Ссылка на оригинал
Автор: Anzz
Беты (редакторы): Даниэль Мордрейт, Сerberus
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: маньяк/жертва
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Даркфик, Ужасы, PWP
Предупреждения: BDSM, Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Ченслэш, Секс с несовершеннолетними, Секс с использованием посторонних предметов
Размер: Мини, 20 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Его дразнили в школе, обзывали во дворе и унижали дома, он ненавидел себя и свою жизнь, но судьба приготовила ему еще одно испытание, которое перечернет все иные неприятности.
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора
Примечания автора:
К прочтению не рекомендуется.
- Приперся, жирная жопа, - раздался из кухни голос сестры, едва Женя успел переступить порог квартиры.
- Пошла ты, - привычно огрызнулся юноша.
- Я весь плов съела, - ехидно продолжала девушка. – Так что тебе, жиртрест, пожрать не удастся. Худеть наконец будешь.
- Заткнись уже, - разувшись, младший брат устало побрел в свою комнату, вторая смена в школе заканчивалась поздно, и он чувствовал себя совершенно обессилевшим.
- Я серьезно, - вышла в коридор его ненавистница. – Хавалки вообще никакой. Пока мать утром не появится, и не будет.
- Ну и подавись, обжора, - раздраженно бросил Женя и громко захлопнул дверь перед ее носом.
Из коридора еще некоторое время доносился неприятный визгливый голос его старшей сестрицы, но юноша даже не пытался понять, что она говорит. На самом деле девушке ничего не мешало войти и продолжить свои издевательства, комната у них была одна на двоих, но почему-то сегодня она этого не сделала.
Брат и сестра взаимно ненавидели друг друга. Казалось, что у них нет для этого повода, но… неприязнь имела место, и весьма острая. Отца они не знали, мать сменами пропадала на работе, потом приходила, отсыпалась и снова уходила. Так что дети были предоставлены сами себе и в основном дома находились именно вместе.
Женя страдал наличием лишнего веса. Он это знал, это ему красноречиво доказывало зеркало, но мало кто из знакомых воздерживался от того, чтобы кольнуть его напоминанием об этом. Особенно жестоко его дразнили в школе и во дворе, хотя и дома сестра не отставала от злоязычников. Юноша привык, почти смирился с тем, что он - жирный человеческий отброс.
Когда Женя вернулся с занятий домой, у него и мысли не было о еде, но стоило вредной сестрице об этом упомянуть, как голод вдруг требовательно заявил о себе. Даже в животе заурчало. Немного выждав, юноша осторожно выглянул в коридор. Судя по звукам, доносившимся из зала, его мучительница с кем-то весело разговаривала по телефону. Бесшумно передвигаясь, Женя пробрался в кухню и стал быстро осматривать шкафы и холодильник в поисках хоть чего-нибудь съестного. Вот только девушка оказалась права в своих предупреждениях: у них дома не было ничего, даже хлеба.
- Что, бегемотище, все же оголодал? – вдруг раздался голос сестры, заставивший роющегося в шкафу вздрогнуть. – Говорят же тебе, тупезень, нет ничего. Пора уже головой думать, а не жопой, хоть она у тебя и непомерно больше.
- Пошла ты, - опять буркнул брат, быстро покидая кухню, чтобы не дать девушке заметить, как он покраснел.
- А ты с себя кусок срежь, - зло бросила ему в след сестра. – От такого жирного не убудет, вот и пожрешь.
Женя снова вернулся в комнату, но мысли о пустом желудке слишком донимали его, не давая сосредоточится на чем-то ином. Обыскав все карманы, он набрал немного мелочи, которой бы хватило на покупку какой-нибудь булочки. Зажав в руке монеты, юноша поспешил в магазин.
- Иди, иди, жопа, прогуляйся. Может, полегчает. Может, кто накормит, - напутствовала его сестра.
Выйдя из подъезда, юноша еще был вынужден пройти через группу устроившихся на скамейках подростков.
- Куда поперся, жирный? Ты чо, урод, не отвечаешь? Опух?! – полетело с разных сторон. – Точно опух! – и к выкрикам примешался издевательский хохот. – То-то его так разнесло! Точно! Это от голода! Бедный! Иди, вон мусорка открыта, пожри! Порося, блядь, жирная! Дерьма мешок! Урод жопастый! Скотина! Гля, боится как! Даже глаз не поднял! А может он свой язык с голодухи сожрал?! Точняк! – и новый взрыв злого смеха почти оглушил несчастную жертву этих издевательств.
- Ну чего вы? – вдруг раздалось прямо перед Женей.
Он поднял голову, и во время, потому что, спеша уйти подальше от кричащей шайки, юноша едва не налетел на того, кто неожиданно появился на его дороге, а это был не кто-нибудь, а Руслан - главарь местных подростков. Даже простое столкновение с ним неминуемо грозило бы объекту насмешек серьезным избиением.
Женя остановился, как вкопанный, удивленно смотря на дворового лидера. Ему показалось, или тот что-то произнес в его защиту?
- Чего? – не понятно к кому обратился Руслан, с усмешкой глядя на юношу. – Не совсем же отсталые, слышали же, что надо поддерживать отечественного производителя. Вот он и есть – отечественный производитель… сала, - хохотнул главарь и тут же был поддержан своими приспешниками. – Щас мы его и поддержим, - поддержка со стороны Руслана выразилась в смачном пинке. – Пошел, урод! От тебя дерьмом несет! Падаль.
Тут же оживилась и остальная шайка, разразившись новой вольной издевательских эпитетов.
Женя бросился прочь со всех ног, чтобы больше не видеть, не слышать, не получать…! И самое главное, чтобы не показать, как ему на самом деле до слез стыдно и обидно от всего этого.
Несмотря на то, что после произошедшего во дворе есть уже не хотелось, юноша все же купил пирожок с капустой и укрылся на чердаке соседнего дома. Это было его тайное убежище, о котором не знал абсолютно никто. Он открывал замок проволочкой и прятался здесь в пыли и грязи от всего мира. В одном из темных углов у него даже была куча тряпья, заменяющая лежанку.
На этом тихом и темном чердаке его никто не беспокоил. Здесь Женя в полном одиночестве мог предаваться своим горьким мыслям, а порой и пустить слезу. Жизнь казалась ему отвратительным безрадостным кошмаром, а изучение своей оплывшей от жира фигуры и прыщавого лица в осколок зеркала только усугубляло это мнение.
- Я – ничтожество, - со слезами на глазах шептал юноша, опять предаваясь разглядыванию себя. – Я – жирный урод. Я - мешок дерьма. Жирная тупая задница. И ничего больше. Так мне и надо. Ненавижу. Ненавижу. Урод поганый. Лучше бы я сдох! Лучше б сдох! Падаль, как он сказал. Урод. Урод. Убить тебя мало. Ты у меня получишь. Ты у меня за все получишь, жирный урод, - и с этими словами Женя достал из недр своей лежанки обломок деревянной скалки.
Его он когда-то нашел здесь же, на чердаке, и долго просто пинал его из угла в угол, пока… Оказавшийся в его распоряжении остаток кухонного инструмента имел сантиметров двадцать пять в длину, внушительный диаметр в поперечнике и острый обломанный край с одной стороны.
Нервно дыша, юноша расстегнул и приспустил свои джинсы и белье, лег на бок и, согнув ноги в коленях, резко ввел скалку изломанным концом себе в анал. Тело дернулось от боли. Мышцы промежности сжались. Женя застонал, но не сделал ничего, чтобы облегчить свои страдания, напротив, он быстро заработал рукой, вгоняя в ректум деревянный инструмент. Это была его месть жирному телу, которое никак не хотело становиться нормальным. А ведь он так старался! Голодал едва ли не по неделе! Потом срывался, наедался, когда было чем, и снова голодал. Истязал себя упражнениями, бичевал обзывательствами, но ничего не помогало. Его масса меньше не становилась, а окружающие только и делали, что насмехались над ним за это.
- Я – урод! Я – урод! Я – урод! Так мне и надо! Так мне и надо! И тебе, жирная жопа! – приговаривал юноша, все глубже внедряя в себя обломок.
Экзекуция была очень болезненной и унизительной, нежные стеночки заднего прохода не выдерживали, надрывались, и тогда анус начинал сочиться кровью, но мученика это не останавливало, он был уверен, что заслужил все это – и боль, и презрение окружающих, и ненависть к себе же. Женя не сдерживал стоны, сливающиеся порой в хриплый вой. Собственная рука беспощадно терзала тело инструментом пытки.
- Он сказал, что я – урод! Что я падаль! Что от меня дерьмом несет! Так мне и надо! Так мне и надо, падаль!
Но стоило юноше вспомнить о Руслане, как его тело начинало реагировать на происходящее как-то по-другому. А ведь сегодня главарь его обидчиков был так близко к нему… они стояли почти вплотную… и он потрогал его… пусть и ногой, но прикоснулся… прикоснулся к этому отвратительному жирному телу! Мешку с костями, жиром и экскрементами! В котором нет ничего хорошего! И, несмотря на столь негативный окрас этих воспоминаний, плоть отозвалась все более нарастающим напряжением. Рука, вгоняющая скалку, заработала еще отчаянней.
Женя всегда восхищался Русланом. Он казался юноше таким сильным, смелым, мужественным, даже… красивым. Накачанные руки… подтянутый торс… Главарь шайки, несомненно, был его врагом, но почему-то юноша мечтал к нему прижаться… потрогать его бицепсы… пресс… а стоило бы Руслану попросить, Женя бы сделал для него все, что угодно… абсолютно все, но Жирный был для дворового лидера только падалью.
- Мучайся, падаль, - шептал юноша, совершая поступательные движения в себя скалкой. – Мучайся! Так тебе, урод, и надо! Так и надо!
Но боль быстро уходила на второй план, давая место совсем иному… приятному… что-то там внутри этого проводника экскрементов даже жаждало наполнения и трения. И совсем уж неуместно орган сладострастия полностью налился напряжением и потребовал ласк и ублажения. Женя не позволял себе к нему прикасаться! Ведь это наказание! Это месть! Это пытка! Здесь нет места удовольствию! Но почему-то оно возникало само собой, прорывалось сквозь боль, мучающую ректум. Все отчетливее вспоминался Руслан, а потом даже представлялся, как он… это он… это делал он… Стоны боли сменились на совсем иные. Таз задвигался сам собой, вторя ударам скалки.
- Я – урод. Я – урод. Так мне. Так. Так меня. Так, - сбивчиво шептал юноша, - Руслан… Руслан… Руслан…
И губы стали теребить его же кисть, язык терся, проскальзывая между пальцами, имитируя глубоко проникающий поцелуй, а в голове уже блаженно звучало:
- Руслан… Руслан… Руслан…
Закономерным завершением этого действа послужило извержение. Сперма излилась на грязное тряпье. Женя не изменил себе! Он до конца пытал себя, и было больно, но все равно… как-то само собой истязание опять превратилось в наслаждение…
Юноша вынул из своего ректума деревянный обломок и снова спрятал его в тряпье лежанки. До следующего раза.
И теперь, вопреки всем неприятностям этого дня и общей безрадостности его жизни, Жене почему-то было удивительно хорошо и спокойно… Он расслабился, удобнее устроился на ворохе непонятно чего и даже уснул.
***
Пробудился юноша неожиданно резко.
На чердаке стало совсем темно. Через щели заколоченного окна с улицы уже не пробивался свет, а значит, там наступила ночь. Он слишком долго здесь проспал, хотя искать его все равно не будут. Поедая на ходу пирожок, Женя направился домой. Ему нужно было всего лишь преодолеть уже опустевший двор, и он окажется у своего подъезда. От мусорного закутка промелькнула какая-то тень. Юноша отметил это только краем глаза. Пройти под балконами оставалось совсем немного, но он не успел, удар чем-то тяжелым по голове его остановил.
***
Сознание возвращалось к юноше очень медленно, даже нехотя. Обратно в реальность Женю втянула ноющая боль в затылке. Как только он понял, что это, то, слегка застонав, попытался обследовать болевшую зону рукой, но это ему не удалось. Правая рука не смогла подняться. Еще плохо что-то понимая, Женя предпринял попытку коснуться своего затылка левой, но и этого он не смог сделать. Глаза постарались выяснить, что происходит с руками, но безуспешно – что-то не позволяло им открыться. И тут страх начал быстро овладевать приходящим в себя. Руки, ноги, все тело пришло в движение, чтобы всеми доступными средствами получить ответ на сейчас первостепенный вопрос: «Что со мной?!»
К своему ужасу Женя убедился, что его руки и ноги разведены и к чему-то привязаны, кроме того, лежит он на животе, на чем-то неприятно упирающимся в… обнаженную кожу… Сначала юноша не поверил сам себе. Он попытался сосредоточиться на собственных ощущениях и для большей ясности даже поерзал из стороны в сторону… Сомнений не было: он был абсолютно голым… и его ноги широко разведены… что же с ним собираются делать? И в ответ на свой же вопрос Женя сразу подумал о самом худшем. Но кто? Дворовая шайка? Больше и некому… они всегда его ненавидели, всегда смеялись и издевались, как только он попадался им на пути. А их главарь – Руслан… Неужели Руслан решил его…? Неужели он будет его…? Вот так, по-настоящему, а не в жарких Женькиных фантазиях?
Юноша замотал головой, отгоняя эту сладостную мысль и пытаясь трением о собственные плечи снять с лица то, чем ему завязали глаза. Лидер подростков на такое бы не пошел. Даже в самых жестоких издевательствах над Жирным он не опустился бы до того, чтобы прикоснуться с этому безобразному телу. Тогда оставались только его сподручные. Значит, они решили поиздеваться над несчастным толстяком еще больше, чем обычно. Что же они задумали? Что они будут с ним делать? А потом, наверное, снимут это и покажут всей школе, всему двору… Все увидят его голое мерзкое тело и как над ним будут издеваться! После того лучше вообще не жить! Лучше сразу тут сдохнуть!
Из-за всех этих размышлений отчаянье и страх полностью овладели Женей, и он еще сильнее стал дергать руками и ногами в бесполезных попытках освободиться. От судорожных движений грузного тела железная сетка кровати, на которой лежал пленник, жалостливо заскрипела, раскачиваясь и сильно прогибаясь.
- Отпустите меня, - заскулил юноша, быстро выдохшись от непривычно активных упражнений, совершаемых всем телом.
- Что за преждевременные стенания? – вдруг раздался мужской голос. – Я ведь даже еще не представился.
Жертва замерла, и только сердце беспокойно билось в груди. Отозвавшийся на его мольбы явно не был сверстником юноши, и, значит, пленник находится не в руках дворовых хулиганов, все гораздо серьезнее…
- Кто вы? – почти шепотом спросил перепуганный юноша.
- Правильный вопрос, – одобрительно заметил мужчина. – Я – маньяк.
- Вы… - Женя поежился, словно ожидая удара, - серьезно?
- Еще бы. А иначе, зачем бы я тебя оглушал, тащил сюда, раздевал, привязывал? Чтобы сделать все, как полагается: сначала поиздеваться, а затем убить.
От такого откровенного признания юноша похолодел, но все же нашел в себе силы, чтобы пробормотать:
- Просто… о себе так обычно не говорят…
- А ты много маньяков знаешь, ничтожество? – в голосе мужчины зазвучала злость. – И нечего меня со всякими отбросами сравнивать, которым ума и смелости не хватает на то, чтобы признать, кто они есть на самом деле. Я же тебе прямо говорю, что я – маньяк, а для тебя я навечно – Повелитель. Ты же теперь – ничтожество. Все ясно?
Женя вцепился в веревки, удерживающие его руки, и тяжело задышал, начиная ясно понимать, что из лап этого изверга ему не вырваться.
- Надо же, жирное ничтожество, а не только задом думает, - усмехнулся садист. – Это даже хорошо. Всякие там вопли: «Пощадите! Не надо! Отпустите!» Мне порядком надоели. Будешь орать подобную бесполезную ерунду – я тебе просто язык вырву. Это тоже ясно?
Жертва не ответила, потому что ничего, кроме вышеперечисленного жестоким повелителем, на ум не приходило, а злить мучителя не хотелось. Вот только слова страха и отчаянной мольбы все же рвались наружу. Для того чтобы не дать им прозвучать, юноша прикусил нижнюю губу, и тогда горький поток излился лишь задушенным мычанием и слезами.
- Ты почему молчишь, ничтожество? – недовольно бросил маньяк. – Когда я задаю вопрос, ты должно отвечать. – И силу словесного воздействия мучитель дополнил воздействием телесным.
Короткий свист в воздухе, а затем стек ударом обрушился на обнаженную спину юноши. Женя вздрогнул всем телом и глухо застонал. Садист, озадаченный столь сдержанной реакцией на наказание, несколько раз взмахнул секущим орудием в воздухе, а потом даже подставил под удар свою руку, чтобы оценить его воздействие. Боль обожгла предплечье с обычной для этого силой.
- У тебя такие залежи сала на теле, что ты слабо чувствуешь, когда тебя бьют, жирный порось. Придется приложить силы, чтобы ты меня лучше понял, свинтус.
Истязатель ударил юношу еще раз, старясь попасть по красной отметине, оставшейся от первой встречи стека с кожей. Женя застонал немного громче и даже позволил себе боязливо выдохнуть:
- Прошу вас…
- Повелителю плевать на все твои просьбы, ничтожество, - уже раздраженно бросил маньяк. – Еще одно тупое ничтожество, а я-то порадовался… Плевать!
И теперь стек обрушился на истязаемого не пробными одиночными ударами, а настоящим огненным шквалом. Нанося каждую болезненную отметину, садист приговаривал: «Плевать!», таким жестоким образом заставляя жертву запомнить и поверить в беспощадность намерений. Юноша стонал и извивался всем своим грузным телом, безотчетно стараясь уйти от секущего его орудия, но стек неминуемо настигал беззащитного и впивался в плоть раз за разом. Колыхания, казалось, студенистого тела весьма позабавили маньяка, он специально перешел на удары по бокам истязаемого, чтобы заставить его активнее двигаться из стороны в сторону.
Живая масса содрогалась волнами. Кожа в местах соприкосновения с орудием пытки быстро краснела, и уже через несколько минут спина, ягодицы и бедра Жени сплошь были покрыты алым болевым узором. Сдавленные стоны сменились криками, а затем и воплями жертвы:
- Хватит! Хватит! Больно!
- Заткнись! – прохрипел маньяк. – Тупое ничтожество! Язык вырву!
Женя заскулил, пытаясь подавить свои крики и смирить чувства.
Натешившись, изверг обошел железную кровать, на которой была почти распята его добыча, и остановился у ног юноши.
- Какая жирная жопа, - восхищенно вырвалось у садиста. – Такую грех не отыметь. – И он слегка похлопал по пухлым ягодицам стеком.
Слова протеста и мольбы попытались вырваться из искусанных губ, но Жене удалось сдержаться, излившись лишь чем-то нечленораздельным.
- Ты осмелилось что-то сказать, ничтожество? – недовольно поинтересовался маньяк.
Юноша отрицательно замотал головой.
- Это хорошо, - одобрительно кивнул садист и опять принялся похлопывать по соблазнительно выпирающим половинкам. – Тебя как зовут, ничтожество?
- Ничтожество, - обреченно простонал Женя.
Маньяк, совершенно не ожидавший такого ответа, даже замер и опять заговорил только через несколько секунд:
- А ты действительно не такое уж тупое ничтожество. Так, может, я тебя тогда и наказывать сильно не буду, - и теперь по студенистым ягодицам проплыла ладонь, - а может и наоборот… - по филейной части снова прошелся стек, но на этот раз он поднялся к ягодичной развилке, а потом медленно с нажимом двинулся вниз, очутившись в разделяющей половинки черте.
Женя часто судорожно задышал, понимая, куда нацелился садист, и несильно заерзал по железной сетке. Тело непроизвольно напряглось. Но орудие истязания остановилось у самого входа, упершись в стянутый сфинктер.
- Пока еще рано, - сказал сам себе садист. – Ее еще нужно как следует украсить. Так как тебя звали до того, как ты стало ничтожеством?
- Женя, - юноша облегченно выдохнул, почувствовав, что стек покинул зону его ректума.
- Жирный Женя. Забавно! – усмехнулся изверг. – Такое двойное «Же-Же». Жопа, одним словом. Двойная.
И маньяк от души хлестанул юношу стеком еще раз по так привлекающему его месту, а потом ушел.
Лишенный возможности что-либо видеть, узник был вынужден ориентироваться только на слух. Звук удаляющихся шагов, а затем воцарившаяся полная тишина дали юноше понять, что он остался один. Его первым же порывом было снова попробовать путы на прочность. Подергивания конечностями он чередовал с попытками ощупать узлы на руках, но коротким пальцам не удалось никуда дотянуться. Каждая бесполезная попытка освободиться, каждый безрезультатный рывок отбирали у жертвы последние крупицы безумной надежды на благополучный исход.
Осознание того, что самостоятельно ему не высвободиться, придавило словно рухнувшая огромная глыба. От приступа отчаянья даже перехватило дыхание. Надежды на то, что кто-то придет ему на помощь, было еще меньше, чем на собственные силы. Кто станет спасать такое жирное ничтожество? Мать и сестра только порадуются, что избавятся от такого мерзкого урода, как он. А больше он никому и не нужен. Друзей у него нет… одни враги… И если он перестанет появляться во дворе, Руслан о нем просто забудет.
Итак, надежды на спасение не было, помощи ждать неоткуда. И тут же пришла весьма болезненная, но все расставившая по своим местам, мысль: «Так ему, ничтожеству, и надо. Большего он и не заслужил».
К тому моменту, как маньяк вернулся, Женя уже практически смирился со своей участью и с тем, что любое сопротивление бесполезно. Оставалось только терпеть.
Судя по прогнувшейся сетке, мужчина залез на кровать и расположился между разведенных ног своего пленника. Юноша поднял голову и оглянулся, хотя, разумеется, ничего не увидел. Невозможность глазами оценить то, что уготовил ему изверг, вселяла в Женю еще больший страх, потому что тогда его разум сам начинал перебирать возможные варианты, причем наихудшие. Жертва обеспокоенно задергалась.
Для начала садист приготовил узнику одно из своих самых безобидных развлечений. Мужчина достал из кармана большой кусок пенопласта, покрытый самодельными разноцветными кисточками. Маньяк не мог отказать себе в удовольствии украсить предполагаемый объект глубинного покорения излюбленным образом. Садист всегда так аккуратно скручивал эти маленькие кисточки из разноцветного мулине, с такой кропотливой тщательностью привязывал их к крупным рыболовным крючкам, что они казались ему настоящим произведением искусства, а уж от жертвы, украшенной этими милыми вещицами, просто невозможно было отвести глаз! Ее праздничный вид так притягивал! Так возбуждал!
И вот уже сейчас дыхание изверга начало подрагивать, а плоть наливаться сладостным напряжением, но он не спешил, необходимо было все довести до конца, чтобы не спугнуть… чтобы, наконец, воспарить…
Крючок за крючком садист извлекал из куска пенопласта, крючок за крючком впивался в беззащитного юношу. Маньяк начал создавать свой шедевр с левой ягодицы пленника. Острые рыболовецкие приспособления внедрялись в кожу истязаемого, для удобства оттягиваемую садистом, примерно на расстоянии двух сантиметров друг от друга. Разноцветная последовательность сначала описывала кривую, плавно снисходящую по холмообразной выпуклости, а затем повела прямую линию примерно посередине бедра юноши.
Женя вздрагивал, вскрикивал и выгибался от каждого вонзающегося в его тело крючка.
- Терпи, ничтожество, красивым трупом будешь, - заявил на это мужчина, придавливая своими ногами бедра пленника, чтобы лишить его возможности вырываться.
И Женя действительно терпел, опасаясь еще ухудшить свое положение. Кисточки разноцветной бахромой покрыли его левую ногу, после чего изверг перешел к украшению правой части притягательного объекта. Но терпение истязаемого быстро подходило к концу, каждый прокол казался болезненнее, чем все предыдущие, а поэтому тело реагировало на причиняемую боль все острее. Теряя осторожность, юноша вскрикивал все громче, пытаясь вырваться, отодвинуться, избавиться от неприятнейшего внедрения в кожу. Ему казалось, что маньяк колет его длинной иглой бессистемно и хаотично, просто ради того, чтобы причинить боль, и от видимости бессмысленности это истязание представлялось бесконечным.
Юноше уже хотелось умереть. Он всегда чувствовал себя бесполезным и беспомощным, а теперь это ему еще и так беспощадно и жестоко доказывали. К болезненным крикам примешались всхлипы. Узнику до слез было себя жалко, жалко своей никчемной жизни, своего безобразного тела, своей непонятой души, и особенно хотелось выть от осознания того, что во всем мире он единственный, кто может себя искренне пожалеть. От этой жгучей внутренней боли притуплялись даже внешние ощущения. Слезы пропитали черную повязку, закрывающую глаза, и заструились по щекам истязаемого.
Дойдя до правого колена истязаемого, мужчина остановился и внимательно осмотрел получившееся. Кисточки радовали глаз своей радужностью, но если бы жертва стояла хотя бы на коленях, а не лежала, разноцветные подвески смотрелись бы еще эффектнее. Пожалев, что не подумал об этом раньше, садист все же решил оставить пленника в том положении, в котором он и был, и завершить свой шедевр. Из второго кармана мужчина извлек красную кисточку, втрое превосходящую размером остальные нитчатые подвески. Он привязал ее к самому большому крючку, вставленному в кусок пенопласта, и уже законченное украшение всадил Жене между ягодицами с таким расчетом, чтобы кисточка прикрывала его анал.
От невероятной резкой боли юноша надрывно закричал не своим голосом и сильно дернулся в сторону. Рука изверга от этого соскользнула немного в бок, и острие рыболовной снасти надорвало кожу. Кровь заструилась по ложбинке вниз.
- Лежи смирно, ничтожество! – гаркнул маньяк, нанося Жене удар стеком по спине. – Не порть мне картину, иначе я тебя просто порежу, жирная свинья!
Юноша уткнулся лбом в сетку кровати, бормоча что-то неразборчивое.
Последнее подвешенное украшение очень забавляло самого садиста. Он несколько раз поднял кисточку, давая ей затем выскользнуть из пальцев и, вернувшись на место в ложбинку между двух половинок, закрыть собой притягательный вход. Эта имитация легкой недоступности и скрытости от глаз раззадорила изверга, вызывая у него игривое настроение. Все сильнее возбуждаясь, мужчина страстно провел руками по израненным крючками бедрам жертвы, растягивая ранки и заставляя их кровоточить. Женя тоненько заскулил от боли, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не сорваться на громкие стоны.
Налившее орган истязателя напряжение уже требовало переходить к непосредственному взаимодействию, но садисту еще как будто чего-то не хватало… его творение казалось ему незавершенным. Немного поразмыслив, мужчина снял с куска пенопласта еще одну маленькую кисточку, сильнее раздвинул складки промежности юноши ниже ректума и резко погрузил крючок где-то между мошонкой и анусом.
От ворвавшейся в его тело безумной боли, Женя выгнулся и завопил так, что его голос сорвался на верхних нотах и ушел в надрывный хрип. Маньяк самодовольно усмехнулся и несколько раз стегнул юношу поперек ягодиц, заставляя их снова краснеть и сжиматься.
- Вот теперь, ничтожество, ты сойдешь для того, чтобы порадовать своего Повелителя.
Вид распластавшейся перед ним филейной части внушительных размеров так сильно разжигал вожделение маньяка, что тот даже решил обойтись без применения своего садистского инструмента, которым часто истязал задний проход жертвы, чтобы достигнуть необходимой степени возбуждения. Расстегнув свои брюки, он стянул их вниз вместе с бельем, обработал жаждущий погружения орган слюной, но подумав несколько мгновений, с силой дернул самую большую кисточку, чтобы вызвать новый поток кровотечения из рваной раны. Юноша закричал, чем еще сильнее вдохновил своего мучителя. Обильно выступившая алая влага послужила дополнительной смазкой. Мужчина с особым удовольствием покрыл ею свой детородный орган, а затем, разместившись на своей жертве, ворвался внутрь нее, направляя свое орудие покорения рукой.
Женя застонал, изо всех сил вцепился руками в веревки и уткнулся лбом в колючую сетку, так что проволока оставила на его коже четкий след своего узора. А вот обычных в таких случаях криков: «Не надо! Только не это! Мне больно! Прекратите!» не было, это удивило маньяка, но не сразу. Первую минуту он наслаждался. От его резких поступательных движений принимающее тело ходило ходуном. Излишки жира делали юношу в глазах маньяка чем-то вроде надувной куклы, на которой мягко лежать, но при этом легко и соскользнуть, не удержавшись. Каждый проникающий удар порождал в оплывшем теле подобие волны, уходящей от горячего эпицентра.
- Жопа. Жирная жопа, - довольно приговаривал изверг во время каждой фрикции.
Сопряжение распаляло его страсть, даря приятные ощущений и обещая довести все до конца. Вгоняя себя ударами бедер, маньяк пытался проникать как можно глубже, чтобы зовущее к вершине трение охватывала всю чувствительную поверхность. Все было прекрасно, пока в какой-то момент садист не ощутил, что возбуждение перестало нарастать. Получаемое от взаимодействия с жертвой удовольствие начало ослабевать. Пытаясь снова подстегнуть свою чувственность, мужчина задвигался еще резче, но обхват стеночками кишечника уже не был таким плотным, как в самом начале, да и жертва не кричала и не извивалась, мучаясь от боли и осознания собственного позора.
- Жирное ничтожество, - заскрежетал зубами маньяк. – Ты что, такой жирный свинтус, что ничего не чувствуешь? Или ты сознание потеряло? – садист вцепился юноше в волосы и потянул его голову на себя, чтобы заглянуть своему пленнику в лицо.
Женя застонал, поддаваясь требовательной руке изверга. Его искусанные в кровь губы дрожали, а щеки были мокрыми от слез – это доказало, что юноша был в сознании.
- Ты чего молчишь, ничтожество? – зло прорычал маньяк. – Не больно? – и он еще жестче задвигался в истерзанном проходе. – Может, тебе вообще приятно?
- Нет… - еле выдавил из себя Женя.
- Так тебе просто мало, разъебанное ты ничтожество! Мало!
Вцепившись в жесткие края ложа, мужчина стал совершать поступательные движения тазом со всей возможной скоростью, стараясь сделать внутреннее трение максимально сильным, в надежде все же вызвать у своего пленника сладостные стоны боли.
В своем последнем предположении истязатель оказался частично прав. Половой акт, пусть и совершаемый так грубо, не шел ни в какое сравнение с теми пытками, которые Женя сам устраивал себе обломком скалки. К тому же довольно частые упражнения растянули мышцы сфинктера, а рубцы от ран снизили чувствительность. Однако самой главной причиной молчания юноши было самоуничижение, до которого он дошел под тяжестью осознания безысходности.
«Ничтожество! Ничтожество! Жирное ничтожество!» - мысленно твердил про себя Женя в такт приникающим в него ударам напряженной плоти маньяка. – «Так мне и надо! Так тебе и надо, жирный! И мало еще! Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох! Жирное ничтожество! Заслужил! Заслужил, урод! Отброс! Ничтожество!»
Теперь жертва принимала все происходящее, как заслуженное наказание за сам факт своего бесполезного примитивного существования. И только об одном Женя позволил себе сожалеть в эти тяжелые минуты, что его истязателем стал не Руслан.
Так и не добившись от юноши столь необходимых для возбуждения мученических стонов, изверг рассвирепел. Напряжение быстро покидало его плоть, возвращая ей ненавистную мягкость. Мужчина, не желая смириться с очередным поражением, попытался вернуть себе затухшее вожделение. Опершись одной рукой о кровать, второй садист принялся дергать украшавшие правую ногу и ягодицу жертвы кисточки. На это Женя отреагировал достаточно громко: вскриками от неожиданности и стонами из-за глубоко проникающей боли. Снова проступившая из ран кровь сделала кожу скользкой. Маньяк вернулся к резким фрикциям, стараясь сильнее ударить юношу тазом и бедрами по вонзившимся в грузное тело крючкам, чтобы сделать неприятные ощущения истязаемого еще острее. Юноша отвечал мычанием и глухим постаныванием.
Это дало положительные результаты, но ненадолго. Несмотря на усилившиеся поступательные движения, внутреннего трения уже было недостаточно, чтобы снова разжечь страсть изверга. Промучившись еще несколько минут, пока ослабевший орган сам не выскользнул из жаркого пристанища, мужчина разразился ругательствами и соскочил с ложа пыток.
- Ничтожество! Жалкое ничтожество! – хрипел садист, судорожно одеваясь и застегиваясь. – У тебя такая здоровая жопа, что ты не можешь удовлетворить своего Повелителя! Зачем ты мне тогда сдался?! Никчемное ничтожество!
Но слов было мало, чтобы выплеснуть все бушующее в истязателе негодование. Маньяк схватил стоявшую на столе бутылку и нанес ею жертве удар по голове. Женя потерял сознание.
***
Реальность теребила сознание, требуя вернуться.
Любой кошмар в таком положении был лучше подобной действительности. У юноши даже мелькнула надежда, что все случившееся в последнее время – только ужасный сон, а теперь он проснулся, и на самом деле ничего нет! Вот только гудящая от боли голова ответила, что есть, а безуспешная попытка открыть глаза это подтвердила. Чтобы окончательно убедиться в жестокой реальности, Женя дернул руками и ногами, конечности по-прежнему были разведены в стороны и привязаны. И тут пленник отметил одно произошедшее изменение – теперь он лежал не на животе, а на спине. Металлическая сетка и еще что-то острое впивались в его бедра и ягодицы. Эти неприятные ощущения заставили жертву двигаться из стороны в сторону в поисках возможности если не избавиться от боли совсем, то хотя бы облегчить ее.
Проявление активности со стороны узника дало маньяку понять, что тот очнулся. Мужчина подошел к кровати. Услышав звук приближающихся шагов, Женя замер, а его сердце напротив бешено заколотилось от нарастающего волнения.
В полной тишине в воздухе что-то просвистело, а потом обрушилось на беззащитное тело. Сначала удар просто обжег, но в следующее мгновение орудие пытки безжалостной рукой садиста было протянуто вниз; нечто впилось в кожу на груди привязанного и, по всей видимости, разорвало ее. Юноша огласил помещение диким воплем и непроизвольно дернулся в сторону, заставляя сетку кровати отвратительно скрипеть.
- Какой крик, - довольно усмехнулся изверг. – Это звучит даже лучше, чем: «Доброе утро, Повелитель!», но произнести все же стоит.
Женя ответил на это хриплым стоном.
- Давай, ничтожество! Приветствуй меня! – потребовал мучитель и стегнул жертву еще раз, оставив на груди юноши новые отметины.
И снова садиста порадовал мелодичный крик, прекрасный в своей надрывности.
- Я буду бить тебя, пока ты это не скажешь, ничтожество, - предупредил маньяк и нанес пленнику новый жестокий удар.
Кое-как подавив рвущиеся из него стенания, Женя прошипел:
- Доброе утро… Повелитель…
- А ты не такое уж тупое ничтожество, каким кажешься, - заявил истязатель. – Порадуй своего Повелителя еще раз, - и садистский инструмент снова порвал кожу жертвы в нескольких местах.
Тело выгнулось, подброшенное болью, из самой глубины вырвался хриплый вопль, глаза увлажнились слезами.
- Гордись, ничтожество, ты первый, к кому я применяю эту «кошку», но ты, тупое ничтожество, конечно, не знаешь, что это такое.
Маньяк несколько раз хлестанул орудием истязания по кровати. На этот раз связанного оно не коснулось, но Женя все равно сжимался от звука каждого удара и пытался отодвинуться, насколько это позволяли его путы.
- Ты – такой жирный свинтус, что просто стеком тебя было не пробить, так что я решил воспользоваться этой прелестью. Это чудо – семихвостая плетка с крючками на концах, именно они и оставляют на твоей коже рваные раны, как будто на тебя напала дикая кошка. Замечательный инструмент! - и садист снова дал Жене испробовать вкус раздирающей боли.
Юноша кричал и извивался от наносимых рукой маньяка ударов, и эта отчаянная пляска боли снова разожгла в изверге вожделение, но перед садистом встал вопрос: как его удовлетворить? Снова покорять так равнодушно отреагировавший на него ректум не хотелось. Можно было бы использовать рот, обезопасив для себя процесс покорения с помощью распорок, но на это у садиста тоже не было желания.
- Что ж, ничтожество, ты так забавно дергаешься, что Повелитель, пожалуй, осчастливит тебя еще раз. Только, - и маньяк позволил себе сатанинскую усмешку, - с особой жестокостью.
От этого заявления Женю накрыла очередная волна ужаса, он жалобно заскулил и стал подергивать конечностями, не имея возможности предпринять что-либо другое. Его измученное тело к этому моменту уже было так истощено издевательствами и переживаниями, что разум попытался защититься, уверяя себя, что предстоит пережить всего лишь еще один половой акт.
«Это все, чего заслуживает ничтожество, - мысленно убеждал себя пленник. – Все, чего заслуживает…» - И собственная уверенность в этом, как ни странно, его успокаивала.
Тем временем мужчина залез на кровать, поскрипывая сеткой, и уселся Жене на бедра.
- Жирное ничтожество, - произнес садист с особым чувством, проведя рукой по низу живота юноши. – Жирный свинтус, - и ладонь прошлась в обратную сторону.
Жертва непроизвольно напрягла пресс. Ласка истязателя явно не предвещала ему ничего хорошего. И ожидания юноши полностью оправдались. С вожделеющей улыбкой садист нанес пленнику удар ножом немного ниже пупка. Боль от глубокого внедрения лезвия была столь сильной, что разум не дал Жене это почувствовать, блокировав ощущения. Привязанный не понял, что произошло, казалось, что нечто горячее проникло ему в живот… Юноша дернулся и застонал.
- Ну, Жирный, какой же у тебя защитный слой сала, - недовольно оскалился маньяк, рассчитывавший на душераздирающий вопль пленника. – Тогда… расширим проход.
Лезвие, проникшие в тело связанного несколько раз повернулось вокруг своей оси. Эта вызвало у Жени более явственную реакцию. К громким стонам добавилось:
- Прошу вас… прекратите… хватит… я же и так… ничтожество… Зачем меня так? Зачем…?
- Заткнись, ничтожество! – зло воскликнул садист, внедряя нож еще глубже. – Я не разрешал тебе говорить!
Женя ответил измученным мычанием. Боль внизу живота разгоралась все сильнее, превращаясь в пожар истязающий и испепеляющий.
Маньяк, еще немного расширив рану, выдернул нож. И вот теперь мозг жертвы, уже не оберегаемый болевым шоком, смог получить весь шквал надрывных сигналов от места ранения. Ощущения от разрывов, оставленных плеткой, и ноющие проколы под крючками – все было заглушено и сметено новой ужасающей волной. На несколько мгновений юноша даже оглох от собственного вопля. Из места повреждения обильно потекла кровь. Садист довольно улыбнулся и проник в рану двумя пальцами.
- Жирочек, - протянул он. – Как похоже… тепло… скользко, - и внедренные пальцы сделали несколько поступательных движений.
Женя отозвался новым надрывным криком, что еще сильнее раззадорило маньяка. Мужчина увеличил темп движения, растягивая рану и делая в жировой прослойке более удобный проход, для погружения другого органа. Юноша в попытке избавиться от мучающего его вторжения извивался всем телом, что вынуждало садиста сильнее налегать на него, вдавливая в кровать.
Эти метания жертвы между его ног возбуждали изверга, давая его плоти быстро наливаться призывным напряжением. Пальцы задвигались еще быстрее, имитируя сам сладостный акт. Пленник смешал стоны и рыдания, он даже пытался что-то сказать, но ничего членораздельного так и не получилось. Сделав в жировой ткани юноши нечто напоминающее обычное вместилище страсти, маньяк быстро обнажил свой орган, уже изнывающий от желания, и всадил его в кровоточащую рану.
Жертва захлебывалась собственными криками, а для садиста это было равнозначно страстным возгласам восторга. Его чувственность снова ощущала многообещающее погружение, возносящее трение, и теперь покоряемый отчаянно бился под ним, срывая голос криками. Мужчина совершал поступательные движения бедрами все яростнее, стремясь усилить все ощущения и себе, и покоряемому, чтобы довести их до блаженной разрядки.
Пленник не долго выдержал это изощренное истязание. От потери крови и нервного истощения его быстро покидали силы. Юноша затихал. И вместе с одолевающим жертву бессилием и расслаблением напряжение стало покидать и чувственный орган мучителя.
- Ничтожество! – захрипел маньяк, видя, что связанный перестал надрывно вскрикивать в ответ на его резкие фрикции. – Не смей затихать! Не смей останавливаться! Дергайся, жирное ничтожество! Шевели своим отожравшимся задом! Дергайся!
Но крики не возымели на теряющего сознание никакого действия. Тогда маньяк дотянулся до лежащего на столе у кровати ножа и нанес истязаемому еще две глубокие раны в верхней части живота. Это ненадолго привело жертву в чувства, заставив из последних сил бесполезно рваться из своих пут. Только садисту этого было уже мало, поступательные движения тазом он стал сопровождать поглаживанием ладонями, с нажимом проходящими по бокам истязаемого к двум новым симметрично расположенным порезам. Такая садистская ласка не только усилила кровотечение, но в результате совмещения ее с сильными толчками и надавливанием, заставила и находящийся под кожей жир показаться из ран.
Студенистая желтоватая масса, смешанная с кровью, проступила из порезов и стала размазываться извергом по терзаемой плоти пленника. Такое дополнение извращенного акта некоторое время развлекало маньяка, усиливая его желание, но минут через десять он понял, что его возбуждение опять перестало нарастать. Главному органу сладострастия не хватало ощущений. Садист еще резче задвигал тазом, внедряясь в кровоточащее, глухо стонущее и содрогающееся от его толчков грузное тело. Вся желеобразная масса заходила ходуном от отчаянной попытки мужчины достичь разрядки, но все же рыхлая жировая ткань не шла ни в какое сравнение с плотным обхватом стеночек заднего прохода. Изверг попытался усилить свои ощущения, прижав низ живота юноши рукой как раз над тем местом, где вовсю трудился его слабеющий орган. Трение усилилось, но затухающее желание это все равно не разожгло.
- Ничтожество! – прорычал сквозь зубы мужчина. – Ничтожество! Жирное, никчемное ничтожество! Сдохни! Сдохни! – и, схватив плетку, садист стал немилосердно хлестать Женю по груди и животу.
Тело лишь несильно вздрагивало от каждого удара, от каждой новой рваной раны, оставляемой на коже крючками «кошки», потому что к тому времени юноша уже лишился сознания. Полуживое состояние пленника совершенно отбило у мужчины всякое сексуальное желание. Садист вырвал свой орган из тела жертвы и соскочил с кровати. Его чувственность уже расслабленно болталась, пачкая ноги остатками крови и жира пленника.
Вид истерзанного, бесчувственно распластавшегося на кровати пленника теперь вызывал у садиста только раздражение. С уже полученными ранами юноша долго не проживет, изверг это хорошо понимал, а значит, забавы нужно было завершать быстро, пока жертва еще способна отвечать на причиняемую ей боль.
Оставив истекающего кровью, маньяк удалился в другую комнату.
Рухнув на стул, садист дрожащими руками схватился за мулине. Простейшее рукоделие в виде скручивания маленьких разноцветных кисточек всегда его успокаивало… еще со времени пребывания в лечебнице. На одном из занятий среди прочего он увидел моток красных ниток… неожиданно даже для самого себя он схватил его и скрутил свою первую кисточку… хотя раньше ничего подобного не делал… С тех пор, как только его что-то выводило из себя, он брался за нитки… а так как это случалось весьма часто, там его прозвали Кисточкой…
Мужчина тихо зарычал и отбросил последнее из скрученных нитчатых украшений. Натренированные руки помимо его воли уже успели создать небольшую радужную кучку безобидных на первый взгляд подвесок… Теперь все в прошлом! Он должен думать не об этом! А о том, что опять ничего не вышло… Было так желанно! Так близко! Но опять…! Все эти ничтожества! Ничтожные ничтожества! Они недостойны своего Повелителя! Ни одно не достойно! Поэтому его тело отказывается получать разрядку! Отказывается испытать полное удовлетворение! С ним ведь все в порядке, если бы они не были такими убогими и ничтожными, у него обязательно бы все вышло. Он же Повелитель, он не может снисходить до всяких низменных тварей, тот, кто удостаивается чести быть им осчастливленным, должен хоть немного соответствовать его высоким требования… Но все они – только жалкие ничтожества, неспособные исполнить его страстного желания!
- Ничтожества… ничтожества, - прошипел изверг, водя взглядом по стене, украшенной фотографиями его зверски замученных жертв. – Все как один, просто ничтожества!
Садист закрыл глаза и откинулся на спинку стула, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Пришло время возвращаться к очередному пленнику, но маньяку необходимо быть при этом жестоким и непоколебимым, жертва ни в коем случае не должна почувствовать хоть малейшую слабину.
Сосчитав до шестидесяти, изверг открыл глаза, взял фотоаппарат, упаковку таблеток и оправился завершать свою дикую забаву.
Связанный не только потерял счет времени, он перестал отличать реальность от снящихся ему кошмаров. За время отсутствия своего мучителя Женя успел уснуть, но это состояние сна совершенно не было похоже на те, что он испытывал на воле. Ни тело, ни разум не отдыхали и не восстанавливали силы. Юноша впадал в какой-то полуреальный дурман, а из-за того, что его глаза все время были завязаны, грань между сном и действительностью становилась еще более размытой. То, что ему приснилось, что он нафантазировал себе, и что происходило на самом деле – становились все более неразличимыми. И одна только мысль четко следовала через всего реально нереальные кошмары: он – заслужившее все это ничтожество.
Женя уже не напрягался, слыша приближающиеся шаги своего мучителя, не вздрагивал от его криков и свиста плетки, нервы юноши и так были на пределе, каждую минуту. Единственное, что могло изменить их состояние – это окончательный разрыв, но быстро охватывающее его истощение сил от потери крови спасало несчастного от этого фатального взрыва его существа.
Вернувшись к своей жертве, маньяк бросил на юношу быстрый оценивающий взгляд. Тело было совершенно расслабленным, Женя едва заметно дышал, кровотечение из порезов замедлилось. Совершать завершающие насильственные манипуляции со столь безжизненным объектом садисту не хотелось, поэтому для последней пляски пленнику необходимо было прибавить огня.
Мужчина выдавил из блистера на стол четыре таблетки, затем, немного подумав, присоединил к ним еще две. Лекарство было раздавлено бутылкой прямо на столе, после чего всыпано в стакан с мутной водой. Для того, чтобы легко влить получившееся в пленника, изверг, как всегда, воспользовался пластмассовой воронкой, которую он вставил в рот юноши. Жертва сама была вынуждена открыть извергу доступ, сделав судорожный вдох, когда мучитель перекрыл доступ воздуха, зажав юноше нос. Немного подавившись, Женя закашлял. Насильно скормленное узнику лекарство начинало действовать не сразу, и это время вынужденного ожидания садист решил посвятить тоже довольно занимательному занятию.
- Ничтожество, ты мне должно быть крайне благодарно – я исполню твою мечту, я избавлю тебя от излишков твоего сала. Уверен, что даже такое тупое ничтожество, как ты, понимало, что все эти жировые отложения – превращают тебя в урода. Теперь радуйся. Я сделаю тебя таким, каким ты хотело бы себя видеть – относительно стройным, а от этого менее безобразным. Правда, у этой бесплатной липосакции будет стопроцентно летальный исход. Видишь, я с тобой гораздо честнее, чем обычные хирурги. Я даю стопроцентную гарантию, и жир больше никогда не нарастет снова, просто потому, что ты сдохнешь. А теперь, - изверг включил свою фотокамеру, - сделаем серию кадров «до».
Засняв несколько общих планов распятой на кровати жертвы, маньяк перешел к фиксированию отдельных, но не менее живописных деталей. Мучитель делал снимки на максимальном приближении, чтобы крупным планом зафиксировать каждую пробитую и разорванную крючками рану, каждый живописный кровоподтек, а в местах надрезов садист даже специально надавил несколько раз на поврежденную кожу, чтобы извлечь свежую порцию крови и жировой ткани. От этих болезненных ощущений юноша издал громкий протяжный вой и несколько раз дернулся.
- Ожило, ничтожество, - довольно усмехнулся истязатель, откладывая фотоаппарат. – Тогда приступим! Буду тебя возвращать в первозданное состояние, то есть не загаженное твоим жиром, фекалиями и шлаками.
Заскочив на железное ложе пыток, садист уселся Жене на бедра и воткнул ему нож в живот ближе к правому боку где-то на уровне поясницы. Юноша согнулся, насколько это было возможно, почувствовав глубокое проникновение. Очередной болевой шок опять не дал ему сразу ощутить весь ужас совершаемого с ним. Погрузив нож в плоть почти на всю длину лезвия, маньяк рывками стал вспарывать Жене брюшину. На этот раз разум не стал блокировать боль, он был вынужден бросить все оставшиеся силы на спасение тела. Юноша отчаянно забился под извергом.
От этих метаний жертвы порез получался неровным, даже рваным. Садист сжимал юношу ногами, старясь удержать его в как можно более статичном положении, и не прекращал тянуть разрез к противоположному боку.
Здесь больше не осталось места разумности или осознанности. Плоть была ослеплена шквалом боли, а влитый в жертву препарат не только стер все границы, но и открыл доступ к самым последним резервам организма и бросил их в бой. Женя вопил и рвался из пут особенно отчаянно и надрывно. Все тело горело и уже не подчинялось ему, совершая какие-то немыслимые извивающиеся движения в стремлении сбросить с себя изверга.
Эта вакханалия агонии заставила извращенное сознание дать сигнал к возбуждению. Садист прилагал немало усилий для того, чтобы удержаться верхом на юноше. И бурное, так похожее на страстное, движение под ним снова подстегнуло его вожделение, но для того чтобы усилить желание и тем самым обеспечить наступление долгожданной разрядки, маньяк не стал спешить с новым покорением глубин органом похоти. Завершив разрез, истязатель проник в недра своей жертвы рукой. Пальцы ощутили нечто теплое, склизкое и рыхлое. Юноша забился еще более безумно и неистово. Его крики наполнили и переполнили помещение, заставив то гудеть и откликаться. Садист сжал кисть, захватывая как можно больше студенистого наполнителя, и извлек руку. Раскрывшаяся ладонь одарила его видом комка желтоватой субстанции, покрытого кровавыми разводами.
- Сало долой! – воодушевленно воскликнул мужчина и, воткнув нож в стоящий рядом стол, погрузил в разрез уже обе руки, стараясь зачерпнуть там как можно больше.
Юноша захлебывался собственными криками, а когда дыхание совсем перехватывало, то и хрипами, отчаянные рывки всем телом сменились крупным подрагиванием. Последние силы иссякли. От обильной кровопотери разум заволокло темной пеленой.
Не замечая этого, маньяк тщательно исполнял свою задумку, руками опустошая брюшную кладовую своей жертвы. Извлеченный жир соскальзывал с тела юноши, пачкал решетку кровати, задерживаясь на ней несколько мгновений и, в конце концов, шлепался вниз на грязный пол. Руки садиста по локоть были в крови и желтоватом студне. От столь варварской, но эффективной процедуры избавления от излишков Женя стройнел на глазах, но своего так желанного преображения он, разумеется, не видел. Юноша уже просто хрипел и слабо выгибался под нажимом дерзко врывающихся в него конечностей.
Вытащив и выдавив основную массу жира, скопившегося под кожей, изверг ножом рассек слой открывшихся мышц и добрался до самых глубинных залежей. Эту притаившуюся подушку тоже постигло самое безжалостное извлечение. На этот новый этап издевательств пленник уже почти не прореагировал. Жизнь быстро покидала истерзанное тело. И только тут садист заметил, что, увлекшись совершенствованием доставшегося узника, пропустил момент, когда погибающий еще мог подарить ему возможность взлета.
- Нет! Ничтожество! Оживай! Рано! Рано подыхать! – спохватился мужчина и попытался заставить юношу активнее ответить на свой призыв несколькими ударами ножа в живот и левое бедро.
Но было уже слишком поздно. Все, чего добился маньяк, – это более отчетливый хрип и вздрагивание.
- Ничтожество, - прорычал изверг, понимая, что и на этот раз ему не удовлетворить своего стремления. – Мерзкое жирное ничтожество!
Мужчина с сожалением посмотрел на свои руки. Они были так восхитительно испачканы столь бесчеловечным образом! Впервые в его власти оказался объект, вызвавший такое жгучее плотоядное желание! И теперь все это должно пропасть зря? Маньяк предпринял попытку возродить страсть в своем расслабленно органе, вынув его из одежды и применив активные ласки перепачканными и от этого приятно скользкими руками. Вид изрезанного и едва живого юноши и сладостные потирания дорожки дали стволу быстро налиться кровью, но дальше этого дело не пошло, возбуждение, как и удовольствие, не нарастало, оставаясь на одном уровне. Поняв, что все опять бесполезно, изверг рассвирепел и тут же выместил всю свою злость на беззащитном юноше.
- Жирный! И ничтожный! Ничтожный! Не пацан и не баба! Просто ничтожество! Жирное, сисястое ничтожество!
Излишние подкожные отложения действительно создали у Жени некоторое подобие девичьей груди. Именно эту часть тела садист и выбрал для завершающего акта.
- Ненавижу! Ненавижу их! Ненавижу! – воскликнул мужчина.
И свое отношение он тут же выразил в недвусмысленных действиях: ухватившись двумя пальцами за левый сосок юноши, он потянул его вверх, растягивая кожу, и, подняв на всю возможную высоту, стал перерезать потянувшуюся за его рукой плоть. На несколько мгновений адская боль вернула жертве возможность сопротивляться, но выразилось это только в приятных для уха истязателя звуках и судорожных рывках конечностей. Полностью отрезав сосок и часть кожи. Садист отбросил его в сторону, проник рукой в образовавшуюся овальную рану и извлек оттуда часть жира, создающего видимость женских форм.
- Жил ничтожеством, ничтожеством и сдохнешь, - озвучил свой безапелляционный приговор мучитель.
Истязатель переместился несчастному на грудь и обхватил его голову коленями. Свободной рукой мужчина зажал юноше рот, и когда тот, лишившись возможности дышать, инстинктивно открыл рот, шлепнул туда желтоватую субстанцию. Женя сделал судорожный вздох, в результате чего часть жировой массы проникла в его дыхательные пути. Стараясь избавиться от этого смертельно опасного проникновения, юноша закашлял, отчаянно задергал руками и ногами, согнулся несколько раз, усиливая выдох, который должен был вытолкнуть попавшее обратно. Радуясь этому последнему оживлению умирающего, изверг проделал извлечение и засовывание еще два раза, а когда запасов левой груди жертвы не хватило, маньяк разрезал правую.
- Жри, ничтожество! Жри! Давись собственным салом, свинтус! Ты больше ни на что и не годен! Откормленное, тупое ничтожество!
Липкая, студенистая субстанция заполнила Жене весь рот и неминуемо была втянута в горло судорожными попытками пленника сделать вдох. Тело вело быстро ослабевающую борьбу, уже не подчиняясь разуму. Мозг, испытывая острую нехватку кислорода, впал в забвение, отключая сознание. Перед мысленным взором расстающегося с жизнью пленника промелькнули картины его короткой и безрадостной жизни. На пол-мгновения дольше, чем остальные, задержался образ Руслана… но потом тьма истерии поглотила и его. Плоть кричала о том, что она задыхается, она отчаянно билась в своих путах, но не могла спастись. Через несколько мгновений жир полностью забил дыхательное отверстие, перекрыв доступ воздуха. И даже когда маньяк убрал руку с носа пленника, спасенья уже не было. Наступила асфиксия.
Слабые искорки жизни еще несколько минут теплились в измученном теле, но мышцы быстро расслаблялись, уступая неумолимо надвигающейся смерти.
Когда юноша совсем затих, маньяк выждал еще некоторое время, а потом проверил его пульс и биение сердца в груди. Признаков жизни садисту уловить не удалось.
- Ужрался до смерти, - с насмешкой констатировал маньяк. – Значит. Время фотографий «после».
Вся впечатляющая посмертная картина была подвергнута такому же тщательному фотодокументированию, как и предыдущая. Особое внимание изверг уделил фиксации вида явно обвисшей после удаления жира кожи юноши и места отсечения плоти с соском. Вопреки обычной схеме, мужчина даже заснял пол под кроватью, на которой скончалась его жертва, потому что в этот раз там красовались не только кровавые лужи и скудные продукты короткой жизнедеятельности его пленника, но и восхитительные кучки студенистого жира. Переменив бесчисленное количество ракурсов и композиций, маньяк немного успокоился, опять почувствовав свою власть над ситуацией, дрожь в руках унялась, а юноша перестал вызывать злость, превратившись лишь в объект извращенного любования.
Насладившись делом рук своих хотя бы визуально, изверг ушел в соседнее помещение, чтобы просмотреть на компьютере отснятый материал. Маньяк предавался этому занятию гораздо дольше, чем самой съемке, хотя бы так восполняя недостаток эмоций из-за невозможности получить разрядку от непосредственного взаимодействия с жертвой.
Из получившейся подборки садист выбрал самый лучший кадр и по своему обыкновению собрался подписать его ласковой формой имени запечатленной на нем жертвы, мужчина даже проставил первую букву «Ж», но, задумавшись на несколько секунд, снабдил фотографию надписью «Жирный». Именно под таким обидным эпитетом, преследовавшим Женю всю его сознательную жизнь, он был размещен на стене среди остальных погибших от безжалостной руки маньяка.
***
Из полицейской сводки:
«Сегодня в 14:00 комбайнером Тришкиным А.А. вблизи с. Понизовка в реке был выловлен обнаженный, сильно изувеченный труп юноши. Личность убитого устанавливается…»
- Пошла ты, - привычно огрызнулся юноша.
- Я весь плов съела, - ехидно продолжала девушка. – Так что тебе, жиртрест, пожрать не удастся. Худеть наконец будешь.
- Заткнись уже, - разувшись, младший брат устало побрел в свою комнату, вторая смена в школе заканчивалась поздно, и он чувствовал себя совершенно обессилевшим.
- Я серьезно, - вышла в коридор его ненавистница. – Хавалки вообще никакой. Пока мать утром не появится, и не будет.
- Ну и подавись, обжора, - раздраженно бросил Женя и громко захлопнул дверь перед ее носом.
Из коридора еще некоторое время доносился неприятный визгливый голос его старшей сестрицы, но юноша даже не пытался понять, что она говорит. На самом деле девушке ничего не мешало войти и продолжить свои издевательства, комната у них была одна на двоих, но почему-то сегодня она этого не сделала.
Брат и сестра взаимно ненавидели друг друга. Казалось, что у них нет для этого повода, но… неприязнь имела место, и весьма острая. Отца они не знали, мать сменами пропадала на работе, потом приходила, отсыпалась и снова уходила. Так что дети были предоставлены сами себе и в основном дома находились именно вместе.
Женя страдал наличием лишнего веса. Он это знал, это ему красноречиво доказывало зеркало, но мало кто из знакомых воздерживался от того, чтобы кольнуть его напоминанием об этом. Особенно жестоко его дразнили в школе и во дворе, хотя и дома сестра не отставала от злоязычников. Юноша привык, почти смирился с тем, что он - жирный человеческий отброс.
Когда Женя вернулся с занятий домой, у него и мысли не было о еде, но стоило вредной сестрице об этом упомянуть, как голод вдруг требовательно заявил о себе. Даже в животе заурчало. Немного выждав, юноша осторожно выглянул в коридор. Судя по звукам, доносившимся из зала, его мучительница с кем-то весело разговаривала по телефону. Бесшумно передвигаясь, Женя пробрался в кухню и стал быстро осматривать шкафы и холодильник в поисках хоть чего-нибудь съестного. Вот только девушка оказалась права в своих предупреждениях: у них дома не было ничего, даже хлеба.
- Что, бегемотище, все же оголодал? – вдруг раздался голос сестры, заставивший роющегося в шкафу вздрогнуть. – Говорят же тебе, тупезень, нет ничего. Пора уже головой думать, а не жопой, хоть она у тебя и непомерно больше.
- Пошла ты, - опять буркнул брат, быстро покидая кухню, чтобы не дать девушке заметить, как он покраснел.
- А ты с себя кусок срежь, - зло бросила ему в след сестра. – От такого жирного не убудет, вот и пожрешь.
Женя снова вернулся в комнату, но мысли о пустом желудке слишком донимали его, не давая сосредоточится на чем-то ином. Обыскав все карманы, он набрал немного мелочи, которой бы хватило на покупку какой-нибудь булочки. Зажав в руке монеты, юноша поспешил в магазин.
- Иди, иди, жопа, прогуляйся. Может, полегчает. Может, кто накормит, - напутствовала его сестра.
Выйдя из подъезда, юноша еще был вынужден пройти через группу устроившихся на скамейках подростков.
- Куда поперся, жирный? Ты чо, урод, не отвечаешь? Опух?! – полетело с разных сторон. – Точно опух! – и к выкрикам примешался издевательский хохот. – То-то его так разнесло! Точно! Это от голода! Бедный! Иди, вон мусорка открыта, пожри! Порося, блядь, жирная! Дерьма мешок! Урод жопастый! Скотина! Гля, боится как! Даже глаз не поднял! А может он свой язык с голодухи сожрал?! Точняк! – и новый взрыв злого смеха почти оглушил несчастную жертву этих издевательств.
- Ну чего вы? – вдруг раздалось прямо перед Женей.
Он поднял голову, и во время, потому что, спеша уйти подальше от кричащей шайки, юноша едва не налетел на того, кто неожиданно появился на его дороге, а это был не кто-нибудь, а Руслан - главарь местных подростков. Даже простое столкновение с ним неминуемо грозило бы объекту насмешек серьезным избиением.
Женя остановился, как вкопанный, удивленно смотря на дворового лидера. Ему показалось, или тот что-то произнес в его защиту?
- Чего? – не понятно к кому обратился Руслан, с усмешкой глядя на юношу. – Не совсем же отсталые, слышали же, что надо поддерживать отечественного производителя. Вот он и есть – отечественный производитель… сала, - хохотнул главарь и тут же был поддержан своими приспешниками. – Щас мы его и поддержим, - поддержка со стороны Руслана выразилась в смачном пинке. – Пошел, урод! От тебя дерьмом несет! Падаль.
Тут же оживилась и остальная шайка, разразившись новой вольной издевательских эпитетов.
Женя бросился прочь со всех ног, чтобы больше не видеть, не слышать, не получать…! И самое главное, чтобы не показать, как ему на самом деле до слез стыдно и обидно от всего этого.
Несмотря на то, что после произошедшего во дворе есть уже не хотелось, юноша все же купил пирожок с капустой и укрылся на чердаке соседнего дома. Это было его тайное убежище, о котором не знал абсолютно никто. Он открывал замок проволочкой и прятался здесь в пыли и грязи от всего мира. В одном из темных углов у него даже была куча тряпья, заменяющая лежанку.
На этом тихом и темном чердаке его никто не беспокоил. Здесь Женя в полном одиночестве мог предаваться своим горьким мыслям, а порой и пустить слезу. Жизнь казалась ему отвратительным безрадостным кошмаром, а изучение своей оплывшей от жира фигуры и прыщавого лица в осколок зеркала только усугубляло это мнение.
- Я – ничтожество, - со слезами на глазах шептал юноша, опять предаваясь разглядыванию себя. – Я – жирный урод. Я - мешок дерьма. Жирная тупая задница. И ничего больше. Так мне и надо. Ненавижу. Ненавижу. Урод поганый. Лучше бы я сдох! Лучше б сдох! Падаль, как он сказал. Урод. Урод. Убить тебя мало. Ты у меня получишь. Ты у меня за все получишь, жирный урод, - и с этими словами Женя достал из недр своей лежанки обломок деревянной скалки.
Его он когда-то нашел здесь же, на чердаке, и долго просто пинал его из угла в угол, пока… Оказавшийся в его распоряжении остаток кухонного инструмента имел сантиметров двадцать пять в длину, внушительный диаметр в поперечнике и острый обломанный край с одной стороны.
Нервно дыша, юноша расстегнул и приспустил свои джинсы и белье, лег на бок и, согнув ноги в коленях, резко ввел скалку изломанным концом себе в анал. Тело дернулось от боли. Мышцы промежности сжались. Женя застонал, но не сделал ничего, чтобы облегчить свои страдания, напротив, он быстро заработал рукой, вгоняя в ректум деревянный инструмент. Это была его месть жирному телу, которое никак не хотело становиться нормальным. А ведь он так старался! Голодал едва ли не по неделе! Потом срывался, наедался, когда было чем, и снова голодал. Истязал себя упражнениями, бичевал обзывательствами, но ничего не помогало. Его масса меньше не становилась, а окружающие только и делали, что насмехались над ним за это.
- Я – урод! Я – урод! Я – урод! Так мне и надо! Так мне и надо! И тебе, жирная жопа! – приговаривал юноша, все глубже внедряя в себя обломок.
Экзекуция была очень болезненной и унизительной, нежные стеночки заднего прохода не выдерживали, надрывались, и тогда анус начинал сочиться кровью, но мученика это не останавливало, он был уверен, что заслужил все это – и боль, и презрение окружающих, и ненависть к себе же. Женя не сдерживал стоны, сливающиеся порой в хриплый вой. Собственная рука беспощадно терзала тело инструментом пытки.
- Он сказал, что я – урод! Что я падаль! Что от меня дерьмом несет! Так мне и надо! Так мне и надо, падаль!
Но стоило юноше вспомнить о Руслане, как его тело начинало реагировать на происходящее как-то по-другому. А ведь сегодня главарь его обидчиков был так близко к нему… они стояли почти вплотную… и он потрогал его… пусть и ногой, но прикоснулся… прикоснулся к этому отвратительному жирному телу! Мешку с костями, жиром и экскрементами! В котором нет ничего хорошего! И, несмотря на столь негативный окрас этих воспоминаний, плоть отозвалась все более нарастающим напряжением. Рука, вгоняющая скалку, заработала еще отчаянней.
Женя всегда восхищался Русланом. Он казался юноше таким сильным, смелым, мужественным, даже… красивым. Накачанные руки… подтянутый торс… Главарь шайки, несомненно, был его врагом, но почему-то юноша мечтал к нему прижаться… потрогать его бицепсы… пресс… а стоило бы Руслану попросить, Женя бы сделал для него все, что угодно… абсолютно все, но Жирный был для дворового лидера только падалью.
- Мучайся, падаль, - шептал юноша, совершая поступательные движения в себя скалкой. – Мучайся! Так тебе, урод, и надо! Так и надо!
Но боль быстро уходила на второй план, давая место совсем иному… приятному… что-то там внутри этого проводника экскрементов даже жаждало наполнения и трения. И совсем уж неуместно орган сладострастия полностью налился напряжением и потребовал ласк и ублажения. Женя не позволял себе к нему прикасаться! Ведь это наказание! Это месть! Это пытка! Здесь нет места удовольствию! Но почему-то оно возникало само собой, прорывалось сквозь боль, мучающую ректум. Все отчетливее вспоминался Руслан, а потом даже представлялся, как он… это он… это делал он… Стоны боли сменились на совсем иные. Таз задвигался сам собой, вторя ударам скалки.
- Я – урод. Я – урод. Так мне. Так. Так меня. Так, - сбивчиво шептал юноша, - Руслан… Руслан… Руслан…
И губы стали теребить его же кисть, язык терся, проскальзывая между пальцами, имитируя глубоко проникающий поцелуй, а в голове уже блаженно звучало:
- Руслан… Руслан… Руслан…
Закономерным завершением этого действа послужило извержение. Сперма излилась на грязное тряпье. Женя не изменил себе! Он до конца пытал себя, и было больно, но все равно… как-то само собой истязание опять превратилось в наслаждение…
Юноша вынул из своего ректума деревянный обломок и снова спрятал его в тряпье лежанки. До следующего раза.
И теперь, вопреки всем неприятностям этого дня и общей безрадостности его жизни, Жене почему-то было удивительно хорошо и спокойно… Он расслабился, удобнее устроился на ворохе непонятно чего и даже уснул.
***
Пробудился юноша неожиданно резко.
На чердаке стало совсем темно. Через щели заколоченного окна с улицы уже не пробивался свет, а значит, там наступила ночь. Он слишком долго здесь проспал, хотя искать его все равно не будут. Поедая на ходу пирожок, Женя направился домой. Ему нужно было всего лишь преодолеть уже опустевший двор, и он окажется у своего подъезда. От мусорного закутка промелькнула какая-то тень. Юноша отметил это только краем глаза. Пройти под балконами оставалось совсем немного, но он не успел, удар чем-то тяжелым по голове его остановил.
***
Сознание возвращалось к юноше очень медленно, даже нехотя. Обратно в реальность Женю втянула ноющая боль в затылке. Как только он понял, что это, то, слегка застонав, попытался обследовать болевшую зону рукой, но это ему не удалось. Правая рука не смогла подняться. Еще плохо что-то понимая, Женя предпринял попытку коснуться своего затылка левой, но и этого он не смог сделать. Глаза постарались выяснить, что происходит с руками, но безуспешно – что-то не позволяло им открыться. И тут страх начал быстро овладевать приходящим в себя. Руки, ноги, все тело пришло в движение, чтобы всеми доступными средствами получить ответ на сейчас первостепенный вопрос: «Что со мной?!»
К своему ужасу Женя убедился, что его руки и ноги разведены и к чему-то привязаны, кроме того, лежит он на животе, на чем-то неприятно упирающимся в… обнаженную кожу… Сначала юноша не поверил сам себе. Он попытался сосредоточиться на собственных ощущениях и для большей ясности даже поерзал из стороны в сторону… Сомнений не было: он был абсолютно голым… и его ноги широко разведены… что же с ним собираются делать? И в ответ на свой же вопрос Женя сразу подумал о самом худшем. Но кто? Дворовая шайка? Больше и некому… они всегда его ненавидели, всегда смеялись и издевались, как только он попадался им на пути. А их главарь – Руслан… Неужели Руслан решил его…? Неужели он будет его…? Вот так, по-настоящему, а не в жарких Женькиных фантазиях?
Юноша замотал головой, отгоняя эту сладостную мысль и пытаясь трением о собственные плечи снять с лица то, чем ему завязали глаза. Лидер подростков на такое бы не пошел. Даже в самых жестоких издевательствах над Жирным он не опустился бы до того, чтобы прикоснуться с этому безобразному телу. Тогда оставались только его сподручные. Значит, они решили поиздеваться над несчастным толстяком еще больше, чем обычно. Что же они задумали? Что они будут с ним делать? А потом, наверное, снимут это и покажут всей школе, всему двору… Все увидят его голое мерзкое тело и как над ним будут издеваться! После того лучше вообще не жить! Лучше сразу тут сдохнуть!
Из-за всех этих размышлений отчаянье и страх полностью овладели Женей, и он еще сильнее стал дергать руками и ногами в бесполезных попытках освободиться. От судорожных движений грузного тела железная сетка кровати, на которой лежал пленник, жалостливо заскрипела, раскачиваясь и сильно прогибаясь.
- Отпустите меня, - заскулил юноша, быстро выдохшись от непривычно активных упражнений, совершаемых всем телом.
- Что за преждевременные стенания? – вдруг раздался мужской голос. – Я ведь даже еще не представился.
Жертва замерла, и только сердце беспокойно билось в груди. Отозвавшийся на его мольбы явно не был сверстником юноши, и, значит, пленник находится не в руках дворовых хулиганов, все гораздо серьезнее…
- Кто вы? – почти шепотом спросил перепуганный юноша.
- Правильный вопрос, – одобрительно заметил мужчина. – Я – маньяк.
- Вы… - Женя поежился, словно ожидая удара, - серьезно?
- Еще бы. А иначе, зачем бы я тебя оглушал, тащил сюда, раздевал, привязывал? Чтобы сделать все, как полагается: сначала поиздеваться, а затем убить.
От такого откровенного признания юноша похолодел, но все же нашел в себе силы, чтобы пробормотать:
- Просто… о себе так обычно не говорят…
- А ты много маньяков знаешь, ничтожество? – в голосе мужчины зазвучала злость. – И нечего меня со всякими отбросами сравнивать, которым ума и смелости не хватает на то, чтобы признать, кто они есть на самом деле. Я же тебе прямо говорю, что я – маньяк, а для тебя я навечно – Повелитель. Ты же теперь – ничтожество. Все ясно?
Женя вцепился в веревки, удерживающие его руки, и тяжело задышал, начиная ясно понимать, что из лап этого изверга ему не вырваться.
- Надо же, жирное ничтожество, а не только задом думает, - усмехнулся садист. – Это даже хорошо. Всякие там вопли: «Пощадите! Не надо! Отпустите!» Мне порядком надоели. Будешь орать подобную бесполезную ерунду – я тебе просто язык вырву. Это тоже ясно?
Жертва не ответила, потому что ничего, кроме вышеперечисленного жестоким повелителем, на ум не приходило, а злить мучителя не хотелось. Вот только слова страха и отчаянной мольбы все же рвались наружу. Для того чтобы не дать им прозвучать, юноша прикусил нижнюю губу, и тогда горький поток излился лишь задушенным мычанием и слезами.
- Ты почему молчишь, ничтожество? – недовольно бросил маньяк. – Когда я задаю вопрос, ты должно отвечать. – И силу словесного воздействия мучитель дополнил воздействием телесным.
Короткий свист в воздухе, а затем стек ударом обрушился на обнаженную спину юноши. Женя вздрогнул всем телом и глухо застонал. Садист, озадаченный столь сдержанной реакцией на наказание, несколько раз взмахнул секущим орудием в воздухе, а потом даже подставил под удар свою руку, чтобы оценить его воздействие. Боль обожгла предплечье с обычной для этого силой.
- У тебя такие залежи сала на теле, что ты слабо чувствуешь, когда тебя бьют, жирный порось. Придется приложить силы, чтобы ты меня лучше понял, свинтус.
Истязатель ударил юношу еще раз, старясь попасть по красной отметине, оставшейся от первой встречи стека с кожей. Женя застонал немного громче и даже позволил себе боязливо выдохнуть:
- Прошу вас…
- Повелителю плевать на все твои просьбы, ничтожество, - уже раздраженно бросил маньяк. – Еще одно тупое ничтожество, а я-то порадовался… Плевать!
И теперь стек обрушился на истязаемого не пробными одиночными ударами, а настоящим огненным шквалом. Нанося каждую болезненную отметину, садист приговаривал: «Плевать!», таким жестоким образом заставляя жертву запомнить и поверить в беспощадность намерений. Юноша стонал и извивался всем своим грузным телом, безотчетно стараясь уйти от секущего его орудия, но стек неминуемо настигал беззащитного и впивался в плоть раз за разом. Колыхания, казалось, студенистого тела весьма позабавили маньяка, он специально перешел на удары по бокам истязаемого, чтобы заставить его активнее двигаться из стороны в сторону.
Живая масса содрогалась волнами. Кожа в местах соприкосновения с орудием пытки быстро краснела, и уже через несколько минут спина, ягодицы и бедра Жени сплошь были покрыты алым болевым узором. Сдавленные стоны сменились криками, а затем и воплями жертвы:
- Хватит! Хватит! Больно!
- Заткнись! – прохрипел маньяк. – Тупое ничтожество! Язык вырву!
Женя заскулил, пытаясь подавить свои крики и смирить чувства.
Натешившись, изверг обошел железную кровать, на которой была почти распята его добыча, и остановился у ног юноши.
- Какая жирная жопа, - восхищенно вырвалось у садиста. – Такую грех не отыметь. – И он слегка похлопал по пухлым ягодицам стеком.
Слова протеста и мольбы попытались вырваться из искусанных губ, но Жене удалось сдержаться, излившись лишь чем-то нечленораздельным.
- Ты осмелилось что-то сказать, ничтожество? – недовольно поинтересовался маньяк.
Юноша отрицательно замотал головой.
- Это хорошо, - одобрительно кивнул садист и опять принялся похлопывать по соблазнительно выпирающим половинкам. – Тебя как зовут, ничтожество?
- Ничтожество, - обреченно простонал Женя.
Маньяк, совершенно не ожидавший такого ответа, даже замер и опять заговорил только через несколько секунд:
- А ты действительно не такое уж тупое ничтожество. Так, может, я тебя тогда и наказывать сильно не буду, - и теперь по студенистым ягодицам проплыла ладонь, - а может и наоборот… - по филейной части снова прошелся стек, но на этот раз он поднялся к ягодичной развилке, а потом медленно с нажимом двинулся вниз, очутившись в разделяющей половинки черте.
Женя часто судорожно задышал, понимая, куда нацелился садист, и несильно заерзал по железной сетке. Тело непроизвольно напряглось. Но орудие истязания остановилось у самого входа, упершись в стянутый сфинктер.
- Пока еще рано, - сказал сам себе садист. – Ее еще нужно как следует украсить. Так как тебя звали до того, как ты стало ничтожеством?
- Женя, - юноша облегченно выдохнул, почувствовав, что стек покинул зону его ректума.
- Жирный Женя. Забавно! – усмехнулся изверг. – Такое двойное «Же-Же». Жопа, одним словом. Двойная.
И маньяк от души хлестанул юношу стеком еще раз по так привлекающему его месту, а потом ушел.
Лишенный возможности что-либо видеть, узник был вынужден ориентироваться только на слух. Звук удаляющихся шагов, а затем воцарившаяся полная тишина дали юноше понять, что он остался один. Его первым же порывом было снова попробовать путы на прочность. Подергивания конечностями он чередовал с попытками ощупать узлы на руках, но коротким пальцам не удалось никуда дотянуться. Каждая бесполезная попытка освободиться, каждый безрезультатный рывок отбирали у жертвы последние крупицы безумной надежды на благополучный исход.
Осознание того, что самостоятельно ему не высвободиться, придавило словно рухнувшая огромная глыба. От приступа отчаянья даже перехватило дыхание. Надежды на то, что кто-то придет ему на помощь, было еще меньше, чем на собственные силы. Кто станет спасать такое жирное ничтожество? Мать и сестра только порадуются, что избавятся от такого мерзкого урода, как он. А больше он никому и не нужен. Друзей у него нет… одни враги… И если он перестанет появляться во дворе, Руслан о нем просто забудет.
Итак, надежды на спасение не было, помощи ждать неоткуда. И тут же пришла весьма болезненная, но все расставившая по своим местам, мысль: «Так ему, ничтожеству, и надо. Большего он и не заслужил».
К тому моменту, как маньяк вернулся, Женя уже практически смирился со своей участью и с тем, что любое сопротивление бесполезно. Оставалось только терпеть.
Судя по прогнувшейся сетке, мужчина залез на кровать и расположился между разведенных ног своего пленника. Юноша поднял голову и оглянулся, хотя, разумеется, ничего не увидел. Невозможность глазами оценить то, что уготовил ему изверг, вселяла в Женю еще больший страх, потому что тогда его разум сам начинал перебирать возможные варианты, причем наихудшие. Жертва обеспокоенно задергалась.
Для начала садист приготовил узнику одно из своих самых безобидных развлечений. Мужчина достал из кармана большой кусок пенопласта, покрытый самодельными разноцветными кисточками. Маньяк не мог отказать себе в удовольствии украсить предполагаемый объект глубинного покорения излюбленным образом. Садист всегда так аккуратно скручивал эти маленькие кисточки из разноцветного мулине, с такой кропотливой тщательностью привязывал их к крупным рыболовным крючкам, что они казались ему настоящим произведением искусства, а уж от жертвы, украшенной этими милыми вещицами, просто невозможно было отвести глаз! Ее праздничный вид так притягивал! Так возбуждал!
И вот уже сейчас дыхание изверга начало подрагивать, а плоть наливаться сладостным напряжением, но он не спешил, необходимо было все довести до конца, чтобы не спугнуть… чтобы, наконец, воспарить…
Крючок за крючком садист извлекал из куска пенопласта, крючок за крючком впивался в беззащитного юношу. Маньяк начал создавать свой шедевр с левой ягодицы пленника. Острые рыболовецкие приспособления внедрялись в кожу истязаемого, для удобства оттягиваемую садистом, примерно на расстоянии двух сантиметров друг от друга. Разноцветная последовательность сначала описывала кривую, плавно снисходящую по холмообразной выпуклости, а затем повела прямую линию примерно посередине бедра юноши.
Женя вздрагивал, вскрикивал и выгибался от каждого вонзающегося в его тело крючка.
- Терпи, ничтожество, красивым трупом будешь, - заявил на это мужчина, придавливая своими ногами бедра пленника, чтобы лишить его возможности вырываться.
И Женя действительно терпел, опасаясь еще ухудшить свое положение. Кисточки разноцветной бахромой покрыли его левую ногу, после чего изверг перешел к украшению правой части притягательного объекта. Но терпение истязаемого быстро подходило к концу, каждый прокол казался болезненнее, чем все предыдущие, а поэтому тело реагировало на причиняемую боль все острее. Теряя осторожность, юноша вскрикивал все громче, пытаясь вырваться, отодвинуться, избавиться от неприятнейшего внедрения в кожу. Ему казалось, что маньяк колет его длинной иглой бессистемно и хаотично, просто ради того, чтобы причинить боль, и от видимости бессмысленности это истязание представлялось бесконечным.
Юноше уже хотелось умереть. Он всегда чувствовал себя бесполезным и беспомощным, а теперь это ему еще и так беспощадно и жестоко доказывали. К болезненным крикам примешались всхлипы. Узнику до слез было себя жалко, жалко своей никчемной жизни, своего безобразного тела, своей непонятой души, и особенно хотелось выть от осознания того, что во всем мире он единственный, кто может себя искренне пожалеть. От этой жгучей внутренней боли притуплялись даже внешние ощущения. Слезы пропитали черную повязку, закрывающую глаза, и заструились по щекам истязаемого.
Дойдя до правого колена истязаемого, мужчина остановился и внимательно осмотрел получившееся. Кисточки радовали глаз своей радужностью, но если бы жертва стояла хотя бы на коленях, а не лежала, разноцветные подвески смотрелись бы еще эффектнее. Пожалев, что не подумал об этом раньше, садист все же решил оставить пленника в том положении, в котором он и был, и завершить свой шедевр. Из второго кармана мужчина извлек красную кисточку, втрое превосходящую размером остальные нитчатые подвески. Он привязал ее к самому большому крючку, вставленному в кусок пенопласта, и уже законченное украшение всадил Жене между ягодицами с таким расчетом, чтобы кисточка прикрывала его анал.
От невероятной резкой боли юноша надрывно закричал не своим голосом и сильно дернулся в сторону. Рука изверга от этого соскользнула немного в бок, и острие рыболовной снасти надорвало кожу. Кровь заструилась по ложбинке вниз.
- Лежи смирно, ничтожество! – гаркнул маньяк, нанося Жене удар стеком по спине. – Не порть мне картину, иначе я тебя просто порежу, жирная свинья!
Юноша уткнулся лбом в сетку кровати, бормоча что-то неразборчивое.
Последнее подвешенное украшение очень забавляло самого садиста. Он несколько раз поднял кисточку, давая ей затем выскользнуть из пальцев и, вернувшись на место в ложбинку между двух половинок, закрыть собой притягательный вход. Эта имитация легкой недоступности и скрытости от глаз раззадорила изверга, вызывая у него игривое настроение. Все сильнее возбуждаясь, мужчина страстно провел руками по израненным крючками бедрам жертвы, растягивая ранки и заставляя их кровоточить. Женя тоненько заскулил от боли, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не сорваться на громкие стоны.
Налившее орган истязателя напряжение уже требовало переходить к непосредственному взаимодействию, но садисту еще как будто чего-то не хватало… его творение казалось ему незавершенным. Немного поразмыслив, мужчина снял с куска пенопласта еще одну маленькую кисточку, сильнее раздвинул складки промежности юноши ниже ректума и резко погрузил крючок где-то между мошонкой и анусом.
От ворвавшейся в его тело безумной боли, Женя выгнулся и завопил так, что его голос сорвался на верхних нотах и ушел в надрывный хрип. Маньяк самодовольно усмехнулся и несколько раз стегнул юношу поперек ягодиц, заставляя их снова краснеть и сжиматься.
- Вот теперь, ничтожество, ты сойдешь для того, чтобы порадовать своего Повелителя.
Вид распластавшейся перед ним филейной части внушительных размеров так сильно разжигал вожделение маньяка, что тот даже решил обойтись без применения своего садистского инструмента, которым часто истязал задний проход жертвы, чтобы достигнуть необходимой степени возбуждения. Расстегнув свои брюки, он стянул их вниз вместе с бельем, обработал жаждущий погружения орган слюной, но подумав несколько мгновений, с силой дернул самую большую кисточку, чтобы вызвать новый поток кровотечения из рваной раны. Юноша закричал, чем еще сильнее вдохновил своего мучителя. Обильно выступившая алая влага послужила дополнительной смазкой. Мужчина с особым удовольствием покрыл ею свой детородный орган, а затем, разместившись на своей жертве, ворвался внутрь нее, направляя свое орудие покорения рукой.
Женя застонал, изо всех сил вцепился руками в веревки и уткнулся лбом в колючую сетку, так что проволока оставила на его коже четкий след своего узора. А вот обычных в таких случаях криков: «Не надо! Только не это! Мне больно! Прекратите!» не было, это удивило маньяка, но не сразу. Первую минуту он наслаждался. От его резких поступательных движений принимающее тело ходило ходуном. Излишки жира делали юношу в глазах маньяка чем-то вроде надувной куклы, на которой мягко лежать, но при этом легко и соскользнуть, не удержавшись. Каждый проникающий удар порождал в оплывшем теле подобие волны, уходящей от горячего эпицентра.
- Жопа. Жирная жопа, - довольно приговаривал изверг во время каждой фрикции.
Сопряжение распаляло его страсть, даря приятные ощущений и обещая довести все до конца. Вгоняя себя ударами бедер, маньяк пытался проникать как можно глубже, чтобы зовущее к вершине трение охватывала всю чувствительную поверхность. Все было прекрасно, пока в какой-то момент садист не ощутил, что возбуждение перестало нарастать. Получаемое от взаимодействия с жертвой удовольствие начало ослабевать. Пытаясь снова подстегнуть свою чувственность, мужчина задвигался еще резче, но обхват стеночками кишечника уже не был таким плотным, как в самом начале, да и жертва не кричала и не извивалась, мучаясь от боли и осознания собственного позора.
- Жирное ничтожество, - заскрежетал зубами маньяк. – Ты что, такой жирный свинтус, что ничего не чувствуешь? Или ты сознание потеряло? – садист вцепился юноше в волосы и потянул его голову на себя, чтобы заглянуть своему пленнику в лицо.
Женя застонал, поддаваясь требовательной руке изверга. Его искусанные в кровь губы дрожали, а щеки были мокрыми от слез – это доказало, что юноша был в сознании.
- Ты чего молчишь, ничтожество? – зло прорычал маньяк. – Не больно? – и он еще жестче задвигался в истерзанном проходе. – Может, тебе вообще приятно?
- Нет… - еле выдавил из себя Женя.
- Так тебе просто мало, разъебанное ты ничтожество! Мало!
Вцепившись в жесткие края ложа, мужчина стал совершать поступательные движения тазом со всей возможной скоростью, стараясь сделать внутреннее трение максимально сильным, в надежде все же вызвать у своего пленника сладостные стоны боли.
В своем последнем предположении истязатель оказался частично прав. Половой акт, пусть и совершаемый так грубо, не шел ни в какое сравнение с теми пытками, которые Женя сам устраивал себе обломком скалки. К тому же довольно частые упражнения растянули мышцы сфинктера, а рубцы от ран снизили чувствительность. Однако самой главной причиной молчания юноши было самоуничижение, до которого он дошел под тяжестью осознания безысходности.
«Ничтожество! Ничтожество! Жирное ничтожество!» - мысленно твердил про себя Женя в такт приникающим в него ударам напряженной плоти маньяка. – «Так мне и надо! Так тебе и надо, жирный! И мало еще! Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох! Жирное ничтожество! Заслужил! Заслужил, урод! Отброс! Ничтожество!»
Теперь жертва принимала все происходящее, как заслуженное наказание за сам факт своего бесполезного примитивного существования. И только об одном Женя позволил себе сожалеть в эти тяжелые минуты, что его истязателем стал не Руслан.
Так и не добившись от юноши столь необходимых для возбуждения мученических стонов, изверг рассвирепел. Напряжение быстро покидало его плоть, возвращая ей ненавистную мягкость. Мужчина, не желая смириться с очередным поражением, попытался вернуть себе затухшее вожделение. Опершись одной рукой о кровать, второй садист принялся дергать украшавшие правую ногу и ягодицу жертвы кисточки. На это Женя отреагировал достаточно громко: вскриками от неожиданности и стонами из-за глубоко проникающей боли. Снова проступившая из ран кровь сделала кожу скользкой. Маньяк вернулся к резким фрикциям, стараясь сильнее ударить юношу тазом и бедрами по вонзившимся в грузное тело крючкам, чтобы сделать неприятные ощущения истязаемого еще острее. Юноша отвечал мычанием и глухим постаныванием.
Это дало положительные результаты, но ненадолго. Несмотря на усилившиеся поступательные движения, внутреннего трения уже было недостаточно, чтобы снова разжечь страсть изверга. Промучившись еще несколько минут, пока ослабевший орган сам не выскользнул из жаркого пристанища, мужчина разразился ругательствами и соскочил с ложа пыток.
- Ничтожество! Жалкое ничтожество! – хрипел садист, судорожно одеваясь и застегиваясь. – У тебя такая здоровая жопа, что ты не можешь удовлетворить своего Повелителя! Зачем ты мне тогда сдался?! Никчемное ничтожество!
Но слов было мало, чтобы выплеснуть все бушующее в истязателе негодование. Маньяк схватил стоявшую на столе бутылку и нанес ею жертве удар по голове. Женя потерял сознание.
***
Реальность теребила сознание, требуя вернуться.
Любой кошмар в таком положении был лучше подобной действительности. У юноши даже мелькнула надежда, что все случившееся в последнее время – только ужасный сон, а теперь он проснулся, и на самом деле ничего нет! Вот только гудящая от боли голова ответила, что есть, а безуспешная попытка открыть глаза это подтвердила. Чтобы окончательно убедиться в жестокой реальности, Женя дернул руками и ногами, конечности по-прежнему были разведены в стороны и привязаны. И тут пленник отметил одно произошедшее изменение – теперь он лежал не на животе, а на спине. Металлическая сетка и еще что-то острое впивались в его бедра и ягодицы. Эти неприятные ощущения заставили жертву двигаться из стороны в сторону в поисках возможности если не избавиться от боли совсем, то хотя бы облегчить ее.
Проявление активности со стороны узника дало маньяку понять, что тот очнулся. Мужчина подошел к кровати. Услышав звук приближающихся шагов, Женя замер, а его сердце напротив бешено заколотилось от нарастающего волнения.
В полной тишине в воздухе что-то просвистело, а потом обрушилось на беззащитное тело. Сначала удар просто обжег, но в следующее мгновение орудие пытки безжалостной рукой садиста было протянуто вниз; нечто впилось в кожу на груди привязанного и, по всей видимости, разорвало ее. Юноша огласил помещение диким воплем и непроизвольно дернулся в сторону, заставляя сетку кровати отвратительно скрипеть.
- Какой крик, - довольно усмехнулся изверг. – Это звучит даже лучше, чем: «Доброе утро, Повелитель!», но произнести все же стоит.
Женя ответил на это хриплым стоном.
- Давай, ничтожество! Приветствуй меня! – потребовал мучитель и стегнул жертву еще раз, оставив на груди юноши новые отметины.
И снова садиста порадовал мелодичный крик, прекрасный в своей надрывности.
- Я буду бить тебя, пока ты это не скажешь, ничтожество, - предупредил маньяк и нанес пленнику новый жестокий удар.
Кое-как подавив рвущиеся из него стенания, Женя прошипел:
- Доброе утро… Повелитель…
- А ты не такое уж тупое ничтожество, каким кажешься, - заявил истязатель. – Порадуй своего Повелителя еще раз, - и садистский инструмент снова порвал кожу жертвы в нескольких местах.
Тело выгнулось, подброшенное болью, из самой глубины вырвался хриплый вопль, глаза увлажнились слезами.
- Гордись, ничтожество, ты первый, к кому я применяю эту «кошку», но ты, тупое ничтожество, конечно, не знаешь, что это такое.
Маньяк несколько раз хлестанул орудием истязания по кровати. На этот раз связанного оно не коснулось, но Женя все равно сжимался от звука каждого удара и пытался отодвинуться, насколько это позволяли его путы.
- Ты – такой жирный свинтус, что просто стеком тебя было не пробить, так что я решил воспользоваться этой прелестью. Это чудо – семихвостая плетка с крючками на концах, именно они и оставляют на твоей коже рваные раны, как будто на тебя напала дикая кошка. Замечательный инструмент! - и садист снова дал Жене испробовать вкус раздирающей боли.
Юноша кричал и извивался от наносимых рукой маньяка ударов, и эта отчаянная пляска боли снова разожгла в изверге вожделение, но перед садистом встал вопрос: как его удовлетворить? Снова покорять так равнодушно отреагировавший на него ректум не хотелось. Можно было бы использовать рот, обезопасив для себя процесс покорения с помощью распорок, но на это у садиста тоже не было желания.
- Что ж, ничтожество, ты так забавно дергаешься, что Повелитель, пожалуй, осчастливит тебя еще раз. Только, - и маньяк позволил себе сатанинскую усмешку, - с особой жестокостью.
От этого заявления Женю накрыла очередная волна ужаса, он жалобно заскулил и стал подергивать конечностями, не имея возможности предпринять что-либо другое. Его измученное тело к этому моменту уже было так истощено издевательствами и переживаниями, что разум попытался защититься, уверяя себя, что предстоит пережить всего лишь еще один половой акт.
«Это все, чего заслуживает ничтожество, - мысленно убеждал себя пленник. – Все, чего заслуживает…» - И собственная уверенность в этом, как ни странно, его успокаивала.
Тем временем мужчина залез на кровать, поскрипывая сеткой, и уселся Жене на бедра.
- Жирное ничтожество, - произнес садист с особым чувством, проведя рукой по низу живота юноши. – Жирный свинтус, - и ладонь прошлась в обратную сторону.
Жертва непроизвольно напрягла пресс. Ласка истязателя явно не предвещала ему ничего хорошего. И ожидания юноши полностью оправдались. С вожделеющей улыбкой садист нанес пленнику удар ножом немного ниже пупка. Боль от глубокого внедрения лезвия была столь сильной, что разум не дал Жене это почувствовать, блокировав ощущения. Привязанный не понял, что произошло, казалось, что нечто горячее проникло ему в живот… Юноша дернулся и застонал.
- Ну, Жирный, какой же у тебя защитный слой сала, - недовольно оскалился маньяк, рассчитывавший на душераздирающий вопль пленника. – Тогда… расширим проход.
Лезвие, проникшие в тело связанного несколько раз повернулось вокруг своей оси. Эта вызвало у Жени более явственную реакцию. К громким стонам добавилось:
- Прошу вас… прекратите… хватит… я же и так… ничтожество… Зачем меня так? Зачем…?
- Заткнись, ничтожество! – зло воскликнул садист, внедряя нож еще глубже. – Я не разрешал тебе говорить!
Женя ответил измученным мычанием. Боль внизу живота разгоралась все сильнее, превращаясь в пожар истязающий и испепеляющий.
Маньяк, еще немного расширив рану, выдернул нож. И вот теперь мозг жертвы, уже не оберегаемый болевым шоком, смог получить весь шквал надрывных сигналов от места ранения. Ощущения от разрывов, оставленных плеткой, и ноющие проколы под крючками – все было заглушено и сметено новой ужасающей волной. На несколько мгновений юноша даже оглох от собственного вопля. Из места повреждения обильно потекла кровь. Садист довольно улыбнулся и проник в рану двумя пальцами.
- Жирочек, - протянул он. – Как похоже… тепло… скользко, - и внедренные пальцы сделали несколько поступательных движений.
Женя отозвался новым надрывным криком, что еще сильнее раззадорило маньяка. Мужчина увеличил темп движения, растягивая рану и делая в жировой прослойке более удобный проход, для погружения другого органа. Юноша в попытке избавиться от мучающего его вторжения извивался всем телом, что вынуждало садиста сильнее налегать на него, вдавливая в кровать.
Эти метания жертвы между его ног возбуждали изверга, давая его плоти быстро наливаться призывным напряжением. Пальцы задвигались еще быстрее, имитируя сам сладостный акт. Пленник смешал стоны и рыдания, он даже пытался что-то сказать, но ничего членораздельного так и не получилось. Сделав в жировой ткани юноши нечто напоминающее обычное вместилище страсти, маньяк быстро обнажил свой орган, уже изнывающий от желания, и всадил его в кровоточащую рану.
Жертва захлебывалась собственными криками, а для садиста это было равнозначно страстным возгласам восторга. Его чувственность снова ощущала многообещающее погружение, возносящее трение, и теперь покоряемый отчаянно бился под ним, срывая голос криками. Мужчина совершал поступательные движения бедрами все яростнее, стремясь усилить все ощущения и себе, и покоряемому, чтобы довести их до блаженной разрядки.
Пленник не долго выдержал это изощренное истязание. От потери крови и нервного истощения его быстро покидали силы. Юноша затихал. И вместе с одолевающим жертву бессилием и расслаблением напряжение стало покидать и чувственный орган мучителя.
- Ничтожество! – захрипел маньяк, видя, что связанный перестал надрывно вскрикивать в ответ на его резкие фрикции. – Не смей затихать! Не смей останавливаться! Дергайся, жирное ничтожество! Шевели своим отожравшимся задом! Дергайся!
Но крики не возымели на теряющего сознание никакого действия. Тогда маньяк дотянулся до лежащего на столе у кровати ножа и нанес истязаемому еще две глубокие раны в верхней части живота. Это ненадолго привело жертву в чувства, заставив из последних сил бесполезно рваться из своих пут. Только садисту этого было уже мало, поступательные движения тазом он стал сопровождать поглаживанием ладонями, с нажимом проходящими по бокам истязаемого к двум новым симметрично расположенным порезам. Такая садистская ласка не только усилила кровотечение, но в результате совмещения ее с сильными толчками и надавливанием, заставила и находящийся под кожей жир показаться из ран.
Студенистая желтоватая масса, смешанная с кровью, проступила из порезов и стала размазываться извергом по терзаемой плоти пленника. Такое дополнение извращенного акта некоторое время развлекало маньяка, усиливая его желание, но минут через десять он понял, что его возбуждение опять перестало нарастать. Главному органу сладострастия не хватало ощущений. Садист еще резче задвигал тазом, внедряясь в кровоточащее, глухо стонущее и содрогающееся от его толчков грузное тело. Вся желеобразная масса заходила ходуном от отчаянной попытки мужчины достичь разрядки, но все же рыхлая жировая ткань не шла ни в какое сравнение с плотным обхватом стеночек заднего прохода. Изверг попытался усилить свои ощущения, прижав низ живота юноши рукой как раз над тем местом, где вовсю трудился его слабеющий орган. Трение усилилось, но затухающее желание это все равно не разожгло.
- Ничтожество! – прорычал сквозь зубы мужчина. – Ничтожество! Жирное, никчемное ничтожество! Сдохни! Сдохни! – и, схватив плетку, садист стал немилосердно хлестать Женю по груди и животу.
Тело лишь несильно вздрагивало от каждого удара, от каждой новой рваной раны, оставляемой на коже крючками «кошки», потому что к тому времени юноша уже лишился сознания. Полуживое состояние пленника совершенно отбило у мужчины всякое сексуальное желание. Садист вырвал свой орган из тела жертвы и соскочил с кровати. Его чувственность уже расслабленно болталась, пачкая ноги остатками крови и жира пленника.
Вид истерзанного, бесчувственно распластавшегося на кровати пленника теперь вызывал у садиста только раздражение. С уже полученными ранами юноша долго не проживет, изверг это хорошо понимал, а значит, забавы нужно было завершать быстро, пока жертва еще способна отвечать на причиняемую ей боль.
Оставив истекающего кровью, маньяк удалился в другую комнату.
Рухнув на стул, садист дрожащими руками схватился за мулине. Простейшее рукоделие в виде скручивания маленьких разноцветных кисточек всегда его успокаивало… еще со времени пребывания в лечебнице. На одном из занятий среди прочего он увидел моток красных ниток… неожиданно даже для самого себя он схватил его и скрутил свою первую кисточку… хотя раньше ничего подобного не делал… С тех пор, как только его что-то выводило из себя, он брался за нитки… а так как это случалось весьма часто, там его прозвали Кисточкой…
Мужчина тихо зарычал и отбросил последнее из скрученных нитчатых украшений. Натренированные руки помимо его воли уже успели создать небольшую радужную кучку безобидных на первый взгляд подвесок… Теперь все в прошлом! Он должен думать не об этом! А о том, что опять ничего не вышло… Было так желанно! Так близко! Но опять…! Все эти ничтожества! Ничтожные ничтожества! Они недостойны своего Повелителя! Ни одно не достойно! Поэтому его тело отказывается получать разрядку! Отказывается испытать полное удовлетворение! С ним ведь все в порядке, если бы они не были такими убогими и ничтожными, у него обязательно бы все вышло. Он же Повелитель, он не может снисходить до всяких низменных тварей, тот, кто удостаивается чести быть им осчастливленным, должен хоть немного соответствовать его высоким требования… Но все они – только жалкие ничтожества, неспособные исполнить его страстного желания!
- Ничтожества… ничтожества, - прошипел изверг, водя взглядом по стене, украшенной фотографиями его зверски замученных жертв. – Все как один, просто ничтожества!
Садист закрыл глаза и откинулся на спинку стула, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Пришло время возвращаться к очередному пленнику, но маньяку необходимо быть при этом жестоким и непоколебимым, жертва ни в коем случае не должна почувствовать хоть малейшую слабину.
Сосчитав до шестидесяти, изверг открыл глаза, взял фотоаппарат, упаковку таблеток и оправился завершать свою дикую забаву.
Связанный не только потерял счет времени, он перестал отличать реальность от снящихся ему кошмаров. За время отсутствия своего мучителя Женя успел уснуть, но это состояние сна совершенно не было похоже на те, что он испытывал на воле. Ни тело, ни разум не отдыхали и не восстанавливали силы. Юноша впадал в какой-то полуреальный дурман, а из-за того, что его глаза все время были завязаны, грань между сном и действительностью становилась еще более размытой. То, что ему приснилось, что он нафантазировал себе, и что происходило на самом деле – становились все более неразличимыми. И одна только мысль четко следовала через всего реально нереальные кошмары: он – заслужившее все это ничтожество.
Женя уже не напрягался, слыша приближающиеся шаги своего мучителя, не вздрагивал от его криков и свиста плетки, нервы юноши и так были на пределе, каждую минуту. Единственное, что могло изменить их состояние – это окончательный разрыв, но быстро охватывающее его истощение сил от потери крови спасало несчастного от этого фатального взрыва его существа.
Вернувшись к своей жертве, маньяк бросил на юношу быстрый оценивающий взгляд. Тело было совершенно расслабленным, Женя едва заметно дышал, кровотечение из порезов замедлилось. Совершать завершающие насильственные манипуляции со столь безжизненным объектом садисту не хотелось, поэтому для последней пляски пленнику необходимо было прибавить огня.
Мужчина выдавил из блистера на стол четыре таблетки, затем, немного подумав, присоединил к ним еще две. Лекарство было раздавлено бутылкой прямо на столе, после чего всыпано в стакан с мутной водой. Для того, чтобы легко влить получившееся в пленника, изверг, как всегда, воспользовался пластмассовой воронкой, которую он вставил в рот юноши. Жертва сама была вынуждена открыть извергу доступ, сделав судорожный вдох, когда мучитель перекрыл доступ воздуха, зажав юноше нос. Немного подавившись, Женя закашлял. Насильно скормленное узнику лекарство начинало действовать не сразу, и это время вынужденного ожидания садист решил посвятить тоже довольно занимательному занятию.
- Ничтожество, ты мне должно быть крайне благодарно – я исполню твою мечту, я избавлю тебя от излишков твоего сала. Уверен, что даже такое тупое ничтожество, как ты, понимало, что все эти жировые отложения – превращают тебя в урода. Теперь радуйся. Я сделаю тебя таким, каким ты хотело бы себя видеть – относительно стройным, а от этого менее безобразным. Правда, у этой бесплатной липосакции будет стопроцентно летальный исход. Видишь, я с тобой гораздо честнее, чем обычные хирурги. Я даю стопроцентную гарантию, и жир больше никогда не нарастет снова, просто потому, что ты сдохнешь. А теперь, - изверг включил свою фотокамеру, - сделаем серию кадров «до».
Засняв несколько общих планов распятой на кровати жертвы, маньяк перешел к фиксированию отдельных, но не менее живописных деталей. Мучитель делал снимки на максимальном приближении, чтобы крупным планом зафиксировать каждую пробитую и разорванную крючками рану, каждый живописный кровоподтек, а в местах надрезов садист даже специально надавил несколько раз на поврежденную кожу, чтобы извлечь свежую порцию крови и жировой ткани. От этих болезненных ощущений юноша издал громкий протяжный вой и несколько раз дернулся.
- Ожило, ничтожество, - довольно усмехнулся истязатель, откладывая фотоаппарат. – Тогда приступим! Буду тебя возвращать в первозданное состояние, то есть не загаженное твоим жиром, фекалиями и шлаками.
Заскочив на железное ложе пыток, садист уселся Жене на бедра и воткнул ему нож в живот ближе к правому боку где-то на уровне поясницы. Юноша согнулся, насколько это было возможно, почувствовав глубокое проникновение. Очередной болевой шок опять не дал ему сразу ощутить весь ужас совершаемого с ним. Погрузив нож в плоть почти на всю длину лезвия, маньяк рывками стал вспарывать Жене брюшину. На этот раз разум не стал блокировать боль, он был вынужден бросить все оставшиеся силы на спасение тела. Юноша отчаянно забился под извергом.
От этих метаний жертвы порез получался неровным, даже рваным. Садист сжимал юношу ногами, старясь удержать его в как можно более статичном положении, и не прекращал тянуть разрез к противоположному боку.
Здесь больше не осталось места разумности или осознанности. Плоть была ослеплена шквалом боли, а влитый в жертву препарат не только стер все границы, но и открыл доступ к самым последним резервам организма и бросил их в бой. Женя вопил и рвался из пут особенно отчаянно и надрывно. Все тело горело и уже не подчинялось ему, совершая какие-то немыслимые извивающиеся движения в стремлении сбросить с себя изверга.
Эта вакханалия агонии заставила извращенное сознание дать сигнал к возбуждению. Садист прилагал немало усилий для того, чтобы удержаться верхом на юноше. И бурное, так похожее на страстное, движение под ним снова подстегнуло его вожделение, но для того чтобы усилить желание и тем самым обеспечить наступление долгожданной разрядки, маньяк не стал спешить с новым покорением глубин органом похоти. Завершив разрез, истязатель проник в недра своей жертвы рукой. Пальцы ощутили нечто теплое, склизкое и рыхлое. Юноша забился еще более безумно и неистово. Его крики наполнили и переполнили помещение, заставив то гудеть и откликаться. Садист сжал кисть, захватывая как можно больше студенистого наполнителя, и извлек руку. Раскрывшаяся ладонь одарила его видом комка желтоватой субстанции, покрытого кровавыми разводами.
- Сало долой! – воодушевленно воскликнул мужчина и, воткнув нож в стоящий рядом стол, погрузил в разрез уже обе руки, стараясь зачерпнуть там как можно больше.
Юноша захлебывался собственными криками, а когда дыхание совсем перехватывало, то и хрипами, отчаянные рывки всем телом сменились крупным подрагиванием. Последние силы иссякли. От обильной кровопотери разум заволокло темной пеленой.
Не замечая этого, маньяк тщательно исполнял свою задумку, руками опустошая брюшную кладовую своей жертвы. Извлеченный жир соскальзывал с тела юноши, пачкал решетку кровати, задерживаясь на ней несколько мгновений и, в конце концов, шлепался вниз на грязный пол. Руки садиста по локоть были в крови и желтоватом студне. От столь варварской, но эффективной процедуры избавления от излишков Женя стройнел на глазах, но своего так желанного преображения он, разумеется, не видел. Юноша уже просто хрипел и слабо выгибался под нажимом дерзко врывающихся в него конечностей.
Вытащив и выдавив основную массу жира, скопившегося под кожей, изверг ножом рассек слой открывшихся мышц и добрался до самых глубинных залежей. Эту притаившуюся подушку тоже постигло самое безжалостное извлечение. На этот новый этап издевательств пленник уже почти не прореагировал. Жизнь быстро покидала истерзанное тело. И только тут садист заметил, что, увлекшись совершенствованием доставшегося узника, пропустил момент, когда погибающий еще мог подарить ему возможность взлета.
- Нет! Ничтожество! Оживай! Рано! Рано подыхать! – спохватился мужчина и попытался заставить юношу активнее ответить на свой призыв несколькими ударами ножа в живот и левое бедро.
Но было уже слишком поздно. Все, чего добился маньяк, – это более отчетливый хрип и вздрагивание.
- Ничтожество, - прорычал изверг, понимая, что и на этот раз ему не удовлетворить своего стремления. – Мерзкое жирное ничтожество!
Мужчина с сожалением посмотрел на свои руки. Они были так восхитительно испачканы столь бесчеловечным образом! Впервые в его власти оказался объект, вызвавший такое жгучее плотоядное желание! И теперь все это должно пропасть зря? Маньяк предпринял попытку возродить страсть в своем расслабленно органе, вынув его из одежды и применив активные ласки перепачканными и от этого приятно скользкими руками. Вид изрезанного и едва живого юноши и сладостные потирания дорожки дали стволу быстро налиться кровью, но дальше этого дело не пошло, возбуждение, как и удовольствие, не нарастало, оставаясь на одном уровне. Поняв, что все опять бесполезно, изверг рассвирепел и тут же выместил всю свою злость на беззащитном юноше.
- Жирный! И ничтожный! Ничтожный! Не пацан и не баба! Просто ничтожество! Жирное, сисястое ничтожество!
Излишние подкожные отложения действительно создали у Жени некоторое подобие девичьей груди. Именно эту часть тела садист и выбрал для завершающего акта.
- Ненавижу! Ненавижу их! Ненавижу! – воскликнул мужчина.
И свое отношение он тут же выразил в недвусмысленных действиях: ухватившись двумя пальцами за левый сосок юноши, он потянул его вверх, растягивая кожу, и, подняв на всю возможную высоту, стал перерезать потянувшуюся за его рукой плоть. На несколько мгновений адская боль вернула жертве возможность сопротивляться, но выразилось это только в приятных для уха истязателя звуках и судорожных рывках конечностей. Полностью отрезав сосок и часть кожи. Садист отбросил его в сторону, проник рукой в образовавшуюся овальную рану и извлек оттуда часть жира, создающего видимость женских форм.
- Жил ничтожеством, ничтожеством и сдохнешь, - озвучил свой безапелляционный приговор мучитель.
Истязатель переместился несчастному на грудь и обхватил его голову коленями. Свободной рукой мужчина зажал юноше рот, и когда тот, лишившись возможности дышать, инстинктивно открыл рот, шлепнул туда желтоватую субстанцию. Женя сделал судорожный вздох, в результате чего часть жировой массы проникла в его дыхательные пути. Стараясь избавиться от этого смертельно опасного проникновения, юноша закашлял, отчаянно задергал руками и ногами, согнулся несколько раз, усиливая выдох, который должен был вытолкнуть попавшее обратно. Радуясь этому последнему оживлению умирающего, изверг проделал извлечение и засовывание еще два раза, а когда запасов левой груди жертвы не хватило, маньяк разрезал правую.
- Жри, ничтожество! Жри! Давись собственным салом, свинтус! Ты больше ни на что и не годен! Откормленное, тупое ничтожество!
Липкая, студенистая субстанция заполнила Жене весь рот и неминуемо была втянута в горло судорожными попытками пленника сделать вдох. Тело вело быстро ослабевающую борьбу, уже не подчиняясь разуму. Мозг, испытывая острую нехватку кислорода, впал в забвение, отключая сознание. Перед мысленным взором расстающегося с жизнью пленника промелькнули картины его короткой и безрадостной жизни. На пол-мгновения дольше, чем остальные, задержался образ Руслана… но потом тьма истерии поглотила и его. Плоть кричала о том, что она задыхается, она отчаянно билась в своих путах, но не могла спастись. Через несколько мгновений жир полностью забил дыхательное отверстие, перекрыв доступ воздуха. И даже когда маньяк убрал руку с носа пленника, спасенья уже не было. Наступила асфиксия.
Слабые искорки жизни еще несколько минут теплились в измученном теле, но мышцы быстро расслаблялись, уступая неумолимо надвигающейся смерти.
Когда юноша совсем затих, маньяк выждал еще некоторое время, а потом проверил его пульс и биение сердца в груди. Признаков жизни садисту уловить не удалось.
- Ужрался до смерти, - с насмешкой констатировал маньяк. – Значит. Время фотографий «после».
Вся впечатляющая посмертная картина была подвергнута такому же тщательному фотодокументированию, как и предыдущая. Особое внимание изверг уделил фиксации вида явно обвисшей после удаления жира кожи юноши и места отсечения плоти с соском. Вопреки обычной схеме, мужчина даже заснял пол под кроватью, на которой скончалась его жертва, потому что в этот раз там красовались не только кровавые лужи и скудные продукты короткой жизнедеятельности его пленника, но и восхитительные кучки студенистого жира. Переменив бесчисленное количество ракурсов и композиций, маньяк немного успокоился, опять почувствовав свою власть над ситуацией, дрожь в руках унялась, а юноша перестал вызывать злость, превратившись лишь в объект извращенного любования.
Насладившись делом рук своих хотя бы визуально, изверг ушел в соседнее помещение, чтобы просмотреть на компьютере отснятый материал. Маньяк предавался этому занятию гораздо дольше, чем самой съемке, хотя бы так восполняя недостаток эмоций из-за невозможности получить разрядку от непосредственного взаимодействия с жертвой.
Из получившейся подборки садист выбрал самый лучший кадр и по своему обыкновению собрался подписать его ласковой формой имени запечатленной на нем жертвы, мужчина даже проставил первую букву «Ж», но, задумавшись на несколько секунд, снабдил фотографию надписью «Жирный». Именно под таким обидным эпитетом, преследовавшим Женю всю его сознательную жизнь, он был размещен на стене среди остальных погибших от безжалостной руки маньяка.
***
Из полицейской сводки:
«Сегодня в 14:00 комбайнером Тришкиным А.А. вблизи с. Понизовка в реке был выловлен обнаженный, сильно изувеченный труп юноши. Личность убитого устанавливается…»
Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/919983
Комментариев нет:
Отправить комментарий