спускалась все ниже. Его пальцы ласкали мою плоть, поглаживая ее через брюки. Он сжимал ладонь синхронно со своими поцелуями. Казалось, что Кисаме хотел заставить вздыматься мою грудь в одном ритме с собой.
Приятное пощипывание его губ сменилось пустотой. Он перестал касаться меня губами. Кисаме быстро, неуклюже снял с меня брюки. И снова я чувствовал его острый, словно пронизывающий окружающую меня тьму язык.
Но что-то было не так… Быть может я привык к его прикосновениям или руки… Где его руки? ..
Кисаме провел языком влажную дорожку от груди до самого низа моего живота. Интересно, как выглядит сейчас мой напарник? Легкое покусывание, сопровождаемое тяжелым дыханием и… ничего. Я ничего не почувствовал. Исчезло ощущение не только рук с моего тела, но и языка, губ…
Ноющая боль во всем теле и пронизывающий холод – это так и не покинуло меня. Я слышал удаляющиеся шаги.
«Он ушел». Тяжелый прерывистый выдох. Я так и лежал на холодном голом полу.
Тишина была недолгой, я слышал, как кто-то подошел ко мне спереди. Интуитивно я приподнял голову. Когда властные руки моего напарника взяли меня за щиколотки, я понял, что он все еще здесь. Он целовал пальцы моих ног, посасывал и иногда прикусывал каждый палец. Опасность его хищных зубов и нежность рта не укладывались у меня в голове.
Через его прикосновения я чувствовал, что не один в этой тьме. Его губы были словно доказательством моего существования. Словно кистью он обводил языком все мое тело.
Он касался внутренней стороны бедра, словно пытаясь разорвать тьму этим ощущением. Этот влажный плен его рта, упругие оковы губ.
На миг тьма озарилась яркой вспышкой, и я боялся открыть глаза и увидеть рядом напарника. Тихий стон сорвался с моих губ. Я открыл глаза. Ничего – тьма. Я улыбнулся.
Почему я не оттолкнул Кисаме? Потому что в тот момент он мне напомнил самого себя. Такой же голодный и отчаянный шиноби. В этот раз я хочу оказаться на твоем месте, Саске.
Пальцы один за другим, сменяя друг друга, путая меня в веренице ощущений, ласкали мой пах. Я никогда не думал, что синие, неказистые пальцы моего напарника могут быть настолько быстрыми, настолько нежными. Легкие постукивания по узкому колечку мышц, и мое тело вздрагивает от страха.
В воздухе раздается тонкий аромат массажного масла. Теперь я понимаю, зачем Кисаме спускался вниз.
Когда моего отверстия касается его палец, когда он осторожно проникает в меня, я начинаю часто дышать, когда он чуть сгибается, сквозь сжатые зубы вырывается стон. Второй палец приносит ощутимый дискомфорт, я едва заметно хмурюсь, но напарник подмечает и это и замирает.
— Итачи-сан, вам больно?
— Продолжай.
Мне было больно от его осторожных движений, от его крупных пальцев и того, что я был недостаточно подготовлен. Но ведь и ты, Саске, тогда испытал это? Я старался изо всех сил, готовил тебя, ласкал. Наверное, с таким же усердием сейчас склонялся надо мной Кисаме. «Наверное» потому, что я не мог видеть его лица. Я вообще не представлял его в этот момент.
Вздох вырвался из моих губ, когда он вышел из меня. Я послушно раздвинул свои ноги, косясь лодыжками его тела. Я был готов морально, но не физически, принять его.
Кисаме сделал это уверенным движением, поддерживая мои бедра. Он двигался во мне медленно, но с каким-то едва сдерживаемым остервенением. Мой мир сузился до простых ощущений: холодные руки у меня на бедрах, жгучая боль и странное пульсирующее наслаждение, где-то внутри меня.
Первым удовольствие накрыло Кисаме. Я почувствовал это прежде, чем услышал этот сдавленный стон. Тепло разливалось внутри меня, оставляло тягучий след в тот момент, когда он выходил из меня.
Я снова моргнул глазами. Тяжелые запекшиеся капли крови на ресницах мешали увидеть эту картину. Я различал лишь размытый силуэт. Неровно голубоватая кожа спины, и мелкие острые зубы скривились в усталой, но довольной ухмылке.
Мои веки сомкнулись.
Я чувствовал отвращение к себе за то, что заставил тебя, Саске, испытать это. Я был виноват перед Кисаме, ведь я обманул его. Мне казалось, что я хоть отчасти понял твою боль. И поэтому я решил.
— Кисаме.
— Да, Итачи-сан?
— Пожалуйста, передай Саске, что я жду его в заброшеном святилище клана Учиха.
6 («Смерть Учихи». Заключительная)
Я снова обошел весь каменный зал по кругу. Знаешь, а это святилище было выдолблено в скале еще до Третьей Великой Войны Шиноби. В те времена, когда клан Учиха и клан Сенджу враждовали между собой. Здесь, еще будучи совсем маленьким, я укрывался после того, как увидел все ужасы войны. Мне было 3 года, когда я впервые увидел людей, несущих смерть. Мне было 3 года, когда я впервые увидел, как смерть несут члены моего клана.
Пальцы касались влажного, покрытого плесенью и гарью, камня. Когда родился ты, Саске, я думал, что моим долгом было охранять тебя.
Перед глазами плясали языки пламени, и я снова почувствовал слабость. Из придорожной сумки я достал пару усовершенствованных боевых капсул. В Акацуках не было сильного медика, да вообще там никто не разбирался в медицине. Закупать медикаменты в ближайших деревнях – слишком опасно. Поэтому каждый довольствовался тем, что мог сделать сам. По сути, к обычным капсулам я добавил лишь немного сильного наркотика (он помогал избавляться от боли).
Ладонь коснулась моих губ, и горечь разлилась по телу. Я уселся на каменный стул: надо подождать, пока мои мысли придут в норму. Мне нужно время, чтобы встретить судьбу.
Я чувствовал, что последние дни смерть ходит за мной по пятам. Она дышит мне в ухо, поправляет холодными пальчиками мои волосы, маленькими быстрыми шажками бегает за мной, тянет полы плаща и детским голосом тянет невинное «нии-сан».
Пламя факелов потянулось куда-то вдоль стены, а ветер коснулся щеки, словно предупреждая о том, что момент истины настал.
Из полумрака на меня смотрела пара черных глаз. Они остались такими же, как и 7 лет назад, когда ты тянул меня за край футболки и просил потренировать тебя…
— Я убью тебя, Итачи Учиха.
Я ошибался. В глазах больше не было той любви и восхищения. В них была лишь ненависть, решимость и смерть.
Саске сделал шаг вперед, представляя взору свою болезненно бледную кожу, которая сливалось с белым, одетым на голое тело, хаори. Грудь его ровно вздымалась, руки вольно опущены, но, в то же время, готовы в любой момент схватить рукоятку катаны и…
Катана все еще оставалась на месте.
Тонкие ниточки бледных губ разомкнулись и тот же голос, отражаясь от каменных стен, холодного пола, щемящего сердца, заполнил пустоту:
— Я ненавижу тебя, Учиха Итачи. Каждый день, я просыпался и засыпал с этими словами. Ты сделал меня мстителем.
— …Твое сердце стало совсем черным, – мой голос звучал равнодушно, а глаза продолжали искать в нем что-то похожее на моего отото.
Брови брата раздраженно жались к переносице. Уголок рта медленно потянулся вверх.
— Не чернее, чем твоё, – злость, похоже, ломала его, и он сдерживался из последних сил, лишь бы не накинуться на меня.
Я смотрел на обезображенное ненавистью лицо Саске и не понимал, почему он еще не убил меня? Он бы не встретил от меня никакого сопротивления. Ведь именно я выбрал это место местом своей смерти. И желал умереть от рук собственного брата.
Понимание того, что надо тянуть время, пришло неожиданно.
Приложив усилия – хоть мое сознание и проявилось, тело находилось в состоянии некой расслабленности от наркотика – я встал и обошел каменный стул. Облокотившись руками на холодную спинку, я заговорил:
— Ты знаешь об уникальном Шарингане клана Учиха и его безграничных способностях. Также ты слышал о Мангёку Шарингане. Так вот, за использование Мангёку надо платить… Собственными глазами. Сначала ты не замечаешь, но потом…
Я долго рассказывал ему о потери зрения, слепоте многих членов клана во времена Великой Войны Шиноби и о том, почему Мангёку стали считать запрещенной техникой… Все это было чистой правдой. За исключением последних слов:
— … Тебя охватывает тьма. Ты не видишь ничего: ни солнца, ни света, ни друзей, ни врагов. Ты умираешь как шиноби. Я почти исчерпал все ресурсы своего Шарингана, но позволить себе умереть – слишком непозволительная роскошь. Есть один способ исправить это… Именно для этого я пригласил тебя сюда. Мне нужны твои глаза.
Ложь.
Все это – ложь.
— Поэтому…
Ты так и не произнес ни слова. Наверняка ты был в шоке от услышанного. Ведь брат не только лишил тебя детства, матери, девственности… Но и этого мне было мало.
Я делаю шаг к тебе навстречу – ты не шелохнулся. Тяну руку к твоему лицу …
Громкие аплодисменты.
— Браво, Итачи, браво!
Ладони звонко ударялись друг о друга. Мадара стоял, облокотившись о дальнюю стенку.
Я прыснул в его сторону и снова вернулся на безопасную от Саске дистанцию.
— Наверное, долго думал над речью? – Мадара приближался медленными широкими шагами. – Ты думаешь, Сасу-чан отдаст тебе свои глаза?
Рука Мадары небрежно легла на плечо брата.
Саске не сопротивлялся.
Более того он словно был не против такого обращения с ним.
Пальцы старого шиноби схватили Саске за подбородок и приподняли голову. Я видел, каким взглядом он смотрел на брата.
— Прекрасные глаза… Не правда ли, Итачи? – Мадара словно поддразнивал меня. Он понимал, что каждая его такая выходка выводит меня из себя. Но не стоило недооценивать мою выдержку. Притворно сочувственный вздох Мадары вышел очень убедительным. – Давно я не видел в них ничего кроме ненависти…
Я всегда не любил Мадару. Еще когда жил в деревне, ходили слухи, что он сам себе на уме. Что когда-то его отверг собственный брат Идзуна. Что он затаил злобу на весь клан. Что это он виноват в смерти Фукагу…
— Зачем ты здесь? – мне было неприятно наблюдать, как Мадара, уловив момент, проводил носом по щеке моего брата. Как непослушные черные пряди Саске закрывали от меня лицо старого шиноби. А брат лишь молча смотрел на меня. Словно этого ничего на самом деле не было.
Мадара упивался этим чувством. Его быстрые руки пробрались под хаори, лаская обнаженную грудь…
— Почему ты с Саске?
Медленно, словно лишним здесь был я, Мадара искоса взглянул на меня. Провел языком по бледной щеке неподвижного Саске.
— Почему-то, когда ты оставил его сиротой, ты не задумывался о том, с кем он останется, – пальцами он убрал непослушную прядь волос Саске за ухо. Его глаза хищно бродили по лицу, шее, груди брата. – Сасу-чан был очень расстроен, он хотел найти тебя, спросить, зачем ты это сделал? Кстати да, Итачи, зачем ты убил его мать?
— Тебе это интересно?
— Нет, – Мадара безразлично дернул плечом, тонкие пальцы очерчивали высокие скулы брата. – Я предложил его научить… Научить использовать все ресурсы Шарингана. Но взамен попросил самую малость. Сасу-чан отказался… Он ушел в команду семь. И после вашей неожиданной встречи Саске пришел ко мне и согласился на сделку.
Большой палец Мадары застыл на нижней губе Саске. Он грубо развернул его лицо к себе и медленно провел языком по губам брата.
Я чувствовал, как внутри меня растекается горечь. Казалось, что грудная клетка сейчас провалится внутрь себя. Меня поражало, с каким нетерпением и желанием Мадара изучает моего брата, мне становилось плохо от того, какую цену заплатил мой брат за все тайны Шарингана. Но, по крайней мере, я знал, что мой Саске теперь может постоять за себя.
Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Мне было достаточно на сегодня.
— Я так понимаю дело осталось за малым. А уж учитывая мое нынешнее состояние, мне не убежать от вас двоих, – я сделал шаг назад, касаясь спиной стены.
Мадара отпустил Саске из своего капкана ласк, с кривой ухмылкой отходя немного назад.
— Поторопись, Сасу-чан, если этого не сделаешь ты, то я могу не сдержаться и сделать это за тебя, – похотливый смешок, не оставлял мне сомнений в том, какая была плата за мое убийство.
Ты не тронул рукоять катаны и решил ограничиться простым кунаем, который спокойно поднес к моей приоткрытой шее.
У меня не было страха. Лишь чувство недосказанности и чего-то, что я так и не смог сделать. Мне показалось, ты специально подошел поближе, чтобы сказать что-то. Тихо-тихо. Чтобы он, а возможно и ты сам, этого не слышали.
— Почему ты молчишь? – Саске смотрит на меня с ненавистью. Еще пару усилий и кунай пустит струйку моей грязной крови. – Не думал, что ты окажешься таким ублюдком, Итачи!
Я снова молчу. Прости, Саске, я плохой брат.
Я делаю шаг назад. Нет, это не страх. Просто на секунду земля снова закружилась перед глазами.
За спиной каменная стена, мне некуда от тебя бежать, как я делал раньше. Я смотрю в твои черные, с красноватой дымкой глаза.
В голове застрял лишь один вопрос, и мои губы еле шепчут.
— Почему ты спал с ним?
Я чувствую, как ослабляется хватка, как на шее остается неглубокий порез.
— Ты же не любишь его…
На секунду мне кажется, что его взгляд стал мягче. Но это было лишь мгновенье.
— Нет-нет-нет! – Мадара буквально подпрыгнул к нам, — слишком долго. Я не могу ждать. Дай сюда!
Он оттолкнул Саске и выхватил из его рук кунай. Мадара был настолько близок, что я не видел его глаз. Только дыхание, возбужденное, горячее. Он шептал мне в самое ухо. Его слова были мягкими, томными и имели сладковатый привкус мести за Идзуну. А через его плечо я видел черные глаза Саске. Моего отото.
— Сегодня я увижу в его глазах счастье…
Удар был такой силы, что я кашлянул кровью прямо на спину Мадары. «По крайней мере, ему придется переодеться, прежде чем снова сделать это с моим Саске», — от этой мысли я улыбнулся сам себе. За секунду до удара мне показалось, что Саске был еще ближе, что его губы были в нескольких сантиметрах от моих. Но это уже не важно…
Боль не была острой. Она словно охватывала все тело: живот, солнечное сплетение, легкие… Слезы невольно выступили на глазах.
Я видел перед глазами лишь плечо Мадары. Я чувствовал, что под его тяжестью, начинаю медленно оседать. Сдавленный смешок Мадары.
Вот и все.
Сознание еще оставалось ясным, и мне захотелось взглянуть на тебя в последний раз. Увидеть твою улыбку. Твои желания – они сбылись.
Я поднял голову.
Твое лицо было совсем близко. Еще немного и я бы мог поцеловать тебя. Еще немного… Я потянулся к тебе, но упал вниз.
Мадара упал рядом хрипящим мешком. Из его спины торчала катана. Красная кровь казалось совсем черной в полумраке святилища.
— Тебя не задело?..
Эта тихая, до боли знакомая интонация… Голос человека, который был дороже всей моей жизни. Который подарил мне жизнь. Я поднял глаза вверх.
Растерянность, страх или сострадание. Я не мог понять, что было в этом взгляде.
Глядя на него сейчас, я почему-то видел перед собой — образ дрожал и шелковисто поблескивал на влажной сетчатке — черненького мальчика лет семи, сидящего на залитом солнцем крыльце и камушками звонко попадающего в пустую жестянку…
Мое лицо озарила искренняя улыбка. Слабая, но от этого не менее счастливая. Рукой я коснулся места удара и почувствовал легкое жжение. Бросив взгляд на руку, я понял – она была вся в крови.
Я услышал быстрое шуршание и снова поднял голову. Саске стоял рядом со мной. В его глазах был страх. Все-таки это был страх. Наверно, ты видел это впервые: мою кровь и мою улыбку. Ты потянулся рукой, но тут же одернул себя.
— Больно?
— Не очень…
— Можно помочь?
— Как хочешь…
Его пальцы дрожали, когда он расстегивал мой плащ. Он осторожно, боясь задеть рану, приподнял мою футболку. Я не желал смотреть что там, но по протяжному выдоху понял, что все не так плохо.
— Сними.
Он помогал мне стащить с себя плащ, который мне больше никогда не пригодится. Саске слегка прикусил губу.
Я наблюдал за этим с какой–то идиотской застывшей на губах улыбкой. Быть может, это неправильно, но мне хотелось, чтобы все продолжалось как можно дольше: жгущая рана, давящая боль и Саске.
Брат быстро стянул с себя белоснежное хаори и стал оглядываться в поисках чего-то. Он склонился над телом Мадары, тот был еще жив – я слышал его сдавленный хрип – и забрал свой кунай. Саске в ненужной спешке разрывал хаори на длинные белые полосы, которыми он всю ночь обвязал меня.
Мое сознание было где-то далеко, когда я вновь услышал его голос:
— Можешь идти?
— Попробую.
Он взвалил меня к себе на плечи. И я, едва передвигая ногами, вдыхал аромат, который когда-то, в одну из таких же душных летних ночей, свел меня с ума.
Мы не разговаривали: я – потому что был слишком слаб, он – потому что все пошло не так, как он хотел.
Через несколько часов он оставил меня. Я упал без сил на траву и провалился в забытье.
***
Каждое движенье отзывалась болью в моем теле. Я старался повернуться на бок – мое тело отчаянно старалось сменить позу.
Мне снилось, что левой стороной я нахожусь где то в стране песка, где тепло. А правая моя часть застряла в стране облаков, в одну из суровых промозглых зим.
Я повернулся на правый бок, и теплый ветер подул мне прямо в лицо. Я улыбнулся, и уткнулся носом во что-то теплое и гладкое.
Мир сновидений затянул меня с головой.
***
Меня мучила жажда и била дрожь.
Я открыл глаза: притоптанная трава, догорающие угли и шум ручья.
Саске был где-то рядом.
«Быть может, он просто пожалел меня?»
Шелест листвы – и я встречаюсь глазами со своим палачом и спасителем. Его взгляд сначала выражает удивление, потом легкая улыбка и, наконец, какое-то расстройство. Он так и был в одних штанах да сандалиях.
Саске быстро ушел, оставляя меня наедине со своими мыслями и вопросами, на которые я отчаянно искал ответ.
Брат вернулся через минуту и молча склонился надо мной. Холодные еще мокрые пальцы задрали мою футболку. Он молча снимал с меня повязки и с задумчивым лицом рассматривал мои раны, нажимая то там, то тут.
— Мой отото…
Я почувствовал, как он вздрогнул от этой фразы. Брат медленно закрыл глаза, шумно выдохнул и молча продолжил заниматься моей раной.
— Знаешь, а я все еще…
— Твои раны почти зажили. Через пару дней ты сможешь встать сам, – ровный, спокойный голос Саске. Он не смотрел мне в глаза.
Ну же… посмотри на меня, я хочу понять, что ты чувствуешь.
Саске собрал в большой бесформенный ком все старые повязки и быстро встал. За это время он так и не взглянул на меня. Я провожал его взглядом, когда он кидал грязные тряпки во вновь разгоревшийся костер и думал, что мне делать дальше.
Вернуться в деревню я не мог, ведь я преступник. Уйдя из Акацки, я сам подписал себе смертный приговор. Меня никто нигде не ждал.
Я закрыл глаза и глубоко втянул носом воздух.
— Саске, убей меня.
Я слышал, как ты подошел ко мне, как ты склонил голову, пытаясь заглянуть в мои закрытые глаза. Что ты в них желал увидеть: сумасшествие, гордость, отчаянье?
Мягкий поцелуй коснулся моих сухих обветренных губ. Сначала я думал, это очередная галлюцинация.
— Я не спал с ним… — сначала я не мог понять, к чему его слова. Но осознав истинный смысл, мои глаза широко раскрылись, и я увидел мокрые, несчастные глаза прямо перед собой. – Если тебе это так важно, то я не спал с ним…
Впервые за последние годы я дал волю тому теплу, что таилось у меня внутри. Онемевшие пальцы убрали челку со лба моего маленького глупого брата.
— Наш договор аннулирован! Он мертв! Я убил его! – сдерживаемые годами слезы стекали по его лицу, собираясь на кончике носа и соленой капелью падали мне на щеки.
Приподнявшись на локтях, я коснулся своим лбом его лба.
— Саске, я люблю тебя…
Я держал в ладонях его лицо, целовал его слезы, и каждый раз их место занимали новые. Но губы снова касались соленых капель. И снова. И снова.
Саске выпрямился и теперь был похож на ребенка, который чувствует себя виноватым в смерти родителей. Он растирал слезы ладонью, пальцами и его грудь неровно дергалась.
Я лежал не в силах что-либо сказать. Страх сделать что-то не то буквально сковывал меня. И тогда мной было принято решение просто ждать. Я ждал, пока он успокоится, ждал, пока я не проснусь дома от этого кошмара, ждал хотя бы чего-нибудь. Закрыв глаза, я беззвучно проклинал судьбу.
— Нии-сан, если это поможет, если ты захочешь жить, — к Саске наконец-то вернулся дар речи, — то возьми меня, как тогда…
Последние слова были сказаны настолько тихо, что я едва их услышал. Скорее они показались бы мне очередной фантасмагорией, если бы не дрожащие холодные пальцы брата. Они обхватили мою кисть, и она мягко легла на пах Саске.
— Прошу тебя, сделай это… я слишком устал тебя терять… Пожалуйста, – он еще сильней прижимал мою ладонь к своему члену.
Я был обескуражен. Отказаться от него я не смог бы, но эта фраза «если ты захочешь жить»…
— Саске, возможно, ты считаешь меня чудовищем… то, что я сделал с тобой в тот раз… это было ошибкой… Я не могу простить себя и сейчас не хочу этого, – я сглотнул. – Не хочу тебя насильно.
— Идиот… Это была лишь отговорка…
Мои пальцы коснулись припухших от слез щек, и я утонул в соленом поцелуе.
Нам некуда было торопиться. Я изучал его тело заново. Такое знакомое, родное… Но в тоже время я совершенно не знал его. Мои пальцы касались тонкой кожи на груди, и дыхание брата замирало.
Его пальцы вплетались в мои волосы, и впервые в жизни я чувствовал, как он ласкал меня…
В этот день мы терзали друг друга, пока нам хватало сил, пока мы не иссякли физически, но не морально.
***
— Нии-сан…
— Ммм?..
Я лежал, прислонившись спиной к шершавому, холодному камню, а Саске задумчиво лежал у меня между ног. Мы только недавно закончили очередную нашу игру и теперь просто наслаждались обществом друг друга.
— Смотри, — палец уткнулся в небо, и мой взгляд последовал за ним. – Мне кажется, они очень счастливы.
В небе кружили две птицы. Они цеплялись крыльями, разлетались и с силой прижимались друг к другу.
Мой взгляд упал на запястье и незаметную надпись на ней.
— Отото.
— Да? – Саске запрокинул голову назад и оказался прямо напротив моего лица.
— Что это? – я кивнул в сторону его запястья.
— А… Это? – Саске повернул запястье ко мне. «Feci quod potui». – Я не знаю, оно было, когда я проснулся. Но мне показалось, это что-то очень важное. А ты знаешь что это?
— Не-а… — я улыбнулся и поцеловал его взъерошенную макушку.
***
— Ведь ты не уйдешь, да?..
Как часто я лгал, отвечая на этот вопрос. Зарываясь носом в иссиня черные волосы, я думал о своей судьбе.
— Мне некуда идти, я грешен…
— Почему? – большие, полные доверия глаза смотрели на меня.
— Потому что мне не хватит жизни, что бы искупить свои грехи.
— Это какие? – Саске приподнялся на одном локте и с интересом смотрел на меня. – Расскажи.
— Ты хочешь, что бы я покаялся тебе?
— А ты мне не доверяешь? – его бровь медленно поднялась вверх. Я улыбнулся. Хватит лжи.
— Что ж, тогда слушай мою исповедь, только, думаю, она тебе не очень-то понравится…
Пальцы касались влажного, покрытого плесенью и гарью, камня. Когда родился ты, Саске, я думал, что моим долгом было охранять тебя.
Перед глазами плясали языки пламени, и я снова почувствовал слабость. Из придорожной сумки я достал пару усовершенствованных боевых капсул. В Акацуках не было сильного медика, да вообще там никто не разбирался в медицине. Закупать медикаменты в ближайших деревнях – слишком опасно. Поэтому каждый довольствовался тем, что мог сделать сам. По сути, к обычным капсулам я добавил лишь немного сильного наркотика (он помогал избавляться от боли).
Ладонь коснулась моих губ, и горечь разлилась по телу. Я уселся на каменный стул: надо подождать, пока мои мысли придут в норму. Мне нужно время, чтобы встретить судьбу.
Я чувствовал, что последние дни смерть ходит за мной по пятам. Она дышит мне в ухо, поправляет холодными пальчиками мои волосы, маленькими быстрыми шажками бегает за мной, тянет полы плаща и детским голосом тянет невинное «нии-сан».
Пламя факелов потянулось куда-то вдоль стены, а ветер коснулся щеки, словно предупреждая о том, что момент истины настал.
Из полумрака на меня смотрела пара черных глаз. Они остались такими же, как и 7 лет назад, когда ты тянул меня за край футболки и просил потренировать тебя…
— Я убью тебя, Итачи Учиха.
Я ошибался. В глазах больше не было той любви и восхищения. В них была лишь ненависть, решимость и смерть.
Саске сделал шаг вперед, представляя взору свою болезненно бледную кожу, которая сливалось с белым, одетым на голое тело, хаори. Грудь его ровно вздымалась, руки вольно опущены, но, в то же время, готовы в любой момент схватить рукоятку катаны и…
Катана все еще оставалась на месте.
Тонкие ниточки бледных губ разомкнулись и тот же голос, отражаясь от каменных стен, холодного пола, щемящего сердца, заполнил пустоту:
— Я ненавижу тебя, Учиха Итачи. Каждый день, я просыпался и засыпал с этими словами. Ты сделал меня мстителем.
— …Твое сердце стало совсем черным, – мой голос звучал равнодушно, а глаза продолжали искать в нем что-то похожее на моего отото.
Брови брата раздраженно жались к переносице. Уголок рта медленно потянулся вверх.
— Не чернее, чем твоё, – злость, похоже, ломала его, и он сдерживался из последних сил, лишь бы не накинуться на меня.
Я смотрел на обезображенное ненавистью лицо Саске и не понимал, почему он еще не убил меня? Он бы не встретил от меня никакого сопротивления. Ведь именно я выбрал это место местом своей смерти. И желал умереть от рук собственного брата.
Понимание того, что надо тянуть время, пришло неожиданно.
Приложив усилия – хоть мое сознание и проявилось, тело находилось в состоянии некой расслабленности от наркотика – я встал и обошел каменный стул. Облокотившись руками на холодную спинку, я заговорил:
— Ты знаешь об уникальном Шарингане клана Учиха и его безграничных способностях. Также ты слышал о Мангёку Шарингане. Так вот, за использование Мангёку надо платить… Собственными глазами. Сначала ты не замечаешь, но потом…
Я долго рассказывал ему о потери зрения, слепоте многих членов клана во времена Великой Войны Шиноби и о том, почему Мангёку стали считать запрещенной техникой… Все это было чистой правдой. За исключением последних слов:
— … Тебя охватывает тьма. Ты не видишь ничего: ни солнца, ни света, ни друзей, ни врагов. Ты умираешь как шиноби. Я почти исчерпал все ресурсы своего Шарингана, но позволить себе умереть – слишком непозволительная роскошь. Есть один способ исправить это… Именно для этого я пригласил тебя сюда. Мне нужны твои глаза.
Ложь.
Все это – ложь.
— Поэтому…
Ты так и не произнес ни слова. Наверняка ты был в шоке от услышанного. Ведь брат не только лишил тебя детства, матери, девственности… Но и этого мне было мало.
Я делаю шаг к тебе навстречу – ты не шелохнулся. Тяну руку к твоему лицу …
Громкие аплодисменты.
— Браво, Итачи, браво!
Ладони звонко ударялись друг о друга. Мадара стоял, облокотившись о дальнюю стенку.
Я прыснул в его сторону и снова вернулся на безопасную от Саске дистанцию.
— Наверное, долго думал над речью? – Мадара приближался медленными широкими шагами. – Ты думаешь, Сасу-чан отдаст тебе свои глаза?
Рука Мадары небрежно легла на плечо брата.
Саске не сопротивлялся.
Более того он словно был не против такого обращения с ним.
Пальцы старого шиноби схватили Саске за подбородок и приподняли голову. Я видел, каким взглядом он смотрел на брата.
— Прекрасные глаза… Не правда ли, Итачи? – Мадара словно поддразнивал меня. Он понимал, что каждая его такая выходка выводит меня из себя. Но не стоило недооценивать мою выдержку. Притворно сочувственный вздох Мадары вышел очень убедительным. – Давно я не видел в них ничего кроме ненависти…
Я всегда не любил Мадару. Еще когда жил в деревне, ходили слухи, что он сам себе на уме. Что когда-то его отверг собственный брат Идзуна. Что он затаил злобу на весь клан. Что это он виноват в смерти Фукагу…
— Зачем ты здесь? – мне было неприятно наблюдать, как Мадара, уловив момент, проводил носом по щеке моего брата. Как непослушные черные пряди Саске закрывали от меня лицо старого шиноби. А брат лишь молча смотрел на меня. Словно этого ничего на самом деле не было.
Мадара упивался этим чувством. Его быстрые руки пробрались под хаори, лаская обнаженную грудь…
— Почему ты с Саске?
Медленно, словно лишним здесь был я, Мадара искоса взглянул на меня. Провел языком по бледной щеке неподвижного Саске.
— Почему-то, когда ты оставил его сиротой, ты не задумывался о том, с кем он останется, – пальцами он убрал непослушную прядь волос Саске за ухо. Его глаза хищно бродили по лицу, шее, груди брата. – Сасу-чан был очень расстроен, он хотел найти тебя, спросить, зачем ты это сделал? Кстати да, Итачи, зачем ты убил его мать?
— Тебе это интересно?
— Нет, – Мадара безразлично дернул плечом, тонкие пальцы очерчивали высокие скулы брата. – Я предложил его научить… Научить использовать все ресурсы Шарингана. Но взамен попросил самую малость. Сасу-чан отказался… Он ушел в команду семь. И после вашей неожиданной встречи Саске пришел ко мне и согласился на сделку.
Большой палец Мадары застыл на нижней губе Саске. Он грубо развернул его лицо к себе и медленно провел языком по губам брата.
Я чувствовал, как внутри меня растекается горечь. Казалось, что грудная клетка сейчас провалится внутрь себя. Меня поражало, с каким нетерпением и желанием Мадара изучает моего брата, мне становилось плохо от того, какую цену заплатил мой брат за все тайны Шарингана. Но, по крайней мере, я знал, что мой Саске теперь может постоять за себя.
Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Мне было достаточно на сегодня.
— Я так понимаю дело осталось за малым. А уж учитывая мое нынешнее состояние, мне не убежать от вас двоих, – я сделал шаг назад, касаясь спиной стены.
Мадара отпустил Саске из своего капкана ласк, с кривой ухмылкой отходя немного назад.
— Поторопись, Сасу-чан, если этого не сделаешь ты, то я могу не сдержаться и сделать это за тебя, – похотливый смешок, не оставлял мне сомнений в том, какая была плата за мое убийство.
Ты не тронул рукоять катаны и решил ограничиться простым кунаем, который спокойно поднес к моей приоткрытой шее.
У меня не было страха. Лишь чувство недосказанности и чего-то, что я так и не смог сделать. Мне показалось, ты специально подошел поближе, чтобы сказать что-то. Тихо-тихо. Чтобы он, а возможно и ты сам, этого не слышали.
— Почему ты молчишь? – Саске смотрит на меня с ненавистью. Еще пару усилий и кунай пустит струйку моей грязной крови. – Не думал, что ты окажешься таким ублюдком, Итачи!
Я снова молчу. Прости, Саске, я плохой брат.
Я делаю шаг назад. Нет, это не страх. Просто на секунду земля снова закружилась перед глазами.
За спиной каменная стена, мне некуда от тебя бежать, как я делал раньше. Я смотрю в твои черные, с красноватой дымкой глаза.
В голове застрял лишь один вопрос, и мои губы еле шепчут.
— Почему ты спал с ним?
Я чувствую, как ослабляется хватка, как на шее остается неглубокий порез.
— Ты же не любишь его…
На секунду мне кажется, что его взгляд стал мягче. Но это было лишь мгновенье.
— Нет-нет-нет! – Мадара буквально подпрыгнул к нам, — слишком долго. Я не могу ждать. Дай сюда!
Он оттолкнул Саске и выхватил из его рук кунай. Мадара был настолько близок, что я не видел его глаз. Только дыхание, возбужденное, горячее. Он шептал мне в самое ухо. Его слова были мягкими, томными и имели сладковатый привкус мести за Идзуну. А через его плечо я видел черные глаза Саске. Моего отото.
— Сегодня я увижу в его глазах счастье…
Удар был такой силы, что я кашлянул кровью прямо на спину Мадары. «По крайней мере, ему придется переодеться, прежде чем снова сделать это с моим Саске», — от этой мысли я улыбнулся сам себе. За секунду до удара мне показалось, что Саске был еще ближе, что его губы были в нескольких сантиметрах от моих. Но это уже не важно…
Боль не была острой. Она словно охватывала все тело: живот, солнечное сплетение, легкие… Слезы невольно выступили на глазах.
Я видел перед глазами лишь плечо Мадары. Я чувствовал, что под его тяжестью, начинаю медленно оседать. Сдавленный смешок Мадары.
Вот и все.
Сознание еще оставалось ясным, и мне захотелось взглянуть на тебя в последний раз. Увидеть твою улыбку. Твои желания – они сбылись.
Я поднял голову.
Твое лицо было совсем близко. Еще немного и я бы мог поцеловать тебя. Еще немного… Я потянулся к тебе, но упал вниз.
Мадара упал рядом хрипящим мешком. Из его спины торчала катана. Красная кровь казалось совсем черной в полумраке святилища.
— Тебя не задело?..
Эта тихая, до боли знакомая интонация… Голос человека, который был дороже всей моей жизни. Который подарил мне жизнь. Я поднял глаза вверх.
Растерянность, страх или сострадание. Я не мог понять, что было в этом взгляде.
Глядя на него сейчас, я почему-то видел перед собой — образ дрожал и шелковисто поблескивал на влажной сетчатке — черненького мальчика лет семи, сидящего на залитом солнцем крыльце и камушками звонко попадающего в пустую жестянку…
Мое лицо озарила искренняя улыбка. Слабая, но от этого не менее счастливая. Рукой я коснулся места удара и почувствовал легкое жжение. Бросив взгляд на руку, я понял – она была вся в крови.
Я услышал быстрое шуршание и снова поднял голову. Саске стоял рядом со мной. В его глазах был страх. Все-таки это был страх. Наверно, ты видел это впервые: мою кровь и мою улыбку. Ты потянулся рукой, но тут же одернул себя.
— Больно?
— Не очень…
— Можно помочь?
— Как хочешь…
Его пальцы дрожали, когда он расстегивал мой плащ. Он осторожно, боясь задеть рану, приподнял мою футболку. Я не желал смотреть что там, но по протяжному выдоху понял, что все не так плохо.
— Сними.
Он помогал мне стащить с себя плащ, который мне больше никогда не пригодится. Саске слегка прикусил губу.
Я наблюдал за этим с какой–то идиотской застывшей на губах улыбкой. Быть может, это неправильно, но мне хотелось, чтобы все продолжалось как можно дольше: жгущая рана, давящая боль и Саске.
Брат быстро стянул с себя белоснежное хаори и стал оглядываться в поисках чего-то. Он склонился над телом Мадары, тот был еще жив – я слышал его сдавленный хрип – и забрал свой кунай. Саске в ненужной спешке разрывал хаори на длинные белые полосы, которыми он всю ночь обвязал меня.
Мое сознание было где-то далеко, когда я вновь услышал его голос:
— Можешь идти?
— Попробую.
Он взвалил меня к себе на плечи. И я, едва передвигая ногами, вдыхал аромат, который когда-то, в одну из таких же душных летних ночей, свел меня с ума.
Мы не разговаривали: я – потому что был слишком слаб, он – потому что все пошло не так, как он хотел.
Через несколько часов он оставил меня. Я упал без сил на траву и провалился в забытье.
***
Каждое движенье отзывалась болью в моем теле. Я старался повернуться на бок – мое тело отчаянно старалось сменить позу.
Мне снилось, что левой стороной я нахожусь где то в стране песка, где тепло. А правая моя часть застряла в стране облаков, в одну из суровых промозглых зим.
Я повернулся на правый бок, и теплый ветер подул мне прямо в лицо. Я улыбнулся, и уткнулся носом во что-то теплое и гладкое.
Мир сновидений затянул меня с головой.
***
Меня мучила жажда и била дрожь.
Я открыл глаза: притоптанная трава, догорающие угли и шум ручья.
Саске был где-то рядом.
«Быть может, он просто пожалел меня?»
Шелест листвы – и я встречаюсь глазами со своим палачом и спасителем. Его взгляд сначала выражает удивление, потом легкая улыбка и, наконец, какое-то расстройство. Он так и был в одних штанах да сандалиях.
Саске быстро ушел, оставляя меня наедине со своими мыслями и вопросами, на которые я отчаянно искал ответ.
Брат вернулся через минуту и молча склонился надо мной. Холодные еще мокрые пальцы задрали мою футболку. Он молча снимал с меня повязки и с задумчивым лицом рассматривал мои раны, нажимая то там, то тут.
— Мой отото…
Я почувствовал, как он вздрогнул от этой фразы. Брат медленно закрыл глаза, шумно выдохнул и молча продолжил заниматься моей раной.
— Знаешь, а я все еще…
— Твои раны почти зажили. Через пару дней ты сможешь встать сам, – ровный, спокойный голос Саске. Он не смотрел мне в глаза.
Ну же… посмотри на меня, я хочу понять, что ты чувствуешь.
Саске собрал в большой бесформенный ком все старые повязки и быстро встал. За это время он так и не взглянул на меня. Я провожал его взглядом, когда он кидал грязные тряпки во вновь разгоревшийся костер и думал, что мне делать дальше.
Вернуться в деревню я не мог, ведь я преступник. Уйдя из Акацки, я сам подписал себе смертный приговор. Меня никто нигде не ждал.
Я закрыл глаза и глубоко втянул носом воздух.
— Саске, убей меня.
Я слышал, как ты подошел ко мне, как ты склонил голову, пытаясь заглянуть в мои закрытые глаза. Что ты в них желал увидеть: сумасшествие, гордость, отчаянье?
Мягкий поцелуй коснулся моих сухих обветренных губ. Сначала я думал, это очередная галлюцинация.
— Я не спал с ним… — сначала я не мог понять, к чему его слова. Но осознав истинный смысл, мои глаза широко раскрылись, и я увидел мокрые, несчастные глаза прямо перед собой. – Если тебе это так важно, то я не спал с ним…
Впервые за последние годы я дал волю тому теплу, что таилось у меня внутри. Онемевшие пальцы убрали челку со лба моего маленького глупого брата.
— Наш договор аннулирован! Он мертв! Я убил его! – сдерживаемые годами слезы стекали по его лицу, собираясь на кончике носа и соленой капелью падали мне на щеки.
Приподнявшись на локтях, я коснулся своим лбом его лба.
— Саске, я люблю тебя…
Я держал в ладонях его лицо, целовал его слезы, и каждый раз их место занимали новые. Но губы снова касались соленых капель. И снова. И снова.
Саске выпрямился и теперь был похож на ребенка, который чувствует себя виноватым в смерти родителей. Он растирал слезы ладонью, пальцами и его грудь неровно дергалась.
Я лежал не в силах что-либо сказать. Страх сделать что-то не то буквально сковывал меня. И тогда мной было принято решение просто ждать. Я ждал, пока он успокоится, ждал, пока я не проснусь дома от этого кошмара, ждал хотя бы чего-нибудь. Закрыв глаза, я беззвучно проклинал судьбу.
— Нии-сан, если это поможет, если ты захочешь жить, — к Саске наконец-то вернулся дар речи, — то возьми меня, как тогда…
Последние слова были сказаны настолько тихо, что я едва их услышал. Скорее они показались бы мне очередной фантасмагорией, если бы не дрожащие холодные пальцы брата. Они обхватили мою кисть, и она мягко легла на пах Саске.
— Прошу тебя, сделай это… я слишком устал тебя терять… Пожалуйста, – он еще сильней прижимал мою ладонь к своему члену.
Я был обескуражен. Отказаться от него я не смог бы, но эта фраза «если ты захочешь жить»…
— Саске, возможно, ты считаешь меня чудовищем… то, что я сделал с тобой в тот раз… это было ошибкой… Я не могу простить себя и сейчас не хочу этого, – я сглотнул. – Не хочу тебя насильно.
— Идиот… Это была лишь отговорка…
Мои пальцы коснулись припухших от слез щек, и я утонул в соленом поцелуе.
Нам некуда было торопиться. Я изучал его тело заново. Такое знакомое, родное… Но в тоже время я совершенно не знал его. Мои пальцы касались тонкой кожи на груди, и дыхание брата замирало.
Его пальцы вплетались в мои волосы, и впервые в жизни я чувствовал, как он ласкал меня…
В этот день мы терзали друг друга, пока нам хватало сил, пока мы не иссякли физически, но не морально.
***
— Нии-сан…
— Ммм?..
Я лежал, прислонившись спиной к шершавому, холодному камню, а Саске задумчиво лежал у меня между ног. Мы только недавно закончили очередную нашу игру и теперь просто наслаждались обществом друг друга.
— Смотри, — палец уткнулся в небо, и мой взгляд последовал за ним. – Мне кажется, они очень счастливы.
В небе кружили две птицы. Они цеплялись крыльями, разлетались и с силой прижимались друг к другу.
Мой взгляд упал на запястье и незаметную надпись на ней.
— Отото.
— Да? – Саске запрокинул голову назад и оказался прямо напротив моего лица.
— Что это? – я кивнул в сторону его запястья.
— А… Это? – Саске повернул запястье ко мне. «Feci quod potui». – Я не знаю, оно было, когда я проснулся. Но мне показалось, это что-то очень важное. А ты знаешь что это?
— Не-а… — я улыбнулся и поцеловал его взъерошенную макушку.
***
— Ведь ты не уйдешь, да?..
Как часто я лгал, отвечая на этот вопрос. Зарываясь носом в иссиня черные волосы, я думал о своей судьбе.
— Мне некуда идти, я грешен…
— Почему? – большие, полные доверия глаза смотрели на меня.
— Потому что мне не хватит жизни, что бы искупить свои грехи.
— Это какие? – Саске приподнялся на одном локте и с интересом смотрел на меня. – Расскажи.
— Ты хочешь, что бы я покаялся тебе?
— А ты мне не доверяешь? – его бровь медленно поднялась вверх. Я улыбнулся. Хватит лжи.
— Что ж, тогда слушай мою исповедь, только, думаю, она тебе не очень-то понравится…
Комментариев нет:
Отправить комментарий